Шпаргалки по философии

Смена парадигм-теорий и есть научная  революция, в ходе которой происходит обновление профессиональных предписаний  в научном сообществе и сдвиг в проблемах, подлежащих исследованию. Научные революции, связанные с именами Н. Коперника, И. Ньютона, А. Лавуазье, А. Эйнштейна, настолько преобразовывали исследовательскую деятельность, что, в конечном счете, можно говорить о трансформации мира, в котором эта деятельность осуществляется. Выбор в ходе революции между конкурирующими парадигмами оказывается выбором между несовместимыми моделями жизни сообщества. Новая традиция нормальной науки «не только несовместима, но часто фактически и несоизмерима с традицией, существовавшей до нее». Революция нарушает непрерывное развитие научного знания, оно уже не кумулятивно и не поступательно.

В 60-е гг. и сам Кун, и участники  дискуссии по поводу его книги  подчеркивали невыводимость нового знания из старого. При этом, однако, не учитывалась заложенная в концепции Куна невозможность и обратного действия — логического разрушения старой парадигмы, — хотя он и использует слово «разрушение», когда говорит о смене парадигм. В последующие десятилетия понятие революции постепенно исчезает из работ историков, философов, социологов науки. Возникновение нового знания рассматривается не как получение результата, вписывающегося в непрерывный ряд развития, а как процесс, выпадающий, вместе со своим результатом, из этого ряда. В исследованиях «case-studies» этот процесс сосуществует с социальными, моральными, экономическими и т.п. обстоятельствами, образующими целостное событие. В отличие от представителей школы Р. Мертона, социологи нового поколения включают в сферу своих интересов философскую проблематику, постепенно поглощают ее и лишают какой-либо специфики. Члены научного сообщества у Куна, при всем том большом значении, которое для них имеют социальные, психологические и др. нелогические характеристики, объединены, прежде всего, своим отношением к парадигме, т.е. к теории, признанной в качестве образца решения научных проблем. Дальнейшее развитие истории и социологии науки сместило исследования в контекст жизни лаборатории, где получение истинного, объективного знания, по мнению антропологов, вообще перестает быть целью деятельности ученого.

