Постфигуративные и кофигуративные культуры

В отличие от этого ситуация, в  которой имеет место кофигурация, характеризуется тем, что опыт молодого поколения радикально отличен от опыта их родителей, дедов и других старших представителей той общины, к которой они непосредственно  принадлежат. Будут ли эти молодые  первым поколением, родившимся в эмиграции, первыми по праву рождения представителями  нового религиозного культа или же первым поколением, воспитанным группой  победивших революционеров, их родители не могут служить им живым примером поведения, подобающего их возрасту. Молодежь сама должна вырабатывать у  себя новые стили поведения и  служить образцом для своих сверстников. Нововведения, осуществленные детьми пионеров — теми, кто первыми  вступил на новые земли или  вошел в общество нового типа,—  имеют характер адаптации и могут  быть истолкованы представителями  старших поколений, понимающими  свою собственную неискушенность в жизни новой страны, свою неопытность в вопросах новой религии или делах послереволюционного мира, как продолжение их собственной целенаправленной деятельности. Ведь именно они мигрировали; они рубили деревья в лесах или осваивали пустоши, создавали новые поселения, в которых дети, подрастая, получали новые возможности для своего развития. Эти уже частично сориентировавшиеся в новой жизни взрослые, хотя они то здесь, то там все еще совершают ошибки, справедливо гордятся лучшей приспособленностью своих детей.

В ситуациях такого рода конфликт между поколениями начинается не по вине взрослых. Он возникает тогда, когда новые методы воспитания детей  оказываются недостаточными и непригодными для формирования того стиля жизни  во взрослом возрасте, которого, по понятиям первого поколения иммигрантов, пионеров, должны были бы придерживаться их дети.

Пионеры и иммигранты, прибывшие  в США, Канаду, Австралию или Израиль, не имели в своем прошлом опыте  никаких прецедентов, основываясь  на которых они могли бы не задумываясь  строить систему воспитания своих  детей. Какую свободу следует  предоставить детям? Как далеко от дома им можно разрешать отлучаться? Как  управлять их поведением — так  же, как их отцы в свое время управляли  ими, угрозой лишения наследства? Но и дети, выросшие в новых условиях, дети, создающие прочные связи  друг с другом, борющиеся и с  условиями новой среды, и с  устаревшими представлениями своих  родителей, копируют поведение друг друга все еще на очень подсознательном  уровне. В США, где в одной семье  за другой один за другим сын разрывал со своим отцом и уезжал на Запад  или в другую часть страны, сама распространенность этого конфликта  придавала ему видимость естественных отношений между отцами и сыновьями.

В обществах, где мы сталкиваемся с  сильным конфликтом между поколениями, конфликтом, находящим свое выражение  в стремлении отделиться или же в  длительной борьбе за символы власти при переходе ее от одних к другим, вполне возможно,что сам этот конфликт является результатом какого-нибудь серьезного изменения среды. Будучи один раз включенными в культуру и принятыми за неизбежность, конфликты такого рода становятся составной частью постфигуративных культур. Прадед ушел из дому, так же поступил дед, и так же сделал, в свою очередь, отец. Или же, наоборот, дед ненавидел школу, куда его отец послал его; отец также ненавидел ее, но это не мешает ему послать своего сына в школу, хорошо зная, что и тот будет ее ненавидеть. Возникновение разрыва между поколениями, когда младшее, лишенное возможности обратиться к опытным старшим, вынуждено искать руководства друг у друга,— очень давнее явление в истории и постоянно повторяется в любом обществе, где имеет место разрыв в преемственности опыта. Такие конфигуративные эпизоды могут затем усваиваться культурой — общество резко дифференцируется по возрастным группам, восстание против авторитета старших на определенной стадии созревания институционализуется.

Ситуация, однако, приобретает совсем иной характер, когда родители сталкиваются у своих детей и внуков с  таким стилем поведения, пример которому дают представители каких-то других групп: победители в завоеванном  обществе, господствующая религиозная  или политическая группа, коренные жители страны, куда они прибыли  как иммигранты, старожилы какого-нибудь города, куда они мигрировали. В ситуациях  такого рода родители вынуждены, в силу ли принуждения извне или же собственного желания, поощрять своих детей становиться  частью нового порядка (разрешать детям  отходить от них), осваивая новый язык, новые обычаи и новые манеры. Все  это, с точки зрения родителей, может  представляться как принятие детьми новой системы ценностей.

