Лекции по "Риторике"

 

Кроме того, существуют специфически риторические формы грамматических тропов. К ним относится прежде всего риторический вопрос.

 

Вопросительная форма  предложения предполагает и вопросительную модальность. В риторическом же вопросе  форма вопроса используется для  выражение обычного утверждения  или отрицания.

 

«Так надо ли теперь напоминать о неприятных впечатлениях, которые  эти события могли бы породить? Надо ли снова приводить в волнение Париж и давать аристократии возможность  использовать смуту для того, чтобы  она поднялась после недавно  испытанного поражения?» (М. Робеспьер).

 

Реально в приведенном  отрывке вопросов нет. Ясно, что напоминать о неприятных впечатлениях не надо, что не надо приводить в волнение Париж и давать аристократии возможность  использовать смуту в своих целях. Однако, если выразить эти мысли  в обычной утвердительной форме, эффект напряжения и эмоционального накала пропадет.

 

Хотя риторический вопрос в принципе не требует ответа, оратор иногда отвечает на него, и этот избыточный ответ усиливает впечатление  от сказанного:

 

«Разве смогли бы вы сделать  все это так быстро, если бы не имели новых кораблей, в которых  вы привезли ваши войска на помощь союзникам? Конечно, не могли бы!» (Демосфен).

 

С риторическим вопросом не следует путать вопрос к самому себе – так называемую гипофору. В  гипофоре вопросительная форма соответствует  вопросительной модальности. И в  этом смысле гипофора не грамматическим тропом. Однако вопрос в ней также  используется не совсем в своей обычной  роли. По сути, он избыточен. Этот случай мы рассмотрим в ряду других избыточных средств в параграфе об амплификациях. Сейчас же приведем следующий отрывок  из газетной заметки:

 

«Тема наступления нового века и нового тысячелетия была затронута  и в выступлении президента Ислама Каримова, который задал депутатам  далеко не риторический вопрос: что  же мешает поступательному движению республики? И сам же на него ответил. Прогрессу мешают две угрозы –  внешняя и внутренняя».

 

На основании приведенного примера можно сделать два  вывода: первый – риторический вопрос является одной из самых известных  фигур риторики: второй – рассуждение  о «нериторичности» вопроса придает  самому вопросу особый вес в глазах читателей и слушателей. Что касается фактической стороны дела, то Ислам  Каримов применил именно гипофору –  вопрос к самому себе. Риторический же вопрос ответа не подразумевает.

 

В некоторых случаях риторический вопрос, однако, как бы маскируется  под гипофору. Это бывает тогда, когда  с этого вопроса начинается текст. Так, статья Александра Сухотина «Пресса  пишет, а Талибан не идет» открывается  вопросом: «Так ли уж драматична для  России, ее национальных интересов  и безопасности ситуация в Афганистане?»  По тону вопроса видно, что он риторический, что отрицательный ответ предрешен. Однако, поставив его в начало статьи, автор превращает его в формулировку теоремы, которую собирается доказать в самой статье. Это подтверждается и финалом статьи: «Так что паника в российских газетах насчет вероятного похода талибов на Казань преждевременна: обеим сторонам афганского конфликта  на обозримую перспективу предостаточно  войны в собственном доме».

 

Гипофора может сочетаться с риторическим вопросом: «Что должны предпринять люди, уполномоченные спасти республику? Не должны ли они добраться  до источника зла и уничтожить заговорщиков?» (М. Робеспьер). Оратор сначала  прибегает к гипофоре, т.е. задает вопрос самому себе, а затем отвечает на этот вопрос вопросом же, но уже риторическим. Такой прием встречается нередко.

 

В иных случаях гипофору и  риторический вопрос разграничить довольно трудно. Оратор может задавать самому себе такие вопросы, ответы на которые  ясны с самого начала. И, тем не менее, он отвечает на эти вопросы. Вот пример подобного построения из «Рассуждений о Франции» Жозефа де Местра:

 

«Где первые национальные гвардейцы, первые солдаты, первые генералы, присягнувшие нации? Где вожаки, идолы  этого первого, столь преступного, собрания, определение которого –  учредительное – остается вечной насмешкой? Где Мирабо? Где Баш  со своим прекрасным днем? Где Турэ, который выдумал слово экспроприировать? Где Ослэн, докладчик по первому  закону, преследующему эмигрантов? Можно было бы назвать тысячи и  тысячи активных орудий Революции, которые  погибли насильственной смертью».

 

Как и обычные тропы, тропы  грамматические делают речь изобразительной. Усиливают они и выразительность  речи, но в этом отношении сильно разнятся между собой. Некоторые  из них стали утратив экспрессию, стали привычными, вошли в этикетные  формулы (как обращение на «вы»), некоторые, напротив, слишком экспрессивны, как «не хамимы будете». Особое место  среди грамматических тропов занимает риторический вопрос: вполне оправдывая свое наименование, он очень широко используется в риторике.

 

 

 

§ 10. Фигуры мысли. Избыточность выражения 

 

Понятие «фигура мысли». Плеоназм. Тавтологические словосочетания. Повтор синонимов. Гипофора. Регрессия.

