Протестное поведение как предпосылка к совершению преступления

Знание психологических особенностей современного экстремиста позволяет  построить соответствующую модель его поведения. Это и внешний  облик, и манера держаться, и речь, а также все поведенческие  реакции, которые могут быть отнесены к разряду отклоняющегося поведения. Здесь речь идет о проявлениях неадекватности ситуации, повышенной настороженности, необоснованной нервозности и напряженности, признаках лживого поведения. Перечисленное является не прямым указанием на причастность личности к экстремистской деятельности, но однозначно является подозрительными признаками, на которые следует обращать особое внимание работникам соответствующих служб. [14]

Психология насилия иногда бывает очень привлекательна и находит  поддержку среди широких слоев  общества. В Федеральном законе о борьбе с экстремизмом сказано, что эта борьба в РФ осуществляется в целях "выявления и устранения причин и условий, способствующих экстремистской деятельности". Именно причины и условия являются главным направлением для анализа в борьбе с этим злом, то есть, почему и каким образом это происходит? Экстремизм является орудием слабых и часто опирается на сочувствие тех, кто не является их жертвами. Спецслужбы должны обезвреживать и наказывать экстремистов, но победить само явление должно общество. В целях успешной профилактики важно быть на шаг впереди организаторов актов насилия, а не идти на поводу у ситуации, что крайне не эффективно.

Экстремистской угрозе можно противопоставить четко спланированные действия всех структур, которые могут и должны заниматься предотвращением насильственных действий. В своей работе им необходимо использовать весь имеющийся спектр психологических исследований и методик, что позволит всесторонне изучить ситуацию и в конечном итоге воздействовать на причину терактов, в целях их пресечения в зародыше.[62, 63]

Что же касается молодежного экстремизма, то мы видим, что в моменты значительных потрясений и переломов, периодически возникающих в процессе развития любого общества и связанных с существенными деформациями условий и образа жизни людей, внезапно образующимся вакуумом ценностей, изменением материальных показателей, неясностью жизненных перспектив и неизбежным обострением противоречий, экстремизм становится одной из трудно изживаемых и наиболее опасных характеристик общественного бытия.

Опыт развития событий в современной  России и ряде республик бывшего  Советского Союза показал, что роль, и значение экстремизма оказались  явно недооцененными и это во многом способствовало целой серии трагических  событий, непременными участниками и жертвами которых были и молодые люди.[46]

Молодежный экстремизм как массовое явление последнего десятилетия  нашей жизни, выражающееся в пренебрежении  к действующим в обществе правилам и нормам поведения или в отрицании  их, можно рассматривать с различных позиций. Ученые вправе исследовать философско-психологическую природу экстремизма, чтобы охарактеризовать этот феномен во всех его частных и общих проявлениях, классифицировать и типизировать случаи экстремистского поведения. Не менее важным является и установление связи между политико-экономическим состоянием общества и ростом экстремизма в молодежной среде.[41, 42, 47]

Однако попытаемся взглянуть на данную проблему с иной стороны. По некоторым данным можно предположить, что взрыв молодежного экстремизма обусловлен происходящей ныне коренной ломкой стереотипов поведения, складывавшихся веками и освященных культурой.

Говоря о стереотипах поведения, следует, по- видимому, учитывать два  типа культуры: народную, основанную на обычае, родословную от традиционной культуры античности и пронизанную христианским мировоззрением.

Каждому типу культуры соответствует  и определенный тип сознания: мифологический или исторический. По М. Элиаде, мифологический и исторический типы сознания противопоставлены  по качеству восприятия времени. Мифологическое время сакрально, циклично и сохраняется лишь в «коллективном бессознательном». Историческое время линейно, • необратимо и доступно индивидуальной памяти.

