Пражская весна 1968 года

Понятно, что СССР не мог  не реагировать на планы реакции. В Советском Союзе учитывали уроки кануна Второй мировой войны, когда при попустительстве США, Англии, Польши и других стран Чехословакия была брошена к ногам Гитлера.

Вот почему присутствие  в Чехословакии вооруженных сил  братских стран Варшавского Договора осенью 1968 года – это не акт оккупации, а фактор, который обеспечивал покой и стабильность в Европе. И если бы не войска Варшавского Договора, было бы в Чехословакии то, что случилось в Югославии.

Весна и лето 68-го года благодаря воспламенению Чехословакии запомнились как яркая, солнечная, праздничная пора. Очень многих людей в стране охватила тогда надежда на счастливые перемены и в Советском Союзе. Мирный характер чехословацкой революции, а это была чистой воды революция, и ее бурная энергия давали основание для такой надежды.

Шестьдесят восьмой  год вообще был очень бурным годом: кроме Пражской весны, майская студенческая револьта в Европе, едва не перешедшая в полную антикапиталистическую  революцию, и появление первой политической работы Сахарова «Размышление о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», тиражи которой заняли третье место в истории после Библии и «Капитала» Маркса. Все три эти события были направлены в одну сторону: к синтезному, или конвергентному, социализму¹⁰.

Одним из толчков к  пробуждению Чехословакии послужило обращение А. Солженицына к съезду советских писателей, проходившему в конце 1967 года, с призывом добиваться отмены цензуры в литературе.

На съезде советских  писателей никто не решился не то что зачитать обращение Солженицына, но даже упомянуть о нем. Однако вскоре состоялся съезд писателей Чехословакии, и там обращение Солженицына было оглашено. Зачитал его известный в те времена в Советском Союзе драматург Павел Когоут. (Его пьеса «Такая любовь» широко шла в СССР.)

И мало того, съезд большинством голосов принял резолюцию с требованием отмены вообще всей цензуры, не только в литературе.

Руководители Союза  писателей в наказание были сняты  со своих постов и исключены из партии. Но в поддержку требования отмены цензуры поднялось студенчество. Власти попытались было подавить протесты, да не тут-то было: забурлила вся страна, и на знаменитом январском пленуме ЦК КПЧ генсек Антонин Новотный был смещен и на его место избран Александр Дубчек, что и стало началом так называемой Пражской весны.

В Москве очень мало что  было известно об истинных обстоятельствах  событий в Чехословакии, их направленности и цели. Советские средства информации кричали, что «чехословацкие ревизионисты — агенты ЦРУ и сионизма», хотят  вырвать Чехословакию из лагеря социализма и восстановить капитализм. Однако, цель реформистского движения состояла в создании нового строя — демократического, кооперативного социализма с рыночной экономикой¹¹.

Перемены в жизни  Чехословакии в ту весну происходили  с характерной для революции  скоростью или, точнее, сжатостью времени. Была полностью ликвидирована всяческая цензура, образовывались новые партии — социал-демократическая, Объединение беспартийных активистов, Партия рабочих советов и ряд других, возникали независимые органы массовой информации, промышленные предприятия получили настоящую самостоятельность и на них создавались рабочие советы, была восстановлена независимость профсоюзов. И все это — без малейших актов насилия и экстремизма, в атмосфере всеобщего подъема и единения.

Очень важно также отметить, что идеи и импульсы перемен шли не сверху, от власти, а из гущи общества. Сначала появилась программа интеллигенции — «Две тысячи слов», а потом уж партийное руководство выдвинуло свою «Программу действий». Программа социально-экономических реформ была разработана в академических кругах под руководством директора института экономики АН Ота Шика. В Чехословакии большая часть академической интеллигенции не равнялась на власть, на партию, на марксистскую идеологию.

Ближе к 20 августа тон  советской пропаганды делался все более зловещим. Нагнетали тревогу и многочисленные совещания руководителей стран «лагеря мира и социализма» с их ультимативными требованиями к руководству ЧССР. Все говорило о том, что готовится вторжение, но поверить в это было совершенно невозможно. Тогдашние настроения советских руководителей хорошо иллюстрирует эпизод, имевший место на их последних переговорах с руководителями Чехословакии в Черне на Тиссе. В составе чехословацкой делегации находился председатель Национального фронта ЧССР и член Политбюро ЦК КПЧ Франтишек Кригель, еврей по национальности. По свидетельству Зденека Млинаржа, у Кригеля «по сравнению с другими членами дубчековского руководства не было никаких идеологических иллюзий относительно советской великодержавной политики». Советские представители это, конечно, чувствовали, и Подгорный, после одного из выступлений Кригеля в открытую высказался в том смысле, что какое, мол, право имеет «этот еврей говорить от имени чехословацкого народа»? Делегация ЧССР в знак протеста ушла с совещания и вернулась на другой день лишь после того, как советские коммунисты-интернационалисты принесли ей и Кригелю официальное извинение¹².

Позже, после вторжения  советских войск в Чехословакию, Кригель, единственный из руководителей ЧССР, отказался подписать соглашение с «советскими товарищами» об условиях «временного» пребывания «варшавских» войск в Чехословакии. Интересно также, что Кригель был участником гражданских войн в Испании и в Китае, но  в качестве полевого врача. Он был врачом по специальности. Врачом он работал и в Чехословакии в начале 50-х годов, когда попал в немилость в разгар сталинского антисемитизма.

Глава I I. «Пражская весна» 1968 г.: этапы итоги и уроки

§ 1. Феномен  «Пражской весны». Попытки перемен

21 августа 1968 г., после растянувшихся на несколько месяцев колебаний брежневского руководства СССР, совместная военная акция пяти стран - участниц Варшавского договора пресекла попытку чехословацких реформаторов сделать более привлекательным лицо реального социализма. Пражская весна 1968 г. явилась не просто конкретно-историческим феноменом, она имеет глубокий метафорический смысл, символизируя существование в коммунистическом движении 1960-х годов некоего творческого начала, способного придать ему новый импульс на основе симбиоза социалистических ценностей с рациональной экономикой и современными достижениями развитой демократии. Подавление Пражской весны явилось по грандиозности последствий одним из ключевых событий современной истории, во многом предопределившим необратимость кризиса всего советского блока и мирового коммунистического движения, дискредитировавшим позитивное содержание самой идеи социализма в марксистском понимании¹³. Широкий круг дискуссионных вопросов (об истоках и движущих силах Пражской весны, характере происходивших процессов, перспективах реформаторского движения в Чехословакии, мотивах советского военного вмешательства и отклике на него в мире, о влиянии чехословацкого кризиса на мировую политику 1970-х годов) находился в центре внимания большой Международной конференции «Пражская весна и эволюция общественных настроений в СССР и странах Центральной и Восточной Европы», проведенной в октябре 2008 г. в Институте славяноведения РАН.

Выдающийся  деятель Пражской весны Ч. Цисарж в своем заочном обращении к участникам юбилейного проекта писал о том, что истоки событий 1960-х годов восходят к периоду окончания Второй мировой войны, когда державы-победительницы договорились о разделе сфер влияния в Европе. Будучи включенной в советскую сферу интересов, Чехословакия разделила судьбу ряда других стран. В навязанной ей сталинской модели была не только генетически заложена ее будущая стагнация, обусловленная выпадением из сложившейся системы европейских экономических связей. В течение считанных лет были во многом утрачены притягательность советского опыта и авторитет СССР в глазах немалой части чехов и словаков, вызванные решающим вкладом Советского Союза в разгром нацистского вермахта¹⁴.

Реформизм Пражской весны явился серьезным актом  самокритики и расчета с прошлым для того поколения чешской демократически настроенной интеллигенции, многих представителей которого привело (как и Ч. Цисаржа) в коммунистическое движение разочарование в ценностях западных демократий вследствие их мюнхенского «сговора» с Гитлером, рокового для судеб Первой Чехословацкой республики, поколения, в значительной своей части поддержавшего февральский путч 1948 г., приведший к установлению жесткой диктатуры сталинского типа. Осознав свою ответственность за национальное развитие, именно интеллектуалы социалистической ориентации (включая просвещенную часть партократии) стали инициаторами процессов реформ.

Как отмечалось в докладе И. С. Яжборовской, крайне негативные последствия для развития Чехословакии имела ее реиндустриализация начала 1950-х годов в соответствии с выпавшей на долю этого государства определенной функцией в системе экономических связей в формирующемся соцсодружестве. Она сопровождалась волюнтаристской ломкой традиционной структуры промышленности и привела к торможению развития и к резкому отставанию от западных стандартов в уровне жизни населения развитой индустриальной страны. Стремление рационализировать экономику было исходным импульсом Пражской весны, вместе с тем в отличие от Венгрии, где экономическая реформа стала главным содержанием развернувшихся в 1968 г. процессов реформ, в Чехословакии на первый план вышли проблемы демократизации, плюрализации общественно-политической жизни¹⁵.

Продолжает  оставаться дискуссионым вопрос: что  в большей мере определяло динамику и глубину происходивших в стране изменений -реформаторские силы в рамках существующей власти или же независимые, внесистемные силы гражданского общества. Й. Вондрова (Чехия) напомнила о многообразии форм общественно-политической активности, подрывавших монополию компартии на выражение общенациональных интересов и свидетельствовавших о регенерации весной - летом 1968 г. структур гражданского общества, разрушенных за годы коммунистической диктатуры. Именно развитие и укрепление этих структур подталкивало власть к реформам и, возможно, на определенном этапе могло стать гарантом необратимости перемен, на чём при осмыслении опыта 1968 г. всегда акцентировал внимание В. Гавел, считающий важнейшим достижением Пражской весны «плюрализм общественного объединения снизу - даже на самом низком и наименее политическом уровне - как определенную фиксацию разнообразия интересов, взглядов, судеб, точек зрения» и тем самым «выражение подлинных целей жизни и инструмент ее защиты от давления тоталитарной системы». «Именно потому, что процессу обновления не хватило времени для того, чтобы это поле возникло в такой широкой, а значит, и неуправляемой пестроте, которая бы соответствовала реальному потенциалу общества, могло быть все так быстро и так сурово подавлено»¹⁶.

О все более  широкой палитре проявлений гражданского общества свидетельствовали создание множества новых общественных организаций, постепенное превращение прессы в рупор независимого общественного мнения, процессы децентрализации в сфере местного самоуправления. Процессы обновления охватили и компартию, постепенно, хотя и медленно трансформировавшуюся в партию парламентского типа, готовую бороться за мандат избирателей в честной конкуренции с другими политическими силами (что в корне противоречило традиционным большевистским представлениям об авангардной партии). Качественные изменения в КПЧ отразил ее так называемый «высочанский» съезд, осудивший военную акцию 21 августа.

Что же касается команды А. Дубчека, то она, по мнению И. Вондро-вой, явно не поспевала за движением, идущим снизу. Даже реформаторски настроенные представители руководства КПЧ не были готовы отказаться от принципа руководящей роли партии (как и от централизма во внутрипартийной жизни), не приняли предложенную Ф. Кригелем новую концепцию Национального фронта, основанную на подлинном политическом плюрализме. В конце августа, подчинившись диктату Москвы, они способствовали демобилизации гражданского общества, в течение первой недели после введения войск демонстрировавшего чудеса изобретательности в моральном противостоянии громадной военной силе.

Немалое внимание на конференции было уделено мотивам советского военного вмешательства. Известно, что в середине 1960-х годов в СССР были предприняты некоторые непоследовательные попытки усовершенствовать, сделать более эффективным экономический механизм (так называемые «косыгинские реформы»). Они порождали у пражских реформаторов иллюзии, что советская правящая элита (во всяком случае, ее наиболее просвещенная и прагматичная часть) смирится с чехословацким экспериментом, тем более что союзнические обязательства ЧССР не подвергаются сомнению. Но иллюзии эти не оправдались. В Кремле, несомненно, опасались любых системных реформ, способных хотя бы отчасти изменить прежний бесконтрольный характер власти узкого руководства КПСС, а потому ставили всевозможные преграды проникновению в СССР идей «социализма с человеческим лицом». Л. И. Брежнев, летом 1966 г. присутствовавший на XIII съезде КПЧ, уже в то время сделал далеко идущие выводы из звучавшей критики А. Новотного. По свидетельству А. Е. Бовина, он говорил тогда в узком кругу работников аппарата ЦК КПСС: «Вы видите, что атаки идут не столько на Новотного, сколько затрагивают совершенно другие вопросы: какая-то свобода, демократия, либерализация... Нам и себя оградить надо¹⁷».

Однако помимо охранительно-идеологических соображений  существовали геостратегические, и  эволюцию позиции Москвы в ходе эскалации  чехословацкого кризиса нельзя рассматривать  в отрыве от баланса сил между  СССР и США, а также ОВД и  НАТО в Европе (на военно-стратегической составляющей военного вторжения сосредоточила внимание военный историк Н. В. Васильева). Специфика Чехословакии заключалась в том, что непосредственно гранича с западными странами, прежде всего с ФРГ, она с декабря 1945 г. не имела на своей территории частей Советской Армии: советские войска стояли по флангам - в Польше, ГДР, Венгрии, а по центру, как образно заметил В. М. Кривошеев, «зияла дыра», по мнению советских военных стратегов, «опасно открывая коридор к границам оплота социализма». Речь, таким образом, могла идти о выравнивании рубежей обороны социалистического лагеря. Следует иметь в виду и стремление СССР к достижению паритета ядерных сил в условиях, когда соотношение ядерных потенциалов складывалось в пользу США и их союзников. При этом Москва не могла передать ядерные боеголовки в распоряжение союзников и в том числе Чехословацкой народной армии, поскольку это означало поставить под угрозу важные переговоры с Западом о нераспространении ядерного оружия. Кроме того, Вашингтон мог в ответ передать атомное оружие лидерам ФРГ, что в Москве считали совершенно недопустимым. Таким образом, не исключая возможности военного конфликта с НАТО, советские военные стратеги давно задумывались над способами заполнения «чехословацкой бреши», и Пражская весна явилась для них весьма кстати, став хорошим поводом и идеологическим прикрытием для ввода войск в Чехословакию¹⁸. Нельзя сбрасывать со счетов и стойкое недоверие в СССР к федеральному канцлеру ФРГ в 1966-1969 гг. К. Кизингеру (в молодости члену нацистской партии и чиновнику рейхс-министерства иностранных дел). Зная о дислокации в Баварии, в непосредственной близости от ЧССР, более 20 американских и западногерманских дивизий, Брежнев довольно остро воспринимал оголенность «общих границ соцлагеря» на чехословацком участке (историкам известны его высказывания о том, что если бы на границе с ФРГ в ЧССР стояло 10 советских дивизий, разговор был бы «совершенно другой»). Маневры объединенных войск стран ОВД, состоявшиеся на чехословацкой территории в первой половине лета, лишний раз убедили советское командование в невысокой боеготовности ЧСНА, что также явилось фактором, способствовавшим выбору в пользу размещения в Чехословакии советских войск на постоянной основе¹⁹.