Новое культурное наследие передается этим детям взрослыми, которые не являются их родителями, дедами, жителями их собственных иммигрантских поселков, куда они недавно прибыли или  где родились. Часто доступ ко всей полноте внутренней жизни той  культуры, к которой они должны приспособиться, очень ограничен, а у их родителей его вообще нет. Но когда они поступают в школу, начинают работать или идут в армию, они вступают в контакт со своими сверстниками и получают возможность сравнить себя с ними. Эти сверстники в состоянии дать им более практические модели поведения, чем те, которые могут предложить взрослые, офицеры, учителя и чиновники — люди с непонятным для них прошлым и будущим, столь же труднопредставимым для них, как и их собственное.

В подобных ситуациях вновь прибывшие  обнаруживают, что их сверстники, принадлежащие  к данной системе,— наилучшие  наставники. Так же обстоит дело и в таких учреждениях, как  тюрьмы или психиатрические клиники, где существует резкий разрыв между  их обитателями или пациентами и  всесильной администрацией и их уполномоченными. В учреждениях такого рода обычно предполагается, что персонал —  доктора и сестры, надзиратели  и другие охранники — очень  сильно отличаются от пациентов и  заключенных. Вот почему новички  моделируют свое поведение по поведению  заключенных и пациентов, прибывших  сюда ранее.

В кастовом обществе, как, например, в  старой Индии, где социальная мобильность  происходила в пределах касты, но не между кастами, представители  различных каст жили в непосредственной близости друг от друга в рамках единой в своих основных чертах постфигуративной культуры. Невозможность выйти за границы касты — приобрести статус, прерогативы, нормы поведения представителя  других каст — позволяет ребенку  провести четкие границы в своем  самосознании, чем он может и чем  не может быть. В большинстве обществ  тот же самый результат достигается  при воспитании мальчиков и девочек. Представители каждого пола усваивают  поведение другого в качестве отрицательной модели и отвергают  ее. В этих условиях любой переход  за границы, отделяющие один пол от другого, когда, например, мужчина выбирает род занятий, считающийся женским (а потому изнеживающим), или же женщина  пытается выбрать мужскую профессию, приводит к резкому конфликту между поколениями.

Однако конфликты между поколениями  прежде всего присущи классовым  обществам с высокой вертикальной мобильностью. Молодой человек, завоевывающий  иное положение в обществе, отличное от его родителей, будь они крестьянами  или представителями средних  классов в аристократическом  обществе, представителями угнетенной расовой или этнической группы, должен открыто и осознанно разорвать  с постфигуративными моделями, олицетворяемыми  его родителями и дедами, и искать новые модели для своего поведения. Он может это осуществить разными  способами. В некоторых обществах, например где обычай уходить на заработки  в город и усваивать городские  нравы распространен лишь среди  небольшого количества жителей деревни  или крестьян, мигранты рассматривают  формы городского поведения в  качестве параллельных, а не противоречащих деревенским формам. Они не порывают со своим прошлым воспитанием. После  многих лет жизни в городе мелкий чиновник возвращается на родину и  доживает там свои дни, питаясь той  же самой пищей: и придерживаясь  тех же обычаев, что и его отец.

Но в большинстве классовых  обществ изменение рода занятий  и социального положения, влекущее за собой видоизменение поведения, также связано и с изменениями  в структуре личности. Как правило, первый разрыв со стилем поведения  родителей возникает в результате полученного образования, в тех  случаях, когда родители выбирают для  своих детей образование нового типа, ставят перед ними задачу приобрести другую профессию. Последствия, однако, здесь зависят от ситуации. Если число таких молодых людей  велико, они становятся образцами  поведения друг для друга и, отвергая в новых условиях поведенческие  модели взрослых, рассматривают своих  учителей и администраторов как  противостоящую им силу, которую скорее нужно перехитрить, чем следовать  ее примеру. Но когда число новообращенных, учащихся, новичков, вовлеченных в  изменения, мало, моделью для их поведения  служит поведение большинства. Либо же одинокий подросток, возможно, привяжется к одному наставпику, который как-то сможет поддержать его и повести по пути к зрелости.