15. Лакатос В.И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ

(Лакатош) (настоящая фамилия —  Липшиц) (Lakatos) Имре (1922—1974) — венгерско-британский  философ и методолог науки, ученик Поппера. Родом из Венгрии, участник антифашисткого сопротивления, после установления в Венгрии коммунистического режима некоторое время работал в Министерстве образования, был обвинен в ‘ревизионизме’, арестован и более трех лет провел в лагере. В 1956 под угрозой очередного ареста эмигрировал в Австрию, затем переехал в Англию, где и прошла вся его философско-методологическая деятельность. Преподавал в Кембридже, с 1960 — в Лондонской Школе экономики. Основные работы: ‘Доказательства и опровержения’ (1964), ‘Фальсификация и методология научно-исследовательских программ’ (1970), ‘История науки и ее рациональные реконструкции’ (1972), ‘Изменяющаяся логика научного открытия’ (1973) и др. Деятельность и взгляды Л. необходимо понимать в контексте интеллектуальной ситуации, сложившейся в методологии науки, после того как программа Венского кружка, не выдержав натиска критики, зашла в тупик. Обычно эту ситуацию обозначают термином ‘постпозитивизм’. Новая ситуация характеризовалась сменой основных проблемных узлов, подходов и концепций. Проблема логического обоснования научного знания радикально трансформируется и в конечном счете ‘снимается’ благодаря выдвижению на передний план фальсификационистской точки зрения, проблематики исторической динамики и механизмов развития науки. Л. включается в эту ситуацию на этапе, когда ‘критический рационализм’ Поппера уже вытеснил неопозитивистов с ведущих позиций и в свою очередь сам выступил объектом проблематизации и критики. Критика, обозначившая слабые и уязвимые места в позиции попперианцев, потребовала не только пересмотра ряда исходных положений, но и выдвижения качественно новых идей в развитие подхода. Именно Л. принадлежит здесь наиболее значительная роль. Дискуссии между сторонниками Поппера, наиболее ярким представителем которых и был Л., и их оппонентами (Кун, Фейерабенд) стали центральным моментом в методологии науки на рубеже 1960—1970-х. Свою научную деятельность Л. начал как методолог математики. Широкую известность получила его книга ‘Доказательства и опровержения’, в которой Лакатос предложил собственную модель формирования и развития понятий в ‘содержательной’ математике XVII—XVIII вв. Как показал Л., в рассматриваемый период развитие математического знания определялось не столько формализованными процедурами дедуктивного построения теорий, сколько содержательным процессом ‘догадок и опровержений’, в котором новые понятия оттачивались и уточнялись в столкновении с контрпримерами. Интересно, что сама книга написана не в форме исторического исследования, а в форме школьного диалога. Используя диалогический метод, Л. искусственно конструирует проблемную ситуацию, в которой происходит вычленение нового идеального содержания, фиксируемого впоследствии в понятии ‘эйлерового многогранника’. Такой подход оказался вполне оправдан, поскольку сами факты логики науки, на основе которых могут формулироваться общие методологические положения, не являются чем-то непосредственно данным в историческом материале, а требуют специального конструирования или, в терминах самого Л., ‘рациональной реконструкции’. Рациональная реконструкция у Л. изначально отлична от реальной истории и создается специально в целях рационального объяснения развития научного знания. ‘Доказательства и опровержения’ остаются одним из наиболее ярких образцов подобной работы. Роль рациональных реконструкций в логике науки определяется прежде всего критическими процедурами: сами реконструкции конечно же могут быть подвергнуты критике за недостаток историзма и несоответствие реальной истории, но зато они дают возможность занять критическую точку зрения по отношению к самой истории — теперь и сама наука может критиковаться за недостаток рациональности и несоответствие собственным методологическим стандартам. Хотя ‘Доказательства и опровержения’ были написаны целиком в русле попперовской концепции, сама идея рациональных реконструкций получила свое дальнейшее развитие именно в подходе Л. Эта идея призвана была примирить методологический фальсификационизм Поппера с требованиями исторического объяснения и соответствия реальной истории. Выход ‘Структур научных революций’ Куна и вызванные этой работой дискуссии заставили Л. пересмотреть и уточнить ряд положений фальсификационизма. Новая позиция была обозначена Л. как ‘утонченный фальсификационизм’. Новым здесь было то, что необходимость опровержения и отбрасывания теории на основании одних лишь отрицательных результатов эмпирических проверок отрицалась. Простое соотнесение теории и опыта признавалось недостаточным. Достаточным основанием становится наличие лучшей теории, способной не только объяснить полученные контрпримеры, но и предсказать новые факты. В отсутствие лучшей перспективы теория не должна отбрасываться, тем более что в соответствии с тезисом Дюгема-Куайна всегда возможна такая коррекция контекстуального ‘фонового’ знания, которая выводит из-под удара