Лекции по "Риторике"

 

Апосиопезисом называют внезапный  обрыв высказывания. Высказывание остается при этом коммуникативно незаконченным.

 

В форме апосиопезиса часто  передается упрек или угроза, например: «Власть же столько своих обещаний не выполнила...». В роли апосиопезиса могут выступать части цитат, что охотно используется в газетных заголовках: «О сколько нам открытий чудных...» (статья посвящена фестивалю  классической музыки). Впрочем, газетные заголовки вообще любят апосиопезисы: «За совершение поступка, умаляющего авторитет судебной власти...».

 

В современной журналистике апосиопезис часто строится на основе искаженной цитаты. В статье Максима  Соколова «Когда я слышу слово  «гуманитарий»...» есть такая фраза: «Когда в 30-е гг. немецкий гражданин  начальник заявил: «Когда я слышу  слово «культура», я хватаюсь за пистолет», он умело использовал  настроение аудитории, несколько утомленной веймарским высококультурным пиром  во время чумы». Собственно, уже название содержит весьма прозрачный намек на известную цитату, в тексте же намек  превращается в параллель с современной  действительностью, для чего титул  нацистского политического деятеля  заменяется сугубо отечественным и  ироническим перифразисом «гражданин начальник».

 

Апосиопезис называют еще  и умолчанием. «Умолчание» и «фигура  умолчания» – наиболее известные, наряду с риторическим вопросом, риторические термины. Следует, однако, отметить, что  под умолчанием понимают также и  всевозможные недоговорки, не выраженные синтаксически – внезапным обрывом  предложения. Иногда умолчанием называют еще и ораторский прием, состоящий  в том, что говорящий обещает  чего-то не говорить, но тем самым  уже говорит об этом. Сам оборот «не говоря уже о» является застывшим  проявлением этого приема.

 

«Говорить вам, господа присяжные  заседатели, о том, что ваш приговор имеет не только значение основания  для наказания подсудимого за совершенный им поступок, казалось бы, излишне. Всякий судебный приговор прежде всего должен удовлетворять  нравственному чувству людей, в  том числе и самого подсудимого» (А.Ф. Кони). Оратор как бы не хочет  говорить о нравственной составляющей приговора (а он выступает как  обвинитель), но тем самым уже  говорит о ней.

 

Просиопезисом называют высказывание, начатое не с начала. Вместо опущенной  первой половины высказывания обычно ставится многоточие, «...а по утру они  проснулись», «И это все о нем».

 

Начало высказывания легко  восстанавливается, так как в  качестве просиопезиса обычно используются части крылатых слов, цитат, либо подразумевается  какая-то известная ситуация. Чаще всего  просиопезис применяется в заглавиях, особенно в газетных заголовках.

 

 

Подводя итог, следует сказать, что фигуры убавления придают  речи энергичность. Мягким способом придания энергичности являются бессоюзие и  контекстуальная элизия, сильным  – эллипсис и апосиопезис. Впрочем, и апосиопезис, и просиопезис  – средства достаточно экзотические, применяемые в экстраординарных случаях. Фигуры убавления, особенно, эллипсис, – лучшие средства для оформления политического лозунга.

 

 

 

§ 6. Фигуры размещения

 

Инверсии. Разрывы и вставки (парцелляция, парентеза)

 

Структурной особенностью фигур  размещения является то, что элементы плана выражения размещаются  в них необычным образом. Это  связано с нарушением порядка  следования (фигуры перестановки) или  с дистантным расположением того, что обычно следует рядом (фигуры разрыва). С точки зрения трансляции эмоционального состояния говорящего эти фигуры идеальны для передачи внутреннего колебания, мятежности, тревожности (перестановка), неуверенности, нерешительности, смены настроения (дистантность).

 

Все нарушения привычного порядка слов (перестановки) называют инверсией. Школьный пример инверсии –  строка лермонтовского «Паруса»: «Белеет  парус одинокий в тумане моря голубом». Без инверсии она выглядела бы так: «Одинокий парус белеет в  голубом тумане моря». Взволнованная  поэтическая речь превращается едва ли не в протокольное описание.

 

В русском языке, для которого характерен свободный порядок слов, инверсия создается в основном помещением определения после определяемого  слова («парус одинокий», «калина красная», «ивушка неплакучая», «очи черные»). Такая инверсия всегда ощутима. Менее  ощутимая инверсия – постановка подлежащего  впереди сказуемого («белеет парус», «грядет свобода», «убили негра»). Эта  инверсия регулярно используется для  актуализации смысла в предложении  – членения предложения на то, что  уже известно (оно помещается в  начале предложения), и то новое, что  сообщается (оно помещается в конце). Таким образом, инверсия подлежащего  довольно регулярна и поэтому  менее заметна.

