Лекции по "Риторике"

 

...Стасик песенку поет,

 

Обещая русский край

 

Превратить для черных в рай!» 

 

Слово «поэтический» не случайно взято в кавычки: автор имеет  в виду, что стихи в избирательной  листовке, отнюдь не поэтичны, это проявление иронии.

 

Близок к антифразису  прием, называемый литотой. Он состоит  в том, что вместо обычного утверждения  дается отрицание с противоположным  по смыслу словом – антонимом. Например, «небогат» в значении «очень беден», «он не бедствует» в значении «он  богач». В последнее время распространилось сленговое выражение «мало не покажется». Это тоже литота. Так  же, как и антифразис, литота содержит иронию, но в более сглаженном виде.

 

Особый вид антифразиса  – астеизм. Астеизм – это похвала  в форме порицания, часто насмешки.

 

«Стоит настоящему патриоту только еще начать оплакивать судьбы родины беззаветной, а тут уже  один олигарх – раз! – и независимое  телевидение создал, другой – бац! – и лучшую футбольную команду  страны на баланс принял. Так и норовят  Россию угробить. Единственно кто  еще борется против них, это наша доблестная Генпрокуратура, которая  время от времени открывает против супостатов уголовные дела, насылает на них шмоны, объявляет в розыск». Автор этого иронического отрывка, журналист «Общей газеты» Юрий Соломонов, использует и собственно антифразис «доблестная Генпрокуратура», «настоящий патриот», и астеизм: «норовят Россию угробить», «супостаты».

 

К тропам контраста можно  отнести и гиперболу, основанную, однако, не только на контрасте, но и  на сходстве. Гиперболой называют заведомое  преувеличение 

 

Чаще всего приводят примеры  гиперболы из художественной, особенно из поэтической речи. В самом деле, в риторике заведомое преувеличение, сигнализирующее об условности речи, может, казалось бы, принести только вред. Но это не так. Вот довольно типичная для судебного красноречия гипербола  из речи Робеспьера:

 

«Никогда еще преступление не было установлено такими многочисленными  доказательствами; никогда преступление не могло иметь столь опасных  последствий; никогда ваш долг не был так ясно намечен. Вы должны мечом  закона покарать этих чудовищ».

 

Троп, обратный гиперболе  и содержащий заведомое преуменьшение, называется мейозисом. Мы используем его  в устойчивых выражениях, когда говорим  «Это стоит копейки», «В двух шагах  отсюда», «Дело займет всего одну минуту» и т.п.

 

Мы рассмотрели тропы  смежности и тропы контраста. Остается еще один вид тропов –  троп тождества, а именно перифразис.

 

Перифразисом называют замену слова описательным выражением. Например, Москву можно назвать «первопрестольной  столицей». В перифразисе как  тропе тождества нет ни наложения, ни смежности, ни контраста образов. Просто в одном и том же предмете могут быть выделены различные признаки. Перифразис и есть определение предмета через выделенный признак. Таков  признак «первопрестольности» в  определении Москвы или нахождения на Неве в определении Петербурга – «город на Неве». Но тот же Петербург  можно назвать и «колыбелью русской  революции» (перифразис осложнен метафорой: «колыбель» вместо «начало», «исток»), и «городом Ленина», и «криминальной  столицей». Пушкин назвал его «градом  Петра». Все эти примеры ясно показывают риторические функции перифразиса: выделять в объекте те свойства, которые нужны говорящему.

 

Перифразисы выполняют в  языке эвфемистическую и дисфемистическую функции. Первая состоит в замене грубого слова приемлемым выражением. Вторая, напротив, – в замене обычного слова более грубым, сниженным. Вместо нейтрального «Она беременна» можно  высказаться деликатней: «Она в интересном положении». Или, напротив, совсем грубо: «Она ходит с пузом» и т.п. Эвфемистические  и дисфемистические перифразисы  – мощный рычаг создания приподнятости  или сниженности стиля. Кроме  того, следует отметить, что эвфемистические  перифразисы могут применяться  иронически. Так, в газетном сообщении  о гибели преступника в перестрелке  может встретиться перифразис «он  покинул сей бренный мир». Впрочем, подобные глумливые перифразисы  далеко не всегда производят хорошее  впечатление и могут повредить  репутации самого говорящего.

 

Вот пример нагнетания дисфемистических перифразисов из речи А. Проханова:

 

«С Березовским – другая статья. Недавний повелитель России, кремлевский  постельничий, думский стряпчий, семейный окольничий, создатель партий, гроза  губернаторов, любовь чеченцев, патрон Невзорову, кум Лебедю, идеолог, астролог, черкес, – бедолага издалека скалит мелкие желтые зубки, хватает пустой воздух чужбины, тщась укусить пролетающий  самолет Президента Путина».

 

А вот пример более обычного употребления перифразиса из речи Максимилиана Робеспьера, произнесенной в Конвенте:

 

«У республики не оставалось другого средства, кроме усилий народа – просвещенного друга свободы, – который своим восстанием сумел  подавить все заговоры аристократию).