базовые положения теории. Таким образом для принятия обоснованного методологического решения необходимо сопоставление различных конкурирующих теорий, оценка их эвристического потенциала и перспектив развития. Ведущей становится идея, согласно которой движущим механизмом развития научного знания выступает конкуренция различных концептуальных точек зрения и их постоянный сдвиг под влиянием аномальных опытных фактов. Понятие ‘прогрессивного сдвига’ фиксирует такую трансформацию теории — путем ее переинтерпретации или добавления вспомогательных гипотез — которая не только устраняет ‘аномалии’, но и увеличивает эмпирическое содержание, часть которого находит опытное подкрепление. Если Поппер делал основной акцент на негативных процедурах опровержения и выбраковки ложных теорий, то Л. смещает акцент скорее на позитивные процедуры ассимиляции новых идей в рамках исходных гипотез, позволяющие наращивать объяснительный и прогностический потенциал теорий. Однако одного лишь уточнения позиций и смещения акцентов было недостаточно. Необходимо было выдвинуть концепцию соизмеримую с куновской концепцией ‘парадигм’, но, в отличие от последней, позволяющую сохранить рациональную точку зрения на процесс развития науки. И Л. делает следующий шаг, вводя понятие ‘научно-исследовательской программы’ и формулируя подход, названный им ‘методологией научно-исследовательских программ’. По существу он отказывается от ‘научной теории’ как базовой эпистемологической конструкции, констатируя ее дефициентность как относительно критериев ‘научности’ (проблема ‘демаркации’), так и относительно проблемы развития знания. Основной единицей анализа становятся не отдельные теории, а ряды генетически связанных теорий, рациональное единство которых определено онтологическими и методологическими принципами, управляющими их развертыванием. Исследовательские программы складываются из таких принципов и правил. ‘Отрицательную эвристику’ программы образуют, по Л., правила-запреты, указывающие на то, каких путей исследования следует избегать. ‘Положительную эвристику’ — правила, определяющие выбор проблем, последовательность и пути их разрешения. Структурно-морфологически в ‘программе’ выделяется ‘твердое ядро’, содержащее основные метафизические постулаты (онтологический каркас программы), и динамичный ‘защитный пояс’ теорий и вспомогательных конструкций. Отрицательная эвристика запрещает направлять правило ‘modus tollens’ на утверждения, входящие в ‘ядро’ программы. Этим обеспечивается устойчивость программы относительно множественных аномалий и контрпримеров. Подобная стратегия — действовать вопреки фактам и не обращать внимания на критику, оказывается особенно продуктивной на начальных этапах формирования программы, когда ‘защитный пояс’ еще не выстроен. Защитный пояс развертывается в ходе реализации имманентных целей программы, диктуемых положительной эвристикой и в дальнейшем компенсирует аномалии и критику, направленную против ‘ядра’. Прогресс программы определяется прежде всего ее способностью предвосхищать новые факты. Рост ‘защитного пояса’ в этом случае образует ‘прогрессивный сдвиг’. Если рост ‘защитного пояса’ не приносит добавочного эмпирического содержания, а происходит только за счет компенсации аномалий, то можно говорить о регрессе программы. Если различные программы могут быть сопоставлены по своим объяснительным возможностям и прогностическому потенциалу, то можно говорить о конкуренции программ. Исследовательская программа объясняющая большее число аномалий, чем ее соперница, имеющая большее добавочное эмпирическое содержание, получившее к тому же хотя бы частичное подкрепление, вытесняет свою конкурентку. Последняя в этом случае элиминируется вместе со своим ‘ядром’. В отличие от куновских ‘парадигм’, концепция ‘научно-исследовательских программ’ Л. объясняет процесс развития научного знания исключительно с точки зрения внутренних интеллектуальных критериев, не прибегая к внешним социальным или психологическим аргументам. Это придает ей выраженный нормативный характер, но конечно делает дефициентной в отношении многих исторических фактов. Тем не менее Л. привел целый ряд удачных примеров из истории науки, допускающих рациональную реконструкцию в терминах ‘программ’. Полная картина исторического развития науки естественно далека от рациональности, она складывается под воздействием как ‘внутренних’, так и ‘внешних’ факторов. Однако рациональная реконструкция оказывает обратное влияние на нас самих, она дает возможность занять нормативную и критическую позицию по отношению к истории науки, влияя тем самым на ее настоящее и будущее. По всей видимости, многие продукты научной деятельности, которые принято идентифицировать как ‘теории’ или ‘концепции’, могут быть адекватно поняты и оценены только как элементы более широких исследовательских программ. Наука в целом может быть рассмотрена как одна большая программа. Наиболее спорным моментом концепции Л. остался вопрос о принципиальной воможности рационального сопоставления конкурирующих программ на основе предложенных нормативных критериев и оправданности самих этих критериев.

