Политическая власть

События на Северном Кавказе  и в Татарстане показали, что местные  политические элиты готовы использовать военный (Ингушетия) и мирный (Татарстан) способы разрешения проблемы суверенизации  «своего» государства и определения  его границ. И хотя в Конституции  Татарстана принят принцип ассоциированного членства республики в Российской Федерации, к этому времени по-прежнему не был решен вопрос, который во многом провоцировал столкновение центра и  регионов,— создаются ли новые  суверенные республики на территории Российской Федерации, что предполагает участие сторон в переговорном процессе для определения пределов и порядка  перераспределения, взаимных прав, функций  и компетенции, или же они возрождаются, восстанавливая разорванные ранее  исторические традиции местной государственности, и вся полнота функций, компетенции  и прав является естественной принадлежностью  реанимируемого государства независимо от мнения центральной власти. В  последнем случае велика вероятность, если не неизбежность, роста националистических настроений, постоянного подчеркивания  в государственной пропаганде приоритета титульной нации и т.п. 

Опасения за территориальную  целостность России снизили какое-то время накал политической борьбы и уменьшили давление на Президента РФ и структуры исполнительной власти со стороны как непримиримой, так  и конструктивной оппозиции. Федеральный  центр, стремясь «обойти» проблему неравноправия  республик и регионов в системе  государственного управления России, выдвинул предложение, высказанное  тогдашним первым заместителем Председателя Совета Министров В. Шумейко, — создать 5—10 крупных региональных объединений, своеобразных центров по проведению социально-экономических преобразований, ибо для всей страны не может быть единой модели реформ.

Но, как и следовало  ожидать, политическая элита собственно русских краев и областей не согласилась  с приниженным, «усеченным» статусом этих территорий и в ноябре начала открытую борьбу за равноправие субъектов  Федерации. В ряде краев, в частности  в Ставрополье, было высказано пожелание  добиться предоставления крае вой администрации  прав республик, входящих в РФ, по меньшей  мере, в решении вопросов, имеющих  региональное значение. Главы 53 российских регионов создали организацию «Союз  губернаторов», чтобы посредством  этой представительной структуры оказывать  влияние на центральные органы власти. 24 ноября Президент РФ принял решение, с которым согласились члены  Союза губернаторов, о включении  руководителя этого Союза в Совет  глав республик.

Эти шаги политической элиты  российских краев и областей серьезно сузили поле маневра центральной  федеральной власти. Они нейтрализовали идею тогдашнего государственного секретаря  при Президенте РФ Г. Бурбулиса о  создании «асимметричной федерации», в соответствии, с которой ее различные  субъекты будут в разной форме  осуществлять свои полномочия. Во время  ноябрьско-декабрьского VII съезда народных депутатов России влиятельный глава  администрации Иркутской области  К. Ножиков заявил, что «никогда территории краев и областей не согласятся со своей ущербностью в области  политики и экономики».[67]

Можно сказать, что к концу 1992 г. в центральном федеральном  руководстве обозначились два подхода  в отношениях с республиканскими властями. На Северном Кавказе центр  пользовался поддержкой местных  политических элит, согласных с существующим государственным статусом северокавказских республик, которые одновременно рассчитывали на силовую поддержку со стороны  российского руководства, чтобы  избежать эскалации внутриполитической напряженности. В то же время Москва «не замечала» шаги республик  Поволжья, Урала и Сибири, направленные на изменение их статуса, включая  оспаривание существующих внутрироссийских административных границ.

К осени 1993 г. дезинтеграционные  тенденции зашли так далеко, что  федеральная исполнительная власть, по-видимому, решила, что для их обуздания, как и для усмирения «непослушного» Верховного Совета РФ, требуются методы шоковой терапии. И в сентябре—октябре 1993 г. они были продемонстрированы. Подтверждением того, что на передний план в федеральной политической элите вышли приверженцы унитаристского устройства России явилась не только принятая в декабре 1993 г Конституция, обеспечившая сверхконцентрацию прав в руках главы государства, но и указ Б. Ельцина о том, что  глав администраций в краях и  областях теперь не будут избирать в ходе выборов, их будет назначать  и увольнять лично Президент  РФ.

Стремление создать жестко иерархичную вертикаль исполнительной власти и таким образом скрепить государственную машину Российской Федерации, как и следовало, ожидать, столкнуло Президента и правительство  со многими проблемами.

