Жизнеописание святых Бориса и Глеба и упоминание их в древнерусской литературе

Владимировичем церковь  во имя святых: "...устанавливается, что день их перенесения 24 июля, который  совпадает с годовщиной гибели Бориса и потому является днем его памяти, будет отмечаться впредь как ежегодный праздник".

Д.С. Лихачев, отталкиваясь не от какой-то конкретной даты, а основываясь  на оценке политической ситуации во времена  княжения Ярослава Мудрого, предположил, что канонизация первых русских  святых произошла вскоре после 1037 г.: "В 1037 г. Ярослав Мудрый добился  учреждения в Киеве особой митрополии константинопольского патриархата. Назначение особого митрополита для молодого Киевского государства было немалым  успехом Ярослава, поднимавшим международный  престиж Русской земли. Сразу же после 1037 г. Ярослав продолжил свои домогательства в Константинополе, добиваясь расширения прав русской митрополии и постепенного освобождения ее из-под опеки Константинопольского патриарха и византийского императора. Для этого Ярослав стремится к канонизации ряда русских святых. Канонизация русских святых усиливала позиции русской церковной самостоятельности. Она должна была свидетельствовать о том, что русская церковь вышла из младенческого состояния, обладает собственными святынями и не нуждается в пристальной опеке Византии. Ярославу удалось добиться канонизации своих братьев князей Бориса и Глеба и тем самым увенчать ореолом святости и свою собственную княжескую власть".

К 40-м годам XI в. относит  канонизацию Бориса и Глеба В.В. Кусков, также связывая ее с усилиями Ярослава Мудрого.

Все перечисленные предположения (быть может, только за исключением  гипотез Е.Е. Голубинского и Л. Мюллера) не являются результатами специальных  исследований, а высказаны мимоходом  при рассмотрении иных проблем. Поэтому  на их фоне наиболее весомой выглядит аргументированная гипотеза, согласно которой Борис и Глеб причислены к лику святых только в 1072 г. (или  в скором времени после него, но не ранее), когда мощи князей из деревянной церкви были торжественно перенесены Ярославичами в новую каменную. Она отстаивается в работах М.К. Каргера, Н.Н. Ильина, М.Х. Алешковского, А.С. Хорошева, А. Поппэ, уже непосредственно изучавших затронутую нами тему.

Обратившийся недавно  опять к этой проблеме А. Поппэ "предложил  отнести причтение Бориса и Глеба  к лику святых к 20 мая 1072 г., а зарождение их почитания как заслуживающих  канонизации - ко времени после 1050 г.". Причем, по его мнению, "20 мая 1072 г. состоялось не только перенесение гробов с мощами святых Бориса и Глеба, но и признание их святыми в пределах не только Киевской епархии, но и всей митрополии Руси...".[1]

Обращает на себя внимание наметившаяся закономерность: в более  поздних, по времени проведения, исследованиях  указывается (и отстаивается) и более  позднее время канонизации святых - не ранее 1072 г. И если в названных  первыми работах заключения выводились из общих рассуждений, основанных на принципе "так могло быть", то в последних уже предпринята  попытка обосновать предположения  с помощью исторических, археологических и литературных фактов.

Растянутый на пятьдесят  лет диапазон предполагаемого времени  канонизации Бориса и Глеба - с 1020 по 1072 гг. - порождает сомнения в правильности выбранного подхода к разрешению проблемы.

Все без исключения исследователи  при определении времени причтения  к лику святых Бориса и Глеба отталкивались  от конкретных исторических событий, послуживших, якобы, причиной канонизации: перенесении  мощей князей-братьев в 1020 (21) или 1072 гг., строительстве новой церкви, политики Ярослава Мудрого, или его  сыновей, и тому подобных.

[1] Поппэ А. В. О роли  иконографических изображений в  изучении лит. произведений о Борисе и Глебе // ТОДРЛ. 1966. Т. 22. С. 37;

Эти события, несомненно, играли свою роль в процессе формирования культа святых, поскольку подготавливали саму канонизацию, но не были ее причиной. Ошибочное восприятие их как причины  закономерно приводило к неправильным выводам относительно времени официальной  канонизации, поскольку оно отождествлялось  с конкретными датами торжественных  церемоний перенесения мощей страстотерпцев.

В то же время, существовала единственная причина, по которой праведника могли причислить к лику святых - сугубо религиозная.

Ученые-материалисты, позитивисты  или даже находящиеся в лоне западной христианской церкви (католики и протестанты) не понимают её (или отказываются понимать), а потому - игнорируют её, в результате же закономерно приходят к ошибочным  выводам в ходе своих рассуждений.