 

Древние определяли фигуры мысли  как выражения, в которых содержится некое отклонение в мысли, отличая  их от фигур слова (словесных фигур, рассмотренных нами выше), содержащих некое отклонение в слове. В фигуры мысли попадали и тропы, а также  многие приемы, вообще не имеющие отношения  к словесной материи (например, упомянутые в разделе о композиции антистрефон, донизис и прочее). Не вдаваясь в  детальный лингвистический анализ, рассмотрим в качестве фигур мысли  так называемые амплификации – риторические средства, связанные с неким смысловым  приращением. К группе амплификации будем относить два рода фигур: фигуры, основанные на избыточном выражении, и  фигуры, основанные на контрасте.

 

Избыточность выражения  называется плеоназмом. Плеоназм часто  рассматривается как стилистическая ошибка. Вычеркивание плеоназмов –  один из наиболее распространенных приемов  редакторской правки текста. Однако плеоназм может использоваться автором и  сознательно, в целях усиления убедительности речи.

 

Плеоназм создается накоплением  синонимичных средств выражения. Сущность этого явления передается хорошо известным выражением «масло масленое». Это и в самом деле могут  быть тавтологические словосочетания однокоренных («масло масленое») или  разнокоренных («вода мокрая») слов. Особенно богата плеоназмами фразеология, где они создаются разными  способами: избыточным использованием деепричастия («кипмя кипеть», «кишмя кишеть», «ливмя лить»); избыточным употреблением  творительного падежа («дурак дураком», «ребенок ребенком», «дуб дубом»); избыточным употреблением имени при глаголе («зиму зимовать», «горе горевать», «жизнь прожить»); избыточным употреблением  определения при имени («горе  горькое», «старая старушка», «мука  мученская»). Все это однокоренные словосочетания, по модели которых  можно строить аналогичные им новые выражения. Существует также  множество избыточных словосочетаний, образованных словами с разными  корнями («коротать время», «вода  мокрая», «оглянуться назад»).

 

Другой вид плеоназмов – повторение лексических синонимов.

 

«Однако данная ситуация, с  учетом позиции главного кредитора  «МОСТ», отдает чисто механическим, формальным подходом налоговиков к  проблеме весьма тонкой, чем, к слову, уже воспользовался гендиректор  НТВ Евгений Киселев». В этом предложении  из газетной статьи определение «формальный», стоящее после «чисто механический» (т.е. тоже, что и «формальный»), является избыточным. Однако эти избыточные определения, особенно в сочетании  с другим определением «тонкой», подчеркивают основную мысль рассуждения – предвзятость налоговиков. Такой ненавязчивый вид синонимического повтора встречается довольно часто, но это отнюдь не означает, что использование фигуры не достигает своей цели. Для сравнения можно убрать избыточный синоним и взаимодействующее с ним определение.

 

 

Если к тому же избавиться и от обособленного обстоятельства («с учетом позиции главного кредитора  «МОСТ»), в контексте статьи тоже в каком-то смысле избыточного, то получится  гораздо менее заостренное высказывание: «Ситуация отдает формальным подходом налоговиков».

 

«Но бывают дела другого рода, где свидетельские показания  имеют совершенно иной характер, где  они сбивчивы, неясны, туманны, где  свидетели о многом умалчивают, многое бояться сказать, являя перед  нами пример уклончивого недоговариванья  и далеко не полной искренности» (А.Ф. Кони). Без синонимических повторов предложение выглядело бы так: «Но  бывают дела другого рода, где свидетельские  показания имеют совершенно иной характер, где они неясны, где  свидетели о многом умалчивают, являя  перед нами пример уклончивости и  далеко не полной искренности».

 

Иногда плеоназм создается  таким простым средством, как  избыточное употребление местоимения, дублирующего само имя.

 

«Кто же он, герои нашего времени?» (газетный заголовок).

 

Такие обороты называются иллеизмами. Обычно ими изобилует  спонтанная речь, и они справедливо  рассматриваются как речевые  ошибки. Часто говорящий просто не умеет связно выразить свою мысль: «Ну, директор, он того... ну...... Однако сознательная фиксация внимания на слове, а также  сознательное придание речи спонтанного  вида – это не ошибка, а специальный  риторический прием.

 

«Эта интеллигенция –  книжная, философствующая и блудливая, слава Богу, почти истреблена. Но, к сожалению, истреблена не вся. Она  отравляла наше сознание сто лет  подряд, продолжает отравлять и сейчас. Она ничего не понимала сто лет  назад, ничего не понимает и сейчас. Она есть исторический результат  полного разрыва между образованным слоем нации и народной массой. И полной потери какого бы то ни было исторического чутья. Она, эта интеллигенция, почти истреблена» (И.Л. Солоневич).

 

Иллеизм здесь «она, эта  интеллигенция», но и в предшествующих фразах повторялись существительное  «интеллигенция» и местоимение  «она». Иллеизм вполне уместен и  служит авторским целям (сравним  его с иллеизмом в речи малограмотного человека: «Интеллигенция, она, конечно, образованный класс»).