16. Ленин В.И. Материализм  и эмпириокритицизм

Книга создана в годы столыпинской реакции, когда царское  право при поддержке контрреволюционеров буржуазии обрушило на рабочий класс и его партию жестокие репрессии, а в среде попутчиков революции начались распад и разложение. Упадочничество коснулось и некоторых интеллигентов социал-демократов (Богданов, Базаров, Луначарский, Юшкевич, Валентинов и др.). Уверяя, будто дело идет лишь об освобождении марксизма от некоторых устаревших понятий и о дополнении его данными новейшего естествознания, они пытались заменить марксистское мировоззрение идеалистич. философией эмпириокритицизма. Часть парт. интеллигентов дошла даже до проповеди богостроительства. Перед революц. марксистами – диалектич. материалистами, встала неотложная задача – дать отповедь перерожденцам в области теории марксизма, отстоять теоретич. основы марксистской партии. Эту задачу и выполнил Ленин.

Определив классовые и  идейные истоки махизма, Ленин доказал, что проповедники этой философии являются распространителями идеализма, мистики, поповщины, злейшими врагами марксизма. Ленин подверг тщательному разбору филос. построения эмпириокритиков, раскрыл их софистическую сущность, противоречащую данным науки и практики. Выдвигая свои теории об ощущениях как "элементах мира", о "принципиальной координации" субъекта и объекта, махисты объявляли, будто они "подымаются" и над материализмом и над идеализмом, будто они открывают некую "третью линию" в философии. Ленин показал науч. несостоятельность этих попыток "подняться" и над материализмом и над идеализмом. В основе подобных попыток лежало представление о том, будто можно создать последоват. философию, обходящую основной вопрос философии. Всестороннее доказательство принципиальной несостоятельности этого – важная теоретич. заслуга Ленина.

Книга "М. и э." ознаменовала собой новую ступень в развитии диалектич. материализма. Огромное значение имела дальнейшая разработка Лениным  осн. вопроса философии и определение  филос. понятия материи. Для решения осн. вопроса философии – вопроса об отношении мышления к бытию – требуется установить объем и содержание понятий материи и сознания, установить способ их точного определения. Ленин решил обе эти задачи. Он показал, что понятия материи и сознания являются предельно широкими. Ввиду этого определение этих понятий может быть дано только путем указания на направление филос. линии, т.е. указания, идти ли от сознания, ощущений к материи, или от материи – к сознанию, ощущению. Именно на основе такого подхода Ленин и дал свое знаменитое определение материи: "Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них". В этой формулировке фактически содержится и общее определение сознания: оно понимается как отображение материи. В определении Ленина первичность материи и вторичность сознания находят свое прямое выражение: отображаемое может существовать и существует до своего отображения, вне и независимо от него, в то время как отображение является производным от отображаемого, вторичным.

Рассматривая вторую сторону  осн. вопроса философии, Ленин подчеркнул, что ее никоим образом нельзя отрывать от первой. Последоват. материалист, признавая первичность материи и вторичность сознания, неизбежно должен признать и безусловную познаваемость материи. Признание этого выражено в положении о том, что материя дана человеку в его ощущениях, что его ощущения, сознание представляют собой фотографии, копии материи. Идеализм считает "непосредственно данным" человеку его собственные ощущения, оторванные от их источника, т.е. объективной реальности. В противоположность этому Ленин доказал, что "непосредственно данным" человеку является материя, ибо она служит источником ощущений. Признание того, что материя дана нам в ощущениях, в корне подрывает позиции агностицизма, так или иначе подвергающего сомнению существование объективной реальности.

Большой теоретич. заслугой Ленина является раскрытие им глубокой диалектики абсолютного и относительного в решении вопроса о соотношении материи и сознания. При решении осн. вопроса философии материя противопоставляется сознанию. Но "противоположность материи и сознания, – указывал Ленин, – имеет абсолютное значение только в пределах очень ограниченной области: в данном случае исключительно в пределах основного гносеологического вопроса о том, чтó признать первичным и чтó вторичным. За этими пределами относительность данного противоположения несомненна". Сознание – реально существующее явление; оно не есть нечто чуждое природе, а столь же естеств. продукт ее, как и те материальные объекты, которые обладают им, как присущим им внутр. свойством. Поэтому противопоставление сознания материи относительно и имеет безусловное значение только в вышеуказ. пределах. "Пределы абсолютной необходимости и абсолютной истинности этого относительного противопоставления суть именно те пределы, которые определяют направление гносеологических исследований. За этими пределами оперировать с противоположностью материи и духа, физического и психического, как с абсолютной противоположностью, было бы громадной ошибкой".

Указывая на ограниченность рамок, в к-рых противопоставление сознания материи имеет абс. значение, Ленин  вместе с тем решительно предостерегал  против стирания этой противоположности  вообще. Он отмечал, что факт реальности сознания, его действит. существования не дает права отождествлять сознание с материей, считать мысль материальной.

Ленин не только разработал определение филос. понятия материи, но и раскрыл осн. черты материи, ее всеобщие и фундамент. свойства. Это, во-первых, присущее всей материи  свойство отражения, родственное, но не тождественное ощущению; из этого свойства генетически вырастает ощущение, присущее только особым образом организов. материи. Во-вторых, это неисчерпаемость материи в любых ее видах и формах, ее бесконечность вглубь.