Как их типичный пример приведу  пассаж из упоминавшейся статьи Л. Мюллера - его реакцию на предположение  А. Поппэ, что следует понимать под  сообщением о мощах св. Бориса ("бе бо мощьми лежаи") из описания торжеств 20 мая 1072 г. (А. Поппэ полагал, что  речь здесь идет только о сохранившемся  скелете): "Если в рассказе о ранней канонизации утверждается, что тела святых сохранялись нетленными, а  описание 1072 г., напротив, сообщает, что  остались только кости, то можно возразить: за 30-40 лет, прошедших после канонизации  при Ярославе и до перенесения  мощей в 1072 г. произошло полное разложение трупов. Учитывая обстоятельства гибели Бориса и Глеба, трудно поверить, чтобы тела их оставались совершенно неповрежденными и белыми как снег и чтобы лица их светились как у ангелов. Здесь есть известная агиографичекая стилизация, хотя и имеющая, быть может, историческое ядро - не исключено, что тела к концу 30-х годов не успели ещё вполне разложиться, как это имело место в 1072 г. Но ведь и описание 1072 г. агиографически стилизовано. Тот же Нестор, который, повествуя о 1072 г., говорит, что сохранились только костные останки , пишет несколькими строками выше, что они "цела лежаща", т.е. оставались нетленными. И уж тем более к топике относится аромат, который якобы исходил от мощей как в описании торжеств 20 мая 1072 г., так и обретения мощей при Иоанне I".

Здесь нет предмета для  дискуссий. Достаточно побывать в Киево-Печерской  обители, где пребывают нетленные  мощи более 80-ти праведников (причем некоторым  из них - 800-900 лет, а не 30-40), или в Свято-Даниловом монастыре в Москве, чтобы удостовериться в благоухании мощей святого князя Даниила Александровича, или св. Александра Невского в Александро-Невской лавре в Санкт-Петербурге. Во многих городах Руси есть прославленные Богом молитвенники за своё Отечество, благоухающие мощи которых пребывают в центральном храме.

Существовали вполне объективные, с точки зрения Церкви, основания для причтения праведника после его смерти к лику святых. Главное из них - прославление подвижника благочестия Божиим даром чудотворений, исходивших от его мощей, то есть, сакральное удостоверение его святости. На долю же верховной власти - князя и церковного клира - выпадало подтверждение этих чудотворений, совершаемых у гроба.

Ко времени принятия Русью  христианства в Византии уже установился  специальный чин акта канонизации  святых, перенятый затем и Русской  Православной Церковью, сохранявшей  в XI-XV вв., вплоть до обретения ею автокефалии  в 1448 г., зависимость от византийской Церкви, которая в окончательном  итоге и утверждала канонизацию  новых русских святых.

Игнорирование правил канонизации  и привело, на мой взгляд, ко многим ошибочным выводам ученых, исходивших в своих рассуждениях не из церковного канона, а из "политической обстановки" или иных субъективных факторов.

К чему же сводился канонизационный  процесс? По мнению доктора церковной  истории Е.Е. Голубинского, "производство дела и причисления к лику святых... состояло в том, что подлежащей власти, если она не была очевидицею чудес, совершавшихся при гробе какого-либо подвижника благочестия, доносимо было о сих последних и что власть так или иначе удостоверялась в справедливости донесения.

Само причтение к лику святых состояло в том, что в день успения святого или день открытия его мощей или же в оба дня  назначалось ежегодное церковное празднование его памяти.

Для празднования памяти святого  нужна была служба ему, а равно  требовалось, чтобы написано было (существовало) и его житие.

Самый чин или самое  празднество причтения к лику святых или канонизации состояло в том, что в назначенный день совершаемо было в храме, в котором, под которым или близ которого находились телесные останки или  мощи усопшего подвижника, торжественное  богослужение более или менее  многочисленным собором нарочно  созванного окрестного духовенства  с представителем подлежащей власти или с самою властью во главе  и в присутствии нарочито оповещенного и приглашенного мирского окрестного населения".

Самой лучшей иллюстрацией сказанному, казалось бы, могли служить  описания в "Сказании" и "Чтении" торжеств по перенесению мощей Бориса и Глеба и Ярославом Мудрым; и в 1072 г. его сыновьями Изяславом, Святославом и Всеволодом; и в 1115 г. уже внуками Ярослава - Владимиром Всеволодовичем и Давыдом и Олегом Святославичами.

Но они никак не помогают ответить на вопрос, когда же именно Борис и Глеб были канонизированы: при Ярославе, при его детях, или  при его внуках? И даже усложняют  поиск ответа, ведь день памяти святых в каждом случае устанавливался разный: 24 июля (день гибели Бориса), 20 мая и 2 мая (дни перенесения мощей святых). То есть, речь идет о разных праздниках, внесенных и в православный месяцеслов. С которым же из них связана  канонизация, и для службы в который  из этих дней писались имеющиеся жития святых?