Эта страстная привязанность к  взрослому ментору может придать  большую глубину духовному миру подростка, но она же может породить и отчуждение молодого человека от своей собственной возрастной группы. В этом случае ему не только не удастся  воспроизвести с достаточной  точностью поведение своих вновь  обретенных сверстников, но он также  перестанет себя вести, как свойственно  представителю его класса или  культурной группы. Он не вписывается  в свое новое окружение, а возвращаясь  в родную среду, не может восстановить там прежние взаимоотношения. И  наоборот, мальчики и девочки, с энтузиазмом  включающиеся в жизнь школы или  колледжа, устанавливающие хорошие  отношения со своими собственными сверстниками, возвращаясь домой на краткое  время, в состоянии передать это  чувство непринужденности своим  близким. Одинокий, ориентирующийся  на взрослых подросток, возвращаясь  домой, будет казаться чужим своим  товарищам, но группа школьников, выработавшая свой стиль поведения, может послужить  моделью для своих младших  братьев (и сестер), которые будут  считать естественным следовать  их примеру.

Вторжение в любую взрослую группу чужаков с иным опытом жизни неизбежно  приводит к изменениям в армии, школе, системе монашеской жизни; часто  при этом вся возрастная группа начинает ставить перед собой такие  цели, которые резко отличаются от целей их офицеров, учителей или  наставников. Новые пришельцы могут  принести с собой стиль поведения, не укладывающийся в рамки нормального  и одобряемого поведения коренных представителей данного общества. Они, вводя новые жаргонные выражения  и новые точки зрения, могут  видоизменять стиль поведения коренных представителей данного общества и  становиться для них образцом для подражания. Но во всех случаях  кофигуративное поведение с его  расплывчатыми представлениями  и о прошлом и о будущем, поведение, направляемое какой-либо кликой или группой, по необходимости оказывается неглубоким и в известной мере оторванным от постфигуративного опыта детства. Когда отрыв детей от дома, призванный нарушить связи между подростками и родителями, подростками и местными группами, становится нормальной практикой в их профессиональном обучении, освобождение подростка от власти традиций детства институционализируется. Мальчик из английской школы-пансионата не считает возможным очень много распространяться о своих школьных переживаниях, хотя он и знает, что школьный опыт его собственного отца точно такой же. Само-тождество этого опыта может создавать барьер в общении отца и сына.

Исследователи подросткового возраста подчеркивают присущий ему конформизм. Но этот подростковый конформизм свойствен  культурам двух типов: культурам, в  которых кофигуративное поведение  стало социально институционализированным на протяжении жизни многих поколений, например в обществе с институционализированными  возрастными градациями, или же —  противоположный случай — культурам, где большинство подростков, не находя примера в поведении своих  родителей, чей опыт им чужд, вынуждены  ориентироваться на указания извне, кототрые могут дать им чувство принадлежности к новой группе.

В своей простейшей форме кофигуративное общество — это общество, в котором  отсутствуют деды и бабки. Молодые  взрослые, мигрирующие из одной части  страны в другую, могут оставлять  своих родителей на старом месте  или же, эмигрируя в новую страну, на родине. Точно так же старшее  поколение_; не редко отсутствует в современном мобильном обществе, таком, как США, где как молодые, так.и старые часто переезжают с места на место. Это явление свойственно и индустриальным высокоурбанизированным обществам, в которых обеспеченные или очень бедные люди отделяют от себя престарелых, предоставляя им для жительства специальные дома или районы.

Переход к новому образу жизни, требующему приобретения новых умений и форм поведения, представляется более легким тогда, когда нет дедов, помнящих о прошлом, формирующих опыт растущего  ребенка, закрепляющих непроизвольно  все невербализованные ценности старой культуры. Отсутствие старшего поколения, как правило, означает и  отсутствие замкнутых узких этнических общин. И наоборот, если деды составляют часть группы, иммигрировавшей в  чужое общество, тесные связи внутри деревенской общины могут обеспечить ее целостность.

Когда молодые взрослые предоставлены  самим себе и создают новые  связи, отвечающие новому стилю жизни, ослабляются и связи между  двоюродными братьями и сестрами. Именно старшие поколения поддерживают контакты между младшими. В США  живущие дяди и тетки, поддерживая  отношения со своими племянниками и  племянницами, сохраняют и отношения  между двоюродными братьями и  сестрами. Когда они умирают, эти  отношения слабнут.

С физическим удалением поколения  дедов и бабок из мира в котором  воспитывается ребенок, его жизненный  опыт сокращается на поколение, а  его связи с прошлым ослабевают. Характерная черта постфигуративной культуры — вопроизведение в отношении  человека к своему ребенку или  к своим родителям опыта прошлого — исчезает. Прошлое, когда-то представленное живыми людьми, становится туманным, его  легче отбросить или же исказить в воспоминаниях.