Подчеркнув особую роль ощущений в процессе познания, Ленин охарактеризовал их как непосредств. связь сознания с внешним миром, как основу всей познающей деятельности разума, как единств. путь к познанию действительности: "иначе, как через ощущения, мы ни о каких формах вещества и ни о каких формах движения ничего узнать не можем". Подвергая критике махистскую субъективистскую трактовку ощущений, Ленин раскрыл их объективное содержание, к-рым является данный в них внешний мир. Ленин показал, что последоват. материалистич. решение осн. вопроса философии возможно лишь на основе диалектич. подхода к ощущению. Диалектич. природа ощущения – это единство субъективного и объективного, составляющее самую его суть: "ощущение есть субъективный образ объективного мира, мира an und für sich". Поставив вопрос о генезисе ощущений, Ленин глубоко обосновал представление об ощущении как об одном из свойств особым образом организов. материи, неразрывно связанном с определенными материальными процессами, но не сводимом к самим этим процессам. Он показал принципиальную важность для последоват. проведения материалистич. линии в философии вопроса о том, являются ли ощущения символами, условными знаками или образами, копиями вещей, и дал развернутое обоснование диалектико-материалистич. понимания ощущений как образов материального мира. Вместе с тем он дал исчерпывающую критику представления об ощущениях как иероглифах, символах или условных знаках.

В "М. и э." Ленин  обогатил марксистское учение о роли практики в теории познания. Он сформулировал положение о неразрывной связи диалектико-материалистич. теории познания с практикой, подчеркнув, что "точка зрения жизни, практики должна быть первой и основной точкой зрения теории познания", что критерий практики должен быть включен в основу теории познания. Ленин подверг критике антинауч. извращение критерия практики, допускаемое, в частности, прагматизмом. Ленин вскрыл противоречивую природу критерия практики: с одной стороны, он обладает нек-рой "неопределенностью", не дающей возможности полностью подтвердить или опровергнуть то или иное научное представление и тем самым исключающей превращение научных знаний в застывший абсолют; с другой стороны, он настолько определенен, что позволяет строго отграничить научные воззрения от ненаучных и "вести беспощадную борьбу со всеми разновидностями идеализма и агностицизма".

В "М. и э." Ленин  разработал дальше ряд основных категорий  диалектич. материализма. Рассматривая движение, Ленин с особой силой  подчеркнул его неотрывность от материи, необходимость нахождения материального носителя движения во всех случаях, когда обнаруживаются новые, еще не изученные виды движения. Он вскрыл филос. несостоятельность представления о движении без материи, доказав, что такое представление по существу есть попытка протащить идеализм. Анализируя категории пространства и времени, Ленин подчеркнул, что движение материи не может происходить иначе, как в пространстве и времени. Отсюда следует, что тот, кто признает существование объективной реальности, тот "...неизбежно должен признавать также объективную реальность времени и пространства...". Ленин показал, что гносеологической основой для махистского решения проблемы пространства и времени, полностью отрицающего их объективную природу, является смешение совершенно различных вопросов – вопроса о существовании природы в пространстве и времени с вопросом о том, как вырабатываются абстрактные понятия о пространстве и времени. Указание Ленина на недопустимость подобного смешения имеет весьма важное методологич. значение.

Ленин раскрыл связь между филос. пониманием сущности пространства и времени и филос. трактовкой причинности: отрицание объективной реальности пространства и времени неизбежно ведет к отступлению от позиций материализма в проблеме причинности. Вместе с тем неправильное, субъективистское понимание причинности ведет к неправильному, идеалистич. решению осн. вопроса философии. Т.о., согласно Ленину, вопрос о причинности имеет весьма важное значение для определения филос. линии того или иного учения. С развитием науки изменяются, уточняются и углубляются представления о причинности. Но эта изменчивость, относительность наших представлений о причинности никоим образом не означает, что сама по себе причинность не коренится в объективной природе вещей. Ленин показал недопустимость подмены вопроса об источнике наших представлений о причинности вопросом об относительности этих представлений, об их изменчивости, о точности формулировки закона причинности.

Между тем аргументация махистов, отрицающих объективность  причинности и вообще закономерности, основывается именно на этой софистич. подмене. Отрицание причинности, закономерности, необходимости, как объективно присущих самой природе, указывал Ленин, означает отрицание объективной ценности науки, подчинение ее религии. Критикуя утверждения идеалистов о способности сознания создавать всеобщие формы существования материи, диктовать природе законы и т.д., Ленин указал, что осн. идея, общая Юму и Канту, состоит в отрицании объективной закономерности природы, в выведении тех или иных принципов, постулатов, посылок из субъекта, из человеч. сознания. Различие между юмовской точкой зрения ("ощущение, опыт ничего не говорит нам ни о какой необходимости") и кантианско-махистской формулой ("человек дает законы природе") представляет собой второстеп. различие между агностиками, к-рые сходятся в главном: в отрицании объективной закономерности природы.