 

Перифразис «просвещенный  друг свободы» дан в форме приложения к слову «народ» и изображает народ с выгодной для оратора  стороны. Народ – не просто друг свободы, но ее просвещенный друг. Отметим, кстати, что перифразис «друг народа»  и антонимичный ему «враг народа»  возник именно в годы Великой французской  революции.

 

Распространенным видом  перифразиса является антономазия  – описательное обозначение какого-либо лица, а также вообще замена имени  собственного описательным выражением (например, «покоритель Сибири» вместо собственного имени Ермак, «берег туманного  Альбиона» вместо «Англия»). Так, статья, посвященная визиту президента Путина на Кубу и в Канаду, озаглавлена  «С острова Свободы к Кленовым листьям».

 

Тем же термином «антономазия»  называют и другое явление, также  родственное перифразису. Речь идет об использовании собственного имени  вместо нарицательного, когда, например, жадного человека именуют Гобсеком или Плюшкиным.

 

Этот прием нередко  используется в политической риторике. Так, в газете «Известия» статья с  подзаголовком «Жириновский теперь будет учить ораторскому искусству» озаглавлена «Наш Демосфен». Демосфен выступает здесь символом красноречивого человека. Называя этим именем Жириновского, автор явно иронизирует, что подчеркнуто  местоимением «наш». Сам по себе оборот «наш такой-то (Гомер, Пушкин, Цезарь и  т.д.)» является риторическим штампом. Такие обороты не могут претендовать на оригинальность, но определенным образом  расставляют акценты (ср. у Л. Чуковской: «Отечественные Холмсы и впрямь не блистают умом»).

 

Еще чаще антономазия используется без всякой иронии, особенно в пейоративных, т.е. уничижительных целях.

 

«Нынешние заправилы Соединенных  Штатов Америки – морганы, рокфеллеры, меллоны, дюпоны и другие, – в  руках которых находятся рычаги военной и государственной машины, усиленно создают новые мировые  монополии вроде Европейского объединения  угля и стали, Мирового нефтяного  картеля для того, чтобы побыстрее  прибрать к рукам экономику других государств и подчинить их своим  интересам» (Л. Берия). Здесь «морганы»  и «рокфеллеры» – это и реальные носители фамилий и некое уничижительное обобщение. Это тоже одно из типичных применений тропа в политической риторике.

 

В мелиоративном, т.е. возвеличивающем  смысле использована следующая антономазия  в «Файнаншел таймс» (речь идет о  генерале Лебеде):

 

«Он умен, как Альберт Эйнштейн, силен, как Арнольд Шварценегер, это – второй Суворов, второй Кутузов, во всех отношениях талантливый человек».

 

В следующем примере из «Общей газеты» с помощью антономазии  строится развернутая аналогия. «Если  проводить сравнение с русской  революцией 1917 года, можно сказать, что к власти в Чечне прийти аналоги чапаевых, котовских и  щорсов. А чеченская эмиграция  – это аналог той русской эмиграции, когда в западных городах оказались  рядом царские чиновники и  генералы, кадеты, эсеры, меньшевики и  даже анархисты» (Д. Фурман). «Чапаевы, котовские и щорсы» – антономазия. Любопытно, что автор не выстроил с помощью антомазии всю аналогию, видимо, не найдя для этого достаточно ярких и бесспорных имен, называющих царских чиновников, генералов, кадетов, эсеров и анархистов в эмиграции.

 

Антономазию-антитезу находим  у Ивана Солоневича:

 

«Русскую психологию характеризуют  не художественные вымыслы писателей, а реальные факты исторической жизни.

 

Не Обломовы, а Дежневы, не Плюшкины, а Минины, не Колупаевы, а Строгановы, не «непротивление злу», а Суворовы, не «анархические наклонности  русского народа», а его глубочайший  и широчайший во всей истории человечества государственный инстинкт».

 

По одну сторону у автора – литературные герои как носители отрицательных черт, по другую –  исторические персонажи как носители черт положительных. В обоих случаях  имена собственные выступают  как обобщения.

 

 

 

§ 9. Грамматические тропы 

 

Понятие грамматического  тропа. Переносное употребление форм числа. Переносное употребление форм времени  и наклонения. Отклонение в формах рода. Риторический вопрос. Отличие  риторического вопроса от гипофоры.

 

Грамматическими тропами, или  аллеотетами, называют использование  грамматической формы в несвойственном ей грамматическом значении. Проще  всего это можно понять на примере  традиционного «вы», которое в  нашей культуре в ряде случаев  замещает местоимение второго лица единственного числа «ты». Форма  множественного числа употреблена  здесь в переносном смысле. Другой пример: «Прихожу я вчера домой, и  кого я там вижу?» Форма настоящего времени «прихожу» употреблена  в переносном значении, ведь речь идет о событиях, которые имели место  вчера. Во втором примере грамматический троп не возведен в ранг речевого этикета, но тем не менее легко узнаваем. Слушатели понимают, что имеются  в виду события, предшествующие моменту  речи, хотя говорящий для придания рассказу большей изобразительности  и употребляет настоящее время. Конечно, в случае с местоимением «вы» дело не в создании экспрессии. В остальных случаях формы  достаточно экспрессивны – изобразительны и выразительны.