В основе ритуальной культуры лежит  постоянно возобновляющаяся целостная картина мира, в то время как классическая европейская культура ориентирована на дискретность. Принцип единообразного поведения, неизменности и обязательности для всех членов коллектива имеет в культуре ритуального типа самодовлеющий характер. Ритуал является здесь практически единственным синкретическим средством отчуждения, хранения и возобновления родового знания, первичным инструментом развития «коллективного бессознательного».

В качестве субъекта 'познания в ритуальной культуре выступает род. В классической европейской культуре субъектом познания становится человек, выделившийся из рода. Следовательно, классическая европейская культура связана с развитием индивидуального сознания и дает множество образцов поведения, разрабатывая весь спектр его возможностей по отношению к норме. В качестве инструмента индивидуального познания, адекватного реальности, используется прежде всего язык.

По Ю. М. Лотману, переход от культуры ритуального типа к современной  культуре связан с процессом специализации семиотических систем, и, в первую очередь, с распространением письменности, которая кардинально изменила структуру памяти. Культура начала ориентироваться на выработку новых текстов, а не на воспроизведение уже известных.8

М. Элиаде первым из исследователей этой проблемы подробно прослеживает переход из мифологического состояния в историческое и объясняет его становлением нового христианского самосознания.8

Ритуальная культура зиждется на причинно-следственных связях с жизнью и представляет собой  как бы вплетенную в реальность канву, служащую основой коллективного познания.

Классическая европейская культура во многом опосредует процесс, кульминацией которого становится новая картина  мира, выработанная наукой нашего времени.

Смена культурных эпох влечет за собой четкую смену стереотипов и норм поведения. Наиболее болезненными оказываются пограничные области, когда старые стереотипы уже не отражают изменившейся реальности, но еще продолжают существовать в жизни старшего поколения и навязываются молодым традиционной системой воспитания и образования.

Тотальный кризис конца XIX—начала XX в., горячей точкой которого стала Россия, естественным образом был связан с тем, что классическая европейская  культура исчерпала свои функции  так же, как в свое время исчерпала их культура ритуальная. Общество оказалось на пороге существования, не связанного нормой, а, следовательно, и законом.[30, 33, 61, 68]

Не случайным является временной  разрыв между рождением нового эпоса, фиксирующего позицию человека в  потоке жизни, и появлением на свет - целого поколения людей, вынужденных познавать жизнь заново и изнутри, рассчитывая лишь на самих себя и свое целостное восприятие мира.

Если иметь в виду поколение  в целом, можно предположить, что  в истории развивающейся личности постепенно шла отработка все новых и новых признаков, психических свойств и качеств интеллекта. Именно с этим процессом был связан, по-видимому, и нараставший конфликт «отцов» и «детей», характерный для эпохи господства классической европейской культуры.

На протяжении длительного периода противостояние «отцов» и «детей» происходило по одному из периферийных личностных признаков при преемственности признака доминирующего — стремления к постоянству. Естественным образом сохранялись и стереотипы поведения, область которых изменялась и обогащалась за счет периферии.

В конце XIX—начале XX в. на фоне всеобщего  кризиса сформировалась программа  смены основного системообразующего признака личности: стремление к стабильности, фиксированности положения, уступило место движению, изменению, т. е. устойчивой динамической целостности мироощущения.

Эта программа и оказалась реализованной  в поколении современных молодых  людей, лозунг которых «Перемен! Мы ждем перемен!» с особой силой  прозвучал в конце 80-х годов.

Изменилось и качество конфликта «отцов» и «детей». В нынешней ситуации молодежь хорошо ощущает несоответствие навязываемых ей культурных стереотипов и норм поведения— жизни, а вместе с этим отказывается понимать и принимать всю традиционную культуру.

Постоянно возникают моменты неадекватного, с нашей точки зрения, поведения молодежи не только в экстремальных, ситуациях.

Наблюдения показывают, что процесс  социализации молодых людей идет по двум основным направлениям и прямо  зависит от развитости чувства целого, от крепости духа.[12, 23]

У молодежи, воспитанной в традиционной культуре, основной конфликт разворачивается  на ментальном уровне, между осознаваемой ею реальностью и культурными  стереотипами восприятия и осмысления мира. Поведение здесь вторично. При необходимом и достаточном развитии чувства целого люди этого типа легче соотносят свое поведение с осмысленной целостной картиной мира.