В кн. "М. и э." Ленин рассмотрел новые достижения науки и дал  их материалистич. обобщение. В конце 19 – нач. 20 вв. естествознание переживало период революции. Особенно значительными были успехи в области физики. В 1897 был открыт электрон. Было установлено, что масса этой мельчайшей частицы не остается неизменной, меняется в зависимости от скорости движения. Это привело к мысли об электромагнитном происхождении массы материальных частиц. Электромагнитная теория стала фундаментом новых взглядов на строение материи. Открытие радиоактивности показало, что атомы являются делимыми, изменяющимися, превращающимися друг в друга. При анализе спектров излучения нагретых тел обнаружилась неизвестная ранее характеристика процессов испускания и поглощения света – их дискретность. Новейшие естеств.-науч. открытия опрокидывали старые метафизич. представления о неделимости атома, о неизменяемости химич. элементов, о постоянстве массы тел и т.д., вплотную подводили ученых-естественников к диалектико-материалистич. мировоззрению. Но подавляющее большинство естествоиспытателей не знало иной формы материализма, кроме материализма метафизического. Они безуспешно пытались втиснуть новейшие данные естествознания в рамки прежних, окостенелых представлений. Крушение старых принципов науки и открытие новых свойств материального мира часть физиков восприняла как крушение, исчезновение материи и отказалась от материализма. Поворот части ученых-физиков к идеализму (филос. взглядам к-рых Ленин дал название "физического идеализма"), происшедший в обстановке крутой ломки старых понятий под влиянием новых открытий, Ленин охарактеризовал как "кризис физики". "С у т ь кризиса современной физики, – писал Ленин, – состоит в ломке старых законов и основных принципов, в отбрасывании объективной реальности вне сознания, т.е. в замене материализма идеализмом и агностицизмом. "Материя исчезла" – так можно выразить основное и типичное по отношению ко многим частным вопросам затруднение, создавшее этот кризис". Раз атом не является неделимым и неизменным, значит, утверждали "физические" идеалисты, материализм рушится; раз составными частями атомов являются электроны, значит "материя исчезает"; раз наши знания меняются, значит в них нет ничего объективного и т.п. Не ограничиваясь нападками на общие принципы науч. знания, "физич." идеалисты пытались отвергнуть также и конкретно-физич. теории и понятия, основанные на материалистич. воззрениях (критика Махом атомистики и кинетич. теории; замена В. Оствальдом кинетич. теории и атомистики идеалистич. "энергетикой"; выхолащивание объективного содержания понятия массы и т.п.). Борьба против идеализма вообще и "физич." идеализма в частности приобретала исключительно важное значение. В "М. и э." Ленин вскрыл социальные и гносеологич. корни "физич." идеализма, показал, что общей основой, на к-рой возник кризис в физике, являются социальные условия империализма: вся обстановка капиталистич. гос-в мешает ученым воспринять единственно науч. мировоззрение – диалектич. материализм. Физики "свихнулись" в идеализм гл. обр. потому, что не знали диалектики и поэтому не сумели "прямо и сразу подняться от метафизического материализма к диалектическому материализму". Одной из причин, породивших "физич." идеализм, является, указывал Ленин, математизация физич. понятий; успехи науки, позволяющие выразить ее законы в форме математич. уравнений, из к-рых могут быть выведены следствия, оправдываемые на опыте, создают у нек-рых естествоиспытателей иллюзию о всесилии уравнений, иллюзию, будто разум диктует свои законы природе, будто "материя исчезла – остались одни уравнения". Др. причина кроется в непонимании соотношения между относительным и абсолютным в познании, в возведении относительности нашего знания в некий "принцип релятивизма", к-рый – при незнании диалектики – неминуемо ведет к идеализму. "Этот вопрос о соотношении релятивизма и диалектики, едва ли не самый важный в объяснении теоретических злоключений махизма". Разбирая вопрос о том, являются ли науч. теории отражением объективной реальности или они, как утверждали "физич." идеалисты, суть лишь условные знаки, символы, произвольные продукты человеч. разума, Ленин опроверг эти попытки отрицать объективность науч. знания.