 

Довольно часто в риторических целях используется форма множественного числа в значении единственного. Это так называемое множественное  поэтическое, множественное величия  и множественное скромности.

 

Такие формы, как времена (вместо обычного «время») или небеса (вместо «небо») придают речи несколько  возвышенный оттенок. Это случаи множественное поэтического. Например, название романа И.С. Тургенева «Вешние воды» или романа Ч. Диккенса «Тяжелые времена» звучит приподнято, торжественно (ср. современное нам «Белые одежды» В. Дудинцева).

 

Множественное величия используется в этикетных формах царских обращений («Мы, Николай I ...»), а вне их звучит пародийно. В целях насмешки часто  употребляют во множественном числе  местоимение третьего лица – «они»  вместо «он». Еще более насмешливо звучит «оне».

 

«Программа Виктору Степановичу  не понравилась настолько, что оне  позволили себе передать свои чувства  руководству телекомпании» (В. Шендерович)

 

Ирония усилена архаичной  формой «оне». Этот же прием использован  в художественной речи: «Он пришел с таким видом, что они недовольны. Они с большой буквы, всея Руси и Тернополя» (Л. Петрушевская).

 

Множественное скромности широко применяется в научном дискурсе: «Мы присоединяемся к мнению тех  ученых, которые полагают, что...». Как  и в случае с местоимением «вы», эти формулы неэкспрессивны, а  этикетны. Разновидностью множественного скромности является множественное  крестьянское: «Мы люди темные, ничего в этом не понимаем...».

 

Во всех названных случаях, за исключением множественного поэтического, перенос формы числа связан с  категорией лица. Но очень часто  единственное число в значении множественного используется тогда, когда обозначением одного предмета задается целый класс: «Лес богат зверем и птицей», «Все это дело рук советского человека», «Человек проходит как хозяин необъятной Родины своей» и т.п.

 

В антономасиях, особенно отрицательных, употребляется форма множественного числа имени собственного: «Самое простое, естественное для меня было бы то, чтобы высказать злодеям, называющих себя правителями, всю их преступность, всю мерзость их, все то отвращение, которое они вызывают теперь во всех лучших людях, и которое будет  в будущем общим суждением  о них, как о Пугачевых, Стеньках Разиных, Маратах и тому подобному» (Л.Н. Толстой).

 

При описании прошедших событий  для придания им большей изобразительности  и живописности может быть использована глагольная форма настоящего времени. Это так называемое настоящее  рассказа, или настоящее живописное.

 

«Он дает три показания. ...Сначала  заподозренный сознается совсем неправильно; потом, когда уловки группируются вокруг него, когда сила их растет с  каждым днем, с каждым шагом следователя, обвиняемый подавляется этими уловками, ему кажется, что путь отступления  для него отрезан, и он дает показание наиболее правдивое; но проходит несколько времени, он начинает обдумывать сказанное им, видит, что дело не так страшно, каким показалось сначала, что против некоторых улик можно придумать опровержение, и тогда у него является третье сознание – сознание деланное, в котором он признается лишь в том, в чем нельзя не признаться» (А.Ф. Кони).

 

Особенно эффективно использование  настоящего рассказа в том случае, когда требуется сблизить прошедшее  и настоящее, чтобы ярче обрисовать разное поведение одного и того же лица, быть может, найти непоследовательность в его словах и мыслях.

 

Сравним два высказывания: «Позавчера он обещает не предпринимать  никаких действий, вчера клянется, что не сдвинется с места, а  сегодня совершает все это» и  «Позавчера он обещал ничего не делать, вчера это подтвердил, а сегодня  поступил иначе». Первое высказывание звучит сильней.

 

Повелительное наклонение может  быть использовано в значении сослагательного, например, в выражениях вроде следующего: «Не пожалей он денег, все сложилось  бы иначе» (вместо: «Если бы он не пожалел  денег...»). Этот грамматический троп как  бы сокращает расстояние между моментом речи и описанным в ней действием.

 

Изъявительное наклонение может  употребляться в значении повелительного: «Пойдешь, найдешь его и заставишь  вернуться» (вместо «Пойди, найди его  и заставь вернуться»). Этот троп придает речи оттенок категоричности.

 

Сослагательное наклонение может быть использовано в значении повелительного. Например, в известном  «Шел бы ты подальше» (вместо «Иди-ка ты подальше!») экспрессия создается за счет того, что подчеркивается желательность  того действия, совершения которого говорящий  требует от слушающего.

 

В целях создания экспрессивности  могут обыгрываться формы грамматического  рода.

 

Этим приемом охотно пользовался  в своей политической сатире Маяковский. Так, в поэме «Хорошо!» Керенского он называет Александрой Федоровной, а Милюкова – «усатым нянем».

 

Редким и экспрессивным  грамматическим тропом является переносное употребление форм переходности глагола:

 

«Вежливые и улыбчивые  англичане свято придерживаются правила: не хамите и не хамимы будете» («Новый мир»)

 

«Хамить» – глагол непереходный, и форма «хамимы» с точки зрения грамматической нормы невозможна. Тем  экспрессивнее выглядит грамматический троп.