 

Предложение «Люди делают историю» построено без всякой инверсии, но в предложении «Историю делают люди» инверсия уже есть, актуализовано  слово «люди», подчеркивающее, что  именно они, а не какие-то объективные  законы определяют ход исторических событий.

 

Инверсивность может сочетаться с дистантностью.

 

Нарушение обычного порядка  слов, осложненное дистантным расположением, называют гипербатоном.

 

«Мы не вправе требовать от районного судьи героизма» («Новая газета»). Без инверсии было бы: «Мы  не вправе требовать героизма от народного  судьи». Сказуемое «требовать героизма»  оказалось разорванным, «героизм»  попал в конец предложения. Это  создает ожидание: мы не вправе требовать  чего-то от судьи, но чего? Так предложение  понятнее и драматичнее, чем с  обычным порядком слов. Конечно, все  это тонкие стилистические нюансы. Есть фигуры более выразительные, действующие  более грубо (как, например, апосиопезис), но изобразительность инверсии от отсутствия грубости не страдает. Просто работа инверсии в тексте менее заметна.

 

Парцелляцией называют расчленение  высказывания на два или несколько  интонационно обособленных отрезка. Тем  самым пауза конца предложения  вклиняется в предложение и разбивает  его на части. Возникает как бы рубленое предложение. Графически пауза  передается точкой, реже многоточием.

 

Вот пример парцелляции из газетного лида: «Вчера в резиденции французского посла Александру Исаевичу вручили премию. Большую. Гран-при  французской Академии нравственных и политических наук». Парцелляция  осложнена инверсией. Без фигур  предложение выглядело бы так: «Вчера в резиденции французского посла  Александру Исаевичу вручили Большую  премию Гран-при французской Академии нравственных и политических наук». В парцеллированном и инверсированном  виде лид выглядит значительней, заставляет вдуматься в событие, а в сочетании  с подзаголовком «Писатель получил  премию и защитил Путина» получает политическое звучание. Правда, инверсия слова «большую», входящего в  название премии, создает ненужную двусмысленность («большую» характеризует  вид премии или величину суммы?), что, по-видимому, не входило в намерение  автора лида.

 

Иногда присоединение  к предложению заключительной части  меняет его смысл. Этот вид парцелляции  называют синтаксической аппликацией. Классический пример – чеховское  «От меня жена ушла... в другую комнату». Но, конечно, не все аппликации связаны  с комическим эффектом.

 

«Одним словом, чтобы лучше  стать партией власти, надо от нее, от власти, временно дистанцироваться. Хотя бы на словах». В этом примере  из «Новых известий» добавление «хотя  бы на словах» меняет смысл сообщения.

 

А вот менее удачная  и менее неожиданная аппликация из ранних работ Сталина:

 

«Но кто же эти «прогрессивные элементы»?

 

Это мирообновленцы, кадеты, трудовики, социал-демократы.

 

И «Запросы жизни» добиваются объединения этих «элементов»!

 

Не правда ли: это очень  оригинально и... неумно» 

 

Парцелляция относительно новое  явление, оно фиксируется с конца  девятнадцатого века, а сам термин возник лишь во второй половине двадцатого. Парцелляция активно используется именно в письменной форме речи, прежде всего в газетных текстах, особенно в заголовках.

 

Наконец, к фигурам размещения относится и парентеза – вставка, разрывающая предложение.

 

«Когда нам льстят, то хвалят наше русское гостеприимство, когда  нас бранят – а когда нас  не бранят? – про нас говорят, что единственно хорошую нашу сторону – гостеприимство – мы разделяем с племенами, стоящими на низкой ступени культуры».

 

В этом отрывке из заключительной части обвинительной речи А. Ф. Кони парентезой служит вводное предложение  «а когда нас не бранят?». Парентезой является и слово «гостеприимство», также разрывающее предложение. Вообще говоря, парентеза хорошо передает настроение колебания, она удобна для  всевозможных оговорок. Почему же известный  оратор заканчивает судебную речь парентезой? Думается, что парентеза здесь (и  это тоже достаточно типично) выполняет  роль тактического маневра. Перед процитированной  фразой сказано: «Здесь заявлялось, что  подсудимые явились в Россию с  полным доверием к русскому гостеприимству. Оно им и было оказано». Продолжение  же нашей цитаты и окончание речи следующее: «Поэтому надо иметь что-нибудь за собой, кроме благодушного свойства. Надо дать место и справедливости, которая выражается в правосудии. Оно иногда бывает сурово и кончается  подчас насильственным гостеприимством. Этого правосудия ждет от вас обвинительная  власть». Иными словами, защита поставила  на пути обвинения этосный барьер – «русское гостеприимство». Обвинитель с помощью парентезы как бы кружит вокруг этого барьера, а затем  предлагает этосные основания для  обвинения – справедливость.

 

Вставки и парцелляции  стали характерной чертой современной  прозы. Однако употребление их в риторических целях должно быть дозированным. Следует  помнить, что фигуры размещения разрушают  ощущение той уверенной силы, которое  исходит от оратора, пользующегося  фигурами прибавления. Фигуры размещения в риторике удобны для всевозможного  маневрирования.

 

 

 

§ 7. Тропы речи. Тропы сходства

 

Тропы сходства: метафора и  ее виды. Развертывание метафоры. Антаподозис. Подхватывание метафоры. Зооморфная метафора.

 

Тропы и фигуры – альфа  и омега риторики. Изобразительность  речи усиливается либо фигурами, делающими  ясными эмоции говорящего, либо тропами, делающими ясным сам предмет  речи.

 

Тропом называют слово  или оборот, употребленный в переносном смысле. Примером тропа может служить  хорошо знакомая всем метафора рождения. Слово «рождение» в выражении  «рождение новой политики» –  метафора, т.е. троп. Такая метафора, ставшая уже фактом языка, называется языковой. Это означает, что слово  «рождение» имеет в языке не только прямое значение, связанное с родами, но обозначает также появление чего-то нового. Метафора, еще не вошедшая в  язык, остающаяся только фактом речи, называется речевой. «Вынашивание новой политики»  – это тоже языковая метафора, так  как у глагола «вынашивать» есть соответствующее переносное значение и оно дано в словаре. Но вот  «высиживание новой политики», «получение новой политики кесаревым сечением»  – это уже речевые метафоры. То же самое относится и к другим тропам: они тоже бывают речевыми и  языковыми.

 

В литературоведении языковые тропы называют мертвыми, или стершимися, этим подчеркивается, что автор не творит их заново. Но в риторике к  языковым тропам следует отнестись  более сочувственно. Именно этими  тропами выложена мозаика понятийной картины мира, в котором мы живем. Так, метафора «государственный аппарат» создает впечатление чего-то неорганического, обезличенного, а метафора «государственное строительство» предполагает, что государство  можно и нужно (ведь строительство  прежде всего созидательно) конструировать, составлять из каких-то элементов. «Кресло  министра» (это уже не метафора, а  метонимия, но тоже троп) сигнализирует  о его власти: кресло – это  своего рода минитрон, на котором восседает  министр, а вот «портфель министра»  скорее говорит о его занятости  и важности (в портфеле носят деловые  бумаги).

 

Речевые тропы со временем могут войти в язык. Это значит, что, родившись в индивидуальном словоупотреблении, они подхватываются остальными участниками дискурса и  входят в общий словарь, обогащая его. В политике, как нигде, принято  обозначать различные общественные реалии теми или иными тропами. Так  возникло слово «перестройка», сразу  же навязавшее, как и всякий политический троп, определенное видение жизни: нечто  было построено неправильно, необходимо его перестроить. Сравним обозначение  одного и то же явления разными  тропами: «застой» (политическая метафора) и «стабилизация» (политическая метонимия).

 

Тропы делятся на четыре группы: тропы сходства (метафора и ее виды), в которых перенос значения осуществляется на основании сходства представлений; тропы смежности, в которых перенос  значения осуществляется на базе пространственной или временной смежности (метонимия  и ее виды); тропы контраста, когда  в основе переноса лежат ассоциации по контрасту (антифразис и его виды); и тропы тождества, когда основанием для переименования служит тождество  представлений (перифразис и его  виды). Рассмотрим эти случаи подробней.

 

В основе метафоры лежат ассоциации по сходству. Процесс изменений в  обществе похож на перестройку, поздняя  пора жизни похожа на осень, отсюда «осень жизни» или «осень Средневековья», водная поверхность похожа на зеркало («зеркальная гладь») и т.п. Во всех случаях «фокус» состоит в  том, что сопоставление двух представлений  выделяет их общие признаки. Сопоставление  реальной перестройки и общественного  процесса выделяет в общественном процессе признаки созидания и пере делывания, сопоставление осени и поздней  поры жизни выделяет в последней  такие признаки, как угасание и  в то же время зрелость («плоды»), сопоставление зеркала и воды – такие свойства воды, как гладкость  и способность отражать предметы. Если вместо перестройки воспользоваться  метафорой «агония системы», в  социальном процессе будут подчеркнуты  те признаки, которые объединяют его  с агонией. Если позднюю пору жизни  назвать увяданием, исчезнет признак  «зрелость, принесение плодов». Напротив, слово «зрелость» не включает признака увядания. Выражение «стальная гладь  воды» дает иные впечатления, нежели «зеркальная гладь воды» или  «хрустальная поверхность» и т.д.