Лекции по дисциплине «Экономика»

4. Социализм: теория и практика. Причины поражения социализма.

СОЦИАЛИЗМ В ТЕОРИИ И НА ПРАКТИКЕ

Мы не будем касаться неэкономических  проблем. Социалистическая экономическая система отличается, как правило, отрицанием частной собственности на физический капитал (капитальные блага), коллективным характером решений по применению физического капитала, уравнительным распределением реального дохода, произведенного трудом, скомбинированным с физическим капиталом. В Советском Союзе в конечном счете огосударствлению подверглись все капитальные блага. Но Советским Союзом социализм, как известно, не исчерпывался.

Социалисты традиционно  выступали за общественную (государственную) собственность, по крайней мере, на капитал стратегически важных отраслей. К таковым они относили конвейерные производства массовой продукции, тяжелую   промышленность,   капиталоемкие   производства, банковскую систему и финансы в целом, коммунальное хозяйство и транспорт, сырьевые отрасли, особенно горнодобывающую промышленность. Из этого следовало, что малый бизнес, сельское хозяйство, местную промышленность (ремесла и т.д.), розничную и оптовую торговлю социалисты рассматривали как спорные отрасли, которые могли быть обобществлены, но могли быть и оставлены в частной или групповой (кооперативной) собственности.

В качестве системы принятия экономических решений социалисты традиционно настаивали на системе  планирования, т. е. на такой организации экономической деятельности, которая координируется из единого центра на основе принятых программных установок и целей. Естественно, что такая система требует передачи собственности на капитал в руки властей.

Социалисты считали, что  планирование может быть лучше рыночной организации экономики, по крайней мере, по двум причинам. Во-первых, планирование должно обеспечить устойчивый темп экономического роста, в то время как капиталистическая экономика развивается циклически. Устойчивость, в свою очередь, обязана была обеспечить полную занятость ресурсов, включая рабочую силу. Во-вторых, планирование должно было устранить все отрицательные внешние факторы (например, загрязнение окружающей среды) за счет включения социальных (полных) затрат в плановые затраты.

Специальной целью социалистов  являлось прогрессивное уменьшение неравенства. Неизбежность какой-то степени  неравенства понимали даже социалисты. Поэтому многие из них говорили не об абсолютном равенстве, а о «справедливой доле» для каждого, о «социальной справедливости». Фактически речь шла об определенных возможных различиях в уровнях заработной платы в зависимости от квалификации, производительности и т. д.

Институциональным инструментом социалистов является также предоставление людям равных возможностей в приобретении профессии, а также массовое просвещение населения. Социалисты традиционно уделяли особое внимание образованию, создав свое содержание гуманитарного образования, отличавшееся достаточной эффективностью и крайней догматичностью. В его основе было отрицание индивидуализма, подчинение личности коллективу и обществу в целом, признание абсолютного приоритета государственно-общественных ценностей. Унификация поведения, взглядов и убеждений, обязательное следование стандартному кодексу коллективистских ценностей и решений стали институциональной структурой обычаев социалиста. В XIX — первой половине XX в. к этому следует добавить некоторые элементы аскетического воспитания и ограничение гедонистских наклонностей (т. е. наклонностей к наслаждениям).

Но главным институциональным  блоком социализма, который нам нужно вкратце рассмотреть, является экономический блок. Мы уже знаем, что модель совершенной рыночной конкуренции предусматривает гибкость цен на товары и факторы производства, распределение доходов на основе реального вклада факторов в производственный процесс. Это обеспечивало систему ценообразования и установление объемов производства каждого вида продукта. Что же происходит в модели социализма?

Прежде всего переход к социализму в любой стране, решившейся на это, требовал переходного периода. По этому вопросу мнения социалистов разделились. Одни считали, что передача «средств производства» из частной собственности в собственность государства должна произойти быстро (вдруг) и во всей экономике на основе конфискации. Другие придерживались идеи постепенности и считали необходимым обеспечить какой-то вариант компенсации бывшим собственникам «средств производства» (земли и капитала). В реальности случились оба варианта, но абсолютно преобладал первый.