Одним из факторов упрочнения государственной структуры является усиление влияния государства на процессы, происходящие в экономике. Однако это положение вступает в  противоречие с той концепцией экономических  преобразований, которую, начиная с  января 1992 г. поддерживал Б. Ельцин и  выразителем которой был Е. Гайдар. Не случайно последний был «вытеснен» из кресла вице-премьера уже в начале 1994 г.

Силовое устранение высшего  федерального законодательно-представительного  органа, правовое давление и экономические  санкции в отношении тех субъектов  федерации, которые продолжали проводить  политику, отличную от центральной, не смогли нейтрализовать центробежные процессы. Большинство республиканско-региональных политических и административно-хозяйственных  элит выдвинули на первый план защиту интересов своих территорий. В  частности, в некоторых республиках  были приняты решения о введении института президентства, чтобы, исключив возможность появления «наместника» Москвы, упрочить суверенитет субъекта Федерации.

Как и следовало ожидать, резонно отмечает К. Гаджиев социально-экономические  и политические противоречия, существовавшие в российском обществе до сентябрьско-октябрьских  событий в Москве, не были уничтожены ни кровавым подавлением сопротивления  депутатов высшего законодательно-представительного  органа страны, ни декабрьским голосованием по проекту Конституции России и  выборами в Федеральное Собрание. Они не только не были загнаны внутрь общества, но их даже не удалось оттеснить  на обочину политической жизни.[68]

Не было также остановлено  углубление структурного кризиса, переживаемого  страной. В настоящее время одной  из форм его проявления на уровне федеральной  власти является рост нестабильности в государственной структуре  Российской Федерации.

Во-первых, усилились напряженность  и противоречия между главой государства, его аппаратом и структурами  российского правительства. Последнее  в это же время лишается все  большего числа рычагов воздействия  на ситуацию в республиках и регионах. Уровень цен в стране на продукцию, которая ранее позволяла федеральному руководству концентрировать финансовые ресурсы для последующего перераспределения, постепенно приближается к мировым. В результате у федерального премьера и министров остается все меньше возможностей сохранять центральный  административно-распределительный  механизм, являвшийся стержнем «жестко-иерархичной» структуры государственной машины.

Во-вторых, стало неспокойно и а администрации Президента. Там также отсутствует единство мнений по многим проблемам развития государства. В связи со сверхконцентрацией полномочий в руках Б. Ельцина  эти противоречия проявляются в  борьбе за каждодневный личный контакт  с Президентом Российской Федерации, за влияние на главу государства  между его помощниками.

В-третьих, Федеральное Собрание, превращенное декабрьской Конституцией в маловлиятельный институт государственной  власти, пока активно не участвует  в разворачиваемой политической борьбе. Но, несмотря на это, Президент Российской Федерации, похоже, намерен в еще большей степени ограничить поле деятельности парламента, в котором, как оказалось, сторонники Президента не смогли образовать прочную коалицию, способную нейтрализовать усилия оппозиционных фракций, получивших контроль над рядом важных комитетов и комиссий в Государственной Думе и Совете Федерации.

В условиях, когда руководство  субъектов федерации  продолжает политику перераспределения прав, компетенций и полномочий  между федеральными и республиканско-региональными властями, надежды Центра обеспечить контроль над этими процессами средствами кадровых «сдержек и противовесов» представляются достаточно эфемерными. Дело в том, что регионы все более удачно проводят тактику, подводящую экономическую базу под  их политические требования. Их представители не только выдвигают претензии к федеральному центру из-за недостаточной, по их мнению, самостоятельности в осуществлении внешнеэкономической деятельности, но и представляют правительству и Президенту России разработанные в межрегиональных и макрорегиональных экономических ассоциациях программы развития той или иной  территории, ставят вопросы об адекватности внешнеэкономических акций  центральной власти национально-государственным интересам страны. Некоторые из местных влиятельных экономических институтов выступают одновременно за вытеснение московских посредников и коммерсантов из своих структур, создавая регионально-«чистые» хозяйственные организации. Кроме того, продолжается практика задержки выплат в фонды социального страхования, занятости, а также в федеральный бюджет даже в тех краях и областях, руководители которых известны лояльностью в отношении Центра.

В этих условиях лишь готовность к достижению компромисса между  центром и периферией, к формированию системы управления, в которой  разумно и реалистично разделены  полномочия между руководством Федерации  и ее субъектов, может предотвратить  дезинтеграцию России. Страна просто не выдержит реанимации модели унитарного государства.