Для молодежи, растущей, в основном, вне классической европейской культуры, наиболее существен конфликт на поведенческом  уровне. Люди этого типа познают жизнь опытным путем, абсолютизируя собственный опыт и признавая лишь тех, с действиями которых входят в резонанс (эффект узнавания). Врожденные способности обусловливают у них высокую скорость постижения жизни и наработки навыков ориентирования в постоянно меняющемся потоке событий. Резкое неприятие чуждой формы поведения слишком часто толкает этих молодых людей на преступление, так как этика нового поколения еще не сформирована, чувство меры не выработано и нормы не установлены.

В современной системе воспитания и образования в большинстве случаев не осознается факт качественного изменения объекта педагогических усилий. Более того, оставаясь по сути неизменной, система эта становится поставщиком типичных ситуаций, способствующих экстремистскому поведению молодежи. Практически создаются дополнительные условия для постоянного возобновления экстремистского комплекса. Почти единственным противовесом служат некоторые меры для экстренных случаев, вроде телефона доверия.

В то же время на наших глазах на протяжении одного поколения сверхактивно развивается антипедагогика, представленная во множестве направлений: от рок культуры, порнографии и насилия до банд неофашистов.[37, 46, 86]

Воздействуя сразу на несколько  каналов восприятия с резким превышением  допустимых норм, явления антикультуры быстро подавляют в молодом человеке естественную защитную реакцию, благодаря чему ловко производится подмена реальной целостности крепко сработанным суррогатом.

Возможность и легкость такой подмены  объясняются не только детской неразвитостью чувства целого у молодежи, но и чрезвычайной сложностью духовной ситуации. В условиях, когда для старшего поколения в большинстве своем духовность представляется частью культуры и на нее переносятся познанные рационально закономерности развития последней, т. е. в условиях духовного невежества учителей и родителей, молодежь поставлена перед проблемой самостоятельного выбора между добром и злом.

Вероятно это и стало причиной возникновения и широкого распространения  так называемой «субкультуры».[20, 27, 46, 61, 86]

Преступность среди молодежи всегда вызывает повышенный интерес и тревогу. Это вполне обоснованно, поскольку  молодое поколение является естественным резервом социального развития, а  нарушение уголовного законодательства свидетельствует о существенных недостатках условий для включения молодежи в жизнедеятельность общества. Распространенность преступлений среди лиц молодежной возрастной группы, их качественные характеристики не без основания могут расцениваться как прогностические для всей преступности.

С точки зрения криминологии, социологии и психологии молодежная преступность охватывает возрастную группу от 18 до 29 лет. Самостоятельность этой категории  является весьма относительной, поскольку  в нее включены крайне неоднородные группы правонарушителей. В связи с этим, в научной литературе встречаются различные классификации молодежной преступности, в основе которых лежит возрастной критерий.

Наиболее используемой в уголовной  практике является классификация молодежной преступности на следующие две большие группы:

·                     «преступность несовершеннолетних»  укладывается в возрастные рамки  от 14 до 18 лет;

·                     «преступность молодых взрослых»  лежит в пределах 18 - 29 лет, которая  в свою очередь подразделяется на две возрастные подгруппы 18-24 года и 25-29 лет.

Отдельно выделяется преступность лиц, не достигших возраста уголовной  ответственности (14 лет). Однако часто  бывает так, что маленьких преступников относят к категории несовершеннолетних уголовников. На наш взгляд, не корректно устанавливать такую связь в силу не идентичности преступного поведения представителей этих двух групп.

Не менее распространена классификация  по психологическому основанию, согласно которой все преступники в  возрасте от 14 до 29 лет подразделяются на преступников подросткового, юношеского и первоначального периода среднего возраста.[41, 42]