Кому же конкретно должны были передаваться «средства производства»? Практически во всех случаях пошли  двумя параллельными путями. Институционально промышленные группы собственности  были переданы министерствам, а сами министерства включены в политический процесс, поскольку министры стали политическими деятелями (членами парламентов и т. д.). Естественно, что определение и выражение экономических предпочтений с этого времени замкнулось на нескольких людях. Правда, в Югославии эту модель откорректировали. Персонал министерств здесь действовал как бы независимо от политических инстанций, а предприятиями руководил совет директоров, обсуждавший мнения потребителей, рабочих и технических служб и поручавший осуществить трансляцию этих мнений в производственную практику профессиональным управляющим.

Другая часть «средств производства» могла передаваться в руки отдельных коллективов (сельские кооперативы, артели, товарищества и партнерства в сфере услуг, местной промышленности и т. д.). Но и над ними были поставлены правительственные учреждения, определяющие экономические предпочтения на всех уровнях «каскада властей».

Одним из труднейших для социалистов  оказался вопрос о мотивации работников. Теоретические лозунги о необходимых различиях в зарплате на практике свелись к минимальному разрыву между оплатой неквалифицированного и квалифицированного труда. Но помимо этого средний уровень зарплаты повсеместно оказался чрезвычайно низким. В СССР в конце 20-х гг. (т. е. до «построения социализма») доля зарплаты в национальном доходе составляла почти 90%, а в конце 80-х гг. — около 35% (сравните с 84% в США). Эти цифры однозначно говорят о том, что в реальной социалистической экономике работник полностью отчуждался от результатов своего труда и его зарплата превратилась в талон на прожиточный минимум с незначительными колебаниями в обе стороны. Сферы, где отчуждение достигло максимального уровня, подверглись глубокой деградации. В СССР такой сферой стало, в частности, сельское хозяйство.

Не меньшие трудности  ждали социалистов в сфере  ценообразования. Отказавшись от рыночных принципов, все реальные социалистические экономики исходили из централизованного определения цен на конечные товары и на факторы производства. Практически ценообразование свелось к суммированию затрат и плановой прибыли, к которым добавлялись торговые надбавки и акцизы (косвенные налоги на водку, табак, автомобили, хрусталь, мебель и т.д.). Теоретические надежды обязательного учета социальных затрат на защиту от негативных внешних факторов оказались пустыми. Ни один управляющий предприятием за всю историю социалистических экономик не включал в затраты продукции «социальные затраты» от загрязнения природной среды его предприятием. Но и на уровне высших плановых органов социальные затраты от негативных внешних факторов включались в проекты планов, но редко доходили до стадии окончательного утверждения проектов. Отсюда те чудовищные разрушения, которые были причинены природной среде экономикой социализма в СССР, Монголии, Вьетнаме, Камбодже, других странах.

Несостоятельными в конечном счете оказались и попытки тотального планирования производства. Провалы с производством то стиральных порошков, то бумаги, то запчастей и т.д., тотальный дефицит все чаще свидетельствовали о нарастающей неэффективности социалистического планирования. Одним из тяжелейших результатов социалистической системы стало разрушение общечеловеческих ценностей, основ морали (в том числе и деловой морали). На всех уровнях власти оказались люди, способные в любой момент переступить закон и действовать в составе как организованной преступности, так и индивидуальных нарушений законов и норм морали.

Сегодня вся критика, с  которой в XIX в. выступил против капитализма К. Маркс, может быть предъявлена социализму. Но, к сожалению, чаще дело обстояло хуже, чем это видела любая критика.

. Еще в 60-ые годы прошлого века ленинградский ученый экономист и философ Геннадий Александрович Муравьев (1923 – 2001) осуществил анализ источников роста производительности труда и предсказал