На первый взгляд рассказы из обоих агиографических памятников о торжествах 24 июля, связанных с  перенесением мощей князей в выстроенную Ярославом Мудрым в честь своих братьев церковь, вполне соответствует описанному Е.Е. Голубинским чину причтения к лику святых. Более того, в дошедших до нас двух июльских служебных минеях XI-XII вв. сохранилась служба святым Борису и Глебу на 24 июля, приписываемая митрополиту Иоанну 1 (1008-1035/6). То есть, вполне можно говорить о начале процесса сложения культа святых Бориса и Глеба, но пока как местночтимых, а не общерусских и принятых Византией.

Для повсеместночтимых святых необходимо было их житие, а при Ярославе Мудром оно не появилось. Это обстоятельство дает повод думать, что в то время еще не была составлена полная (с житием) служба Борису и Глебу, которая бы свидетельствовала об их официальной канонизации.[1] В определенной степени подтверждением такого положения дел может служить молчание о первых русских святых тех древнерусских произведений 30-40-х годов XI в., которые затрагивают проблемы русской Церкви. Прежде всего, это "Слово о Законе и Благодати" Илариона.

Воздав хвалу Ярославу Мудрому, Иларион и словом не обмолвился о его стараниях по канонизации  Бориса и Глеба, не упомянул и их самих, как первых русских святых и покровителей Руси, ибо, вернее всего, тогда, при Ярославе, его усилия не дали ожидаемых результатов: Византия не пошла на канонизацию невинноубиенных  русских князей и не признала святыми  кровных братьев Ярослава.

Когда же русские письменные источники стали называть Бориса и Глеба святыми? Никто прежде не задавался этим вопросом, а мне  кажется, ответ на него поможет решить стоящую перед нами задачу.

Древнерусские писатели - православные верующие, в большинстве своем - священники и монахи. И для них упоминание первых русских святых имеет особый смысл, подчеркивает достоинство русского христианина. Поэтому

[1] Ужанков А.Н. О времени сложения служб и датировке житий святых Бориса и Глеба/ C. 55

 можно предположить, что сразу же после официальной (т.е. признанной и византийской Церковью) канонизации Бориса и Глеба, это событие нашло отражение в древнерусской литературе. И раз их не упоминает "Слово" Илариона, то, значит, официального признания святыми Бориса и Глеба в то время еще не было.

Обратимся к основному  нашему историческому источнику - "Повести  временных лет" и посмотрим, когда  в ней Борис и Глеб стали называться святыми.

В летописной повести под 1015 г. сказано: "блаженый Борисъ венець приимъ от Христа Бога съ праведными, причетъся  съ пророкы и апостолы, с ликы мученичьскыми водваряяся..., воспевая съ ангелы и веселяся с лики святыхъ", то есть, попал в рай к праведникам, но на протяжении всей статьи ни разу не назван святым. Также и Глеб, который по кончине "прия венець, вшедъ въ небесныя обители", в то время, как его убийцы возвратились к Святополку, как "грешници въ адъ". Правда, нужно подчеркнуть, что летописец отметил проявление у них дара чудотворений, поскольку они "с верою даета ицеленье: хромым ходити, слепымъ прозренье, болящим целбы, окованым разрешенье, темницам отверзенье, печалным утеху, напастным избавленье" и т.д.

То есть, уже автором  статьи 1015 г. как бы положен первый камень в основание их святости, но все же он удержался и не назвал их святыми.

Эта статья написана уже  в начале XII в., и дошедший до нас вид обрела после 1115 г., поскольку заметно влияние на нее обоих житий Бориса и Глеба. Важно здесь подчеркнуть, что составитель "Повести временных лет" начала XII в., включивший в летопись эту статью, зная уже не только об общерусском почитании святых, но и признании их Византией, не стал раньше времени канонизации называть их святыми. То есть, можно в определенной степени говорить об элементе достоверности в первом упоминании в "Повести временных лет" Бориса и Глеба как святых.

До статьи 1072 г. о перенесении  мощей Бориса и Глеба в выстроенную  Изяславом Ярославичем церковь, "Повесть временных лет" больше не упоминает их имен. Если бы Борис  и Глеб в этот промежуток времени  были канонизированы, то молчание об этом существенном факте летописца выглядело  бы более чем странным. Ибо, как  увидим ниже, в конце XI - начале ХII вв. после признания святости князей о них вспоминают постоянно. Следовательно, отсутствие упоминаний имен Бориса и Глеба между 1015 и 1072 гг. в "Повести временных лет" как святых может так же служить доказательством, что таковыми они в то время официально не воспринимались. И только в статье 1072 г. впервые сказано о князьях как святых: "Пренесоша святая страстотерпця Бориса и Глeба".