Концепт «Брат» в русской языковой картине мира

Функционирование номинанта брат в роли предиката реализуется в следующем контексте: «...то неужели же тот не исполнит. если друг, если брат?” (гл. «Исповедь горячего сердца»). Контекстуальная связность и единая рефе- рентная соотнесенность предиката брат и образных номинантов (друг, рыбка золотая, херувим, ангел, высший человек, божий человек) по- зволили рассматривать последние в качестве образных составляющих но- минанта брат, отражающих эмоционально-оценочное восприятие Алеши Дмитрием. Предикативное функционирование образных номинантов ре- презентирует спектр «признаков» объекта номинации, переводя «безлич- ный» концепт брат в пространство личностных смыслов в дискурсе пер- сонажа. Образный номинативный ряд указывает на воплощение в образе Алеши черты житийного героя (на несомненную связь личности Алеши с образом одного из самых почитаемых на Руси житийного персонажа - Алексея, человека Божия, - указывают исследователи [Дунаев], [Ветлов- ская] ).

По  намеченной модели рассматриваются  все остальные НД, состав- ляющие три НБ основных героев и НБ, в  которых номинант брат реали- зуется во вторичном значении. Проведенный анализ данного языкового материала позволил прийти к следующему выводу: все отмеченные осо- бенности номинации персонажей (динамика номинации Дмитрия и нали- чие «подвижной» системы номинации Ивана Карамазова в дискурсе по- вествователя; отсутствие номинанта-вокатива брат в процессе взаимоно- минации в речевых планах Дмитрия и Ивана; появление номинанта брат в дискурсе Ивана в кульминационный момент, связанный с осознанием собственной виновности за убийство отца; использование двусоставного наименования (брат + имя собственное) в качестве вокатива; наличие широкого спектра образных единиц, создающих «номинативные портре- ты» главных персонажей, и т.д.) и наблюдаемые смысловые расширения номинанта брат определяются идеологическим комплексом романа - идеей единения и мысли о виновности каждого «за все и за вся».

 «Интертекстуальная  связь романа «Братья Карамазовы»  с библейской легендой об Авеле  и Каине как одна из сфер  смыслового развертывания концепта брат в идиосфере Ф.М. Достоевского» посвящена анализу языковой репрезентации библейской легенды в романе с целью описания индивидуально-авторских смыслов, возникающих в процессе интегрирования образных систем двух кающих в процессе интегрирования образных систем двух взаимодейст- вующих текстов, которые определяют идиосферу ХК брат.

Репрезентация одного из фрагментов библейской истории, зани- мающего сильную текстовую  позицию, актуализирует ключевую единицу  и ключевую фразу. Ими являются единица  «сторож» и фраза «Сторож я, что  ли, брату моему Дмитрию?». Мотив  сторожения, как показал анализи- руемый материал, связан с ключевой библейской фразой и ключевым словом.

Концептуализация  ключевого слова сторож, превращение его в об- разную единицу происходит за счет парадигматико-синтагматического развертывания, соотнесенности с мотивами «дитя», «слова», а также ак- туализации семантического компонента, который можно определить как «ответственность за другого человека». Данное наблюдение позволило ут- верждать, что в основе концептуализации лежит сквозное усиление смы- слов философско-обобщенного характера.

Особая  роль в концептуализации единицы сторож принадлежит субстантивной парадигме сторож - нянька - дядька, выделяемой на им- плицитном уровне текстового развертывания библейской легенды. Смы- словая связь единиц данного ряда поддерживается общностью текстовых ситуаций (ситуации характеризуются наличием персонажа, положение ко- торого требует определенной помощи, и персонажа, в силах которого ока- зать данную помощь), контекстно-синонимическими отношениями и нали- чием общей узуальной семы «надзор, присмотр». Дифференциальная сема «ребенок», содержащаяся в семантике единиц нянька, дядька, определяет актуализацию парадигматическим рядом мотива «ребенка, дитя». Активи- зированные мотивом «дитя» семантические компоненты виновность, от- ветственность «за все и за вся» определяют индивидуально-авторское наполнение единицы сторож.

Образ сторожа представляет собой сюжетно-композиционное раз- вертывание поведенческого плана идеальной модели личности, заданной в поучениях старца Зосимы. Индивидуально-авторский смысловой ком- плекс, стоящий за данным образом, на наш взгляд, формирует в сознании читателя: а) идеальную поведенческую модель человека, характеризую- щуюся чувством ответственности за «все и за вся»; б) идею преодоления зла посредством изменения определенных стереотипов сознания и поведе- ния, препятствующих этому процессу, и воспитания в себе «деятельного» отношения к проявлениям зла.

В контексте  этих размышлений система «сторожения» получает особое значение. С помощью  данной системы, включающей в себя так  или иначе всех действующих персонажей романа, решаются такие художест- венные задачи, как: а) реализация на сюжетно-композиционном уровне идеи «виновности»; б) задействованность  каждого героя романа в позиции  персональной ответственности за совершившееся  зло. Вместе с тем, поми- мо отмеченных художественных задач, решается задача экзистенциального плана: система  «сторожения» позволяет автору апеллировать к читателю, который в своем  жизненно-деятельном «пространстве» будет  руково- дствоваться идеей собственной  виновности и ответственности и  тем самым участвовать в строительстве  нового «братства».

В результате соотнесения сюжета о братьях  Карамазовых с библей- ской историей об Авеле и Каине начинает актуализироваться  архаическая информация, содержащаяся в слове брат, которая связана с религиозно- мифологическим представлением о том, что все люди - братья.

В четвертой главе «Концептуализация лексем <span class="dash041e_0441_043d_043e_0432_043d_043e_0439_0020_0442_0435_043a_0441_0442_0020_002b_0020_041a_0443_0440_0441_0438_0432__Char" style="