Непереводимое в переводе

'Гончаров  И.  А.   Фрегат «Паллада».   Т. II. М.: Гос. изд. худ. лит., 1957, с. 172.

126 

своих читателей действительность: в национальном и историческом плане. При переводе этих произведений на русский или на болгарский язык все реалии — свои Дюма и чужие Сабатини и Стоуна — будут в равной степени чужими.

Положение в  корне изменится при переводе, например, «Скарамуша» на французский язык: те самые реалии, которые, как яркие флажки, отмечали для читателя-англичанина колорит буржуазной революции, привлекут внимание французского читателя лишь как историзмы. И если автор подлинника рассчитывал, что специфическую национальную окраску роман получит единственно от введенных в текст чужих реалий, то при переводе произведение может очень заметно «поблекнуть», «посереть».

Аналогичны  случаи с переводами на болгарский книг «Птицы летят из гнезд» С. Н. Голубова ¹ о крупном болгарском поэте и революционере Христо Ботеве и "The Apostle of Freedom" («Апостол свободы») англичанки Мерсии Макдермотт² о национальном герое Болгарии Василе Левском.

Описывая быт, историю, нравы народа — носителя ПЯ, авторы иногда передают колорит не путем введения реалий, а при помощи калек, описаний, объяснения или иных средств; опускают реалии, где они кажутся несущественными, или употребляют ошибочно, не по назначению, реалию с иным содержанием или, наконец, не подозревая о ее существовании для данного объекта, дают понять о ней с помощью нейтральной лексики.

Все эти положения  ставят переводчика перед сложным  выбором. Каким путем идти: восстанавливать  истинные черты описываемой действительности, возвращая скрытые реалии на их места, или же оставаться верным автору, но нарушить жизненную правду путем сохранения «скрытости» реалий?

Предпосылкой  к решению этой задачи является другая: заметить, уловить эти «скрытые реалии», которые в подлиннике представлены ничем не замечательными словами, словосочетаниями или предложениями, а то и просто пробелами, — ведь в противном случае читатель перевода непременно почувствует неполноту или фальшивую нотку, как чужой акцент в речи иностранца, в остальном неплохо говорящего на его языке.

¹ Голубов     С.  Н.  Птицы летят из гнезд. М.: Детгиз, 1958. ²MacDermott,  Mercia.   The Apostle of Freedom.   London, 1967.

127

 

Что же касается решения  вопроса: восстанавливать скрытые реалии или нет, то с нашей точки зрения, восстанавливать обычно надо, за исключением тех случаев, когда переводчик ясно видит, что автор сознательно пользуется для выражения данного образа иными средствами: ведь в принципе он старается дать реалистическое описание действительности, независимо от своих идей, намерений, атмосферы, которые вкладывает в текст, и если реалий не употребляет, то это либо по незнанию, либо по нежеланию перегружать текст незнакомыми словами. Случай такой же, как при обычном переводе реалий, только здесь, в ИЯ, реалия зашифрована иными средствами, а в ПЯ она должна (или не должна) появиться в своей реальной форме: если она достаточно ярко освещена, то должна, если нет, то может оставаться в том же скрытом виде в переводе. (Мы, конечно, не говорим о случаях, скажем, намеренной романтизации текста, когда реалии не служат целям реалистического изображения, или о произведениях тенденциозных, имеющих целью искажение действительности.)

За примерами обратимся  к упомянутым переводам книг С. Н. Голубова и М. Макдермотт.

Оперируя очень осторожно  и экономно болгарскими реалиями, М. Макдермотт использует описательные и нейтральные их замены, создающие, однако, серьезные затруднения для переводчика. "My friends gave me a loaf of sweet white bread and come grapes" (c. 167) (дословно: «Друзья дали мне сдобную булку и [немного] винограда»), — пишет она, а переводчик, учтя историческую и бытовую обстановку, совершенно правильно заменяет «сдобную булку» характерным болгарским (точнее турецким) словом: «Приятели ми дадоха симид и грозде». В другом месте — опять описание: "On one side of the court-yard there was a 1 i 111 e gate leading into a school" (c. 142) (дословно: «Во дворе с одной стороны была калитка, ведущая в школу»); эту «калитку» (между соседними дворами) гораздо лучше, с точки зрения точности и привычности описываемой обстановки, перевести не общим словом «врата» (с. ИЗ), как сделал переводчик («От другата страна на двора имало врата..»), и даже не «порта», «портичка», а характерной реалией комшулук. В предложении "When he emerged he took a sackful of books and rode round the villages selling them" (c. 193) (дословно: «Когда его пустили, он взял мешок книг и поехал по деревням продавать

128 

их») (разрядка всюду наша — авт.) совсем нейтральный у автора «мешок» переводчик правильно заменил «переметной сумой» — болг. дисаги (ведь ехал-то поп Матей на осле), восстановив действительный образ (с. 155). Точно так же, опуская реалию пастарма — совершенно правильно с ее точки зрения, так как это лишь деталь, которую можно дать описанием "dried salted meat" (с. 237), — автор, облегчая восприятие своего читателя, затрудняет читателя болгарского перевода: «вяленое соленое мясо» — понятие, которое не примет ни один болгарин; к счастью, переводчик возвращает его в болгарский быт в его естественной форме (с. 198). Любопытно, что в этих случаях неправильный, т. е. буквалист-ский подход даже к мелким деталям нанес бы довольно чувствительный урон переводу.

Вполне беллетристический  характер (в отличие от документальной до некоторой степени книги М. Макдермотт) произведения С. Н. Голубова предоставляет своему автору .большую свободу, что отчасти и приводит к большему числу неточностей. Реалий «явных» у него намного больше, но есть и скрытые, количество и разнообразие которых причинили, видимо, немало неприятностей переводчику. С. Голубов также прибегает к описаниям, сравнениям и другим средствам «замены» реалий, но по ним не всегда легко догадаться о референтах. Например, он пишет о герое «в широких, как парус, штанах» (с. 30), что должно быть «широки потури», как догадывается переводчик (с. 34); у автора — «Пол., застеленный рогожкой и шерстяными ковриками домашней работы» (с. 79), а у переводчика — «Подът.. постлан с рогозка и вълнени черги» (с. 81). До сих пор все идет хорошо, но переводчику далеко не всегда удается расшифровать описание, причем часто не по вине автора. Например, в подлиннике описана яркая болгарская реалия «во сьм идневны е праздники в честь с а-модив» (с. 142); русскому читателю самодива мало что говорит, но болгарский читатель хорошо знает мифических, подобных русалкам или нимфам, существ, знает также, что праздник, о котором идет речь, называется русалска неделя, или русаля — реалия, которая была бы понятнее и русскому читателю (с. 144). В некоторых случаях переводчик поправляет автора. Например, у С. Н. Голубова — «По углам — сундуки и одеяла» (с. 79), а у переводчика — «сандъции черги» (с. 81), что является лучшим вариантом, так как «одеяла» не соот-

129

 

йёТСтвуют быту той эпохи; диван («присел Ни диван», с. 29) звучал бы совсем не к месту, если бы переводчик оставил его «диваном» — по времени и месту это миндер (с. 34). Встречаются и механически перенесенные из подлинника в перевод ошибки — случаи, когда переводчик должен был «поправить» автора, например, путем устранения анахронизма. Так, С. Н. Голубов пишет о сайдере («сидели, попивая сайдер», с. 147), а переводчик вторит ему — «пиеха сайдер» (с. 148), упустив из виду, что в те времена такого напитка в Болгарии не было; герои, вероятно, попивали шербет (о котором уже шла речь выше). И еще один пример такого же «инородного тела»: «...на ученой книге будет печатными буквами обозначено его имя как « с п о м о щ н и к а» (с. 33) — стоит у автора, а переводчик этого «спомощника» оставляет в той же форме (с. 37). Такого русского слова нет, нет его и в болгарском языке; правильная историческая форма, действительно написанная печатными буквами на многих болгарских старопечатных книгах — спомоществовател (кстати, у Даля есть старое русское слово «помощест-вовать»). (Разрядка всюду наша — авт.)

В «Петре Первом» А. Толстого есть несколько случаев скрытых реалий, о которых автор, видимо, не подозревал и которые характерны для описываемой эпохи и, в данном случае, для турецкого народа. Переводчик, разумеется, не мог пройти мимо них. Направляясь в Царьград, русские послы прибывают в Керчь; тамошний паша, видя их корабль, по словам автора, «затопал туф-ля ми»; на турецком адмиральском корабле повар приносит послам «...блюдо со сладкими заедками, кофейник и чашечки, чуть побольше наперстка»; на Босфоре русские видят «налево, среди сухих холмов, — еще не убранные поля кукурузы, в о д о к а ч-к и, овец на косогорах» ^!. (Разрядка наша — авт.)

В вышеупомянутом романе Е. Парнова² в болгарском ресторане в Москве «им принесли кофе... по-турецки в обливных керамических чашечках (с. 398); в другом месте, говоря о кахетинцах, автор отмечает, что «настоящий шашлык из телячьей печенки жарят только на дубовых дровах и на кизиловых прутьях» (с. 314); а о глав-

¹ Толстой   А.   Н.   Петр Первый. М.:  Гос. изд.    худ. лит.,    1947, ее. 399, 400, 404.

² П а р н о в Е. И.   Ларец Марии Медичи. •  -      •

130 

ном герое упоминает: «Л. зашагал, позвякивая подкованными каблуками»  (Разрядка всюду наша — авт.)

Скрытые в оригинале  реалии должны в переводе на болгарский язык полностью стать явными (разумеется, если контекст не мешает этому); при этом «общие слова» ИЯ получат свои реальные соответствия в ПЯ:

турецкие туфли

кофейник

чашечка

водокачка

прут для шашлыка

подковка  на каблуке

— емении

— джезве

— филджан

— долап

— шиш (откуда

и «шиш-кебап»=шашлык)

— налче

Все это — хорошо знакомые болгарам турецкие слова, которые в принципе тем более должны были бы найти место при переводе этих книг и на турецкий язык.

Подытоживая сказанное, можно заключить, что известная  мысль В. Г. Белинского (передать «на  русский язык так, как бы написал  его по-русски сам автор»^г) особенно касается реалий; переводя с чужого языка описания бытового, фольклорного, исторического характера, типичных элементов культуры и вообще действительности своей страны, переводчик должен передать их так, как написал бы и сам автор, если бы писал на его языке.

Глава 10 ПЕРЕВОД  ИСТОРИЧЕСКИХ РЕАЛИЙ

(Архаичность  и архаизация)

Основные  представления об исторических реалиях  содержатся в разделе III нашей классификации (см. гл. 5); о близких к ним с точки зрения перевода проблемах архаичности и архаизации (частью решения этих проблем и является перевод исторических реалий) писали — раньше и лучше нас — другие. Нам остается только кое-что дополнить, привести некоторые иллюстрации и, подчеркнув важнейшее для переводчика-практика, сделать небольшое обобщение.

¹ Русские писатели о художественном переводе, с. 197.

 

Для начала напомним, что  об исторических реалиях мы говорим  обычно не как о специфической  группе лексики, а скорее с учетом исторической отнесенности реалий к той или иной эпохе, не теряя из виду их предметного содержания, которое связывает их с соо