 

Особый случай иллеизма –  антиципация. Антиципация состоит  в том, что местоимение предшествует имени.

 

На этом приеме основаны хрестоматийные строки молодого Пушкина:

 

Товарищ верь: взойдет она,

 

Звезда пленительного  счастья...

 

Яркий пример антиципации  находим в фельетоне М. Кольцова. На ней построен весь текст.

 

«Так всегда бывает в жизни  – он и она расходятся не сразу. Пусть разрыв всегда кажется неожиданным. Пусть чудится, будто близость нарушена внезапно. На самом деле он и она  незаметно отходят друг от друга. А иногда встает просто мертвая холодная пустота. И встанет она, и вырывается только потому, что где-то внутри порвались  невидимые нити, что ослабли и  те скрепы, какими некогда соединены  впервые увидевшие друг друга  он и она. Если только скрепы и нити надорвались, тогда уж ничто, ничто  не в силах помешать этому непреклонно  идущему разрыву...

 

Кто она? Подметка. Кто он? Ну, ясно же кто. Сапог, конечно. Скажите, пожалуйста, чего стоит близость сапога с подметкой, ежели эти самые  нити или дратва уже порвались, а  деревянные шпильки хотя бы в одном  месте повылетели».

 

Разновидностью иллеизма является так называемый именительный темы, когда подлежащее предложения  предшествует всему предложению, а  внутри него заменено местоимением: «Фанатизм! Он умирает; могу сказать далее, что  он умер» (М. Робеспьер). Именительный темы создает рассеченную, сегментированную конструкцию, в которой выделена тема, и служит хорошим средством  для расстановки в речи логических акцентов. Используя этот прием, Робеспьер  в приведенном отрывке сначала  намечает тему, которую затем разовьет ниже: «Нет, не фанатизм должен быть теперь главным предметом нашего беспокойства. Пять лет революции, которая ударила  по духовенству, указывают на его  бессилие. Даже последнее его убежище  – Вандея не подтверждает его власти». И далее: «Фанатизм – это свирепое и капризное животное, оно бежит  от разума; преследуйте его с криками, и оно возвратится».

 

Вспомним также именительный темы из знаменитого монолога Чацкого:

 

Мундир! Один мундир! Он в  прежнем их быту

 

Когда-то укрывал, расшитый и  красивый,

 

Их слабодушие, рассудка нищету...

 

Иногда именительный темы разворачивается в целую  анафору.

 

«Властолюбие: перед взором его человек пресмыкается, гнется и становится ниже змеи и свиньи; пока наконец великое презренье  не возопит в нем.

 

Властолюбие: оно же заманчиво  поднимается к чистым и одиноким и вверх к самодовлеющим вершинам, пылая, как любовь, заманчиво рисующая пурпурные блаженства на земных небесах.

 

Властолюбие: но кто назовет  его любием, когда высокое стремится  вниз к власти!» (Ф. Ницше).

 

Одним из видов плеоназма  является упоминавшаяся уже выше гипофра.

 

Гипофорой называется вопрос оратора к самому себе, на который  он затем и отвечает. Это не риторический вопрос, поскольку форма вопроса  использована здесь в прямом значении. Но это вопрос избыточной, что и  дало основание рассматривать его  в этом параграфе как вид плеоназма. Смысловая избыточность не означает, однако, что это вопрос функционально  лишний. Гипофоры расставляют в тексте смысловые акценты, служат дополнительным средством связи между его  частями и тем самым облегчают  его восприятие.

 

«Если лектор начнет с того, что Калигула был сыном Германика  и Агриппины, что родился в  таком-то году, унаследовал такие-то черты характера, так-то и там-то жил и воспитывался, то... внимание вряд ли будет зацеплено. Почему? Потому что в этих сведениях нет ничего необычного и, пожалуй, интересного  для того, чтобы завоевать внимание» (А.Ф. Кони). Гипофора заключена в  коротком слове «почему». Если мысленно убрать его и после слова «зацеплено»  поставить запятую, возникнет эффект пропавшей резкости: смысл останется  прежним, но не будет уже выражен  так четко.

 

Гипофоры очень удачны в качестве начала речи, особенно устной. Наконец, всю речь можно построить  в вопросно-ответной форме по типу катехизиса. Кстати, таким способом излагается материал и в некоторых  учебниках риторики.

 

Вопрос к самому себе может  быть демонстрацией сомнения (это  называется дубитацией): «Стоит ли им возражать? Или, быть может, они правы?» 

 

Сродни гипофоре так называемая регрессия. Она тоже служит хорошим  «скрепом» текста, актуализирует  внимание, помогает структурировать  сообщение. Сам прием заключается  в том, что нечто сначала называется рядом, а потом, каждый член регрессии  повторяется с развертыванием. Схема  регрессии такова: «Есть А, Б и  В. А – это..., Б – это ..., В  – это...». Первая фраза («Есть А, Б  и В») оказывается избыточной в  смысловом отношении, но отнюдь не лишней в функциональном.