Как мне кажется, в разрушении централизации мы заходим слишком  далеко. Наша Конституция отказалась от принципа асимметричности и предоставила всем субъектам Федерации равные права. Так записано в статье 5 Конституции. Но уже после принятия Конституции  было несколько выступлений, в частности  выступление Президентов Якутии и Татарии, в которых говорилось о необходимости предоставления республикам определенного приоритета. Основанием для приоритета выдвигался национальный статус республик. А невысказанным  основанием является идея, что если вы (Центр) не предоставите нам хороших  условий, то мы подумаем, стоит нам  оставаться в составе России. Мне  представляется, что разговаривать  таким языком с Центром очень  нежелательно. Некогда объединившиеся народы должны считаться с тем, что  они живут вместе. Конечно, можно  идти по пути: сначала развалили  СССР, и нечего, живем дальше, затем  отторгнем какие-то республики и  будем жить дальше.… И, в конце  концов, если постоянно положительно отмечать на этот вопрос; «Может ли быть государственность одной нации  в одном государстве?», то у нас  появятся и Московское государство, и Новосибирское государство, и  другие мелкие государства. Поэтому  необходимо разработать стратегию  соразмерного развития национальных территорий (особенно учитывая, что чисто национальных территорий в России нет, что в  национальных республиках проживает, как правило, 50-70% русского населения) и других регионов. Судьба России такова, что чисто русского государства  нет и вероятно не будет. Людские  судьбы и национальности переплелись  настолько, что «развязать» это  сплетение и создать чисто  национальные государства невозможно, а разрубить - значит уничтожить Россию. И власть должна сказать, наконец, свое веское слово по этому вопросу.

Заключение.

В своей работе я попытался  раскрыть феномен политической власти в некоторых ее основных проявлениях. Власть и есть та снова, которая определяет политику; власть существует везде, где  есть совместная деятельность; это  необходимый атрибут общественных отношений, суть которого заключается  в переводе материальных и духовных интересов и сил в совместное действие. Для того чтобы обеспечить совместность в любом деле, кто-то должен взять на себя инициативу распоряжения. Эта инициатива либо принимается, либо оспаривается. Такова абстрактная модель функционирования власти: господства, доминирования и согласия и подчинения. В реализации же действительного  властного акта дело обстоит гораздо  сложнее. Подчинение и сопротивление  оказываются переплетенными между  собою весьма сложным и для  каждого отдельного случая специфическим  образом.

Так же я хотел подчеркнуть  и то обстоятельство, что классическая постановка вопроса о власти исходит  из того, что она представляет собою  совокупность политических институтов, посредством функционирования которых  одни социальные группы получают возможность  навязывать свою волю другим и действовать  в соответствии с так называемыми  общими (общенародными общегосударственными) интересами. Центральною место среди  этих институтов занимает государство, которое имеет право и обязанность  говорить от имени народа или всего  организуемого им сообщества. Государство  — необходимый общественный институт. Специфика государства в том, что оно претендует на монополию  легитимного политического насилия  в пределах своей юрисдикции. Более  того, сущностное определение государства, по Веберу, состоит в том, что это  единственная инстанция, которая имеет  право на применение насилия по отношению  к своим гражданам и в пределах своей территории. [69]

Нельзя не согласиться  с позицией А. Здравомыслова, что  власть является центром, своего рода, силового поля, напряжение в котором  распространяется неравномерно. Можно  сказать, что сама власть представляет собой определенную совокупность средств  организации социального пространства через соответствующие точки  напряжения, через линии искривления  пространства. Там, где сопротивление  власти минимально, наименьшим является и напряженность самого поля. Там, где появляются или существуют точки  нелояльности, несогласия, неподчинения и протеста, возникает напряженность  и необходимость концентрации властных усилий различного рода. Если напряженность  накапливается в центрах, жизненно значимых для всей системы доминирования  и подчинения, а не в периферийных областях, то возникает непосредственная угроза самим основаниям властных отношений.[70]

Еще раз следует подчеркнуть, что любое совместное действие обязательно  предполагает определенное соотношение  между властью, авторитетом, с одной  стороны, и согласием с нею, ее легитимным признанием, с другой. С  этой точки зрения «вездесущность»  власти не является исключительным достоянием тоталитарного общества.

Отчетливо осознавая, что  люди страдают либо от чрезмерного  давления власти, либо от безвластия, ни одно из направлений в современной  наука не поддерживает ни авторитарно-тоталитарных теорий, выраженных, например, в формуле  «одна нация — одно государство», ни утопических концепций устранения властных отношений, создания общества без государства. Речь идет в них  лишь об изменениях форм властвования, господства и подчинения, участия  во власти и способах реализации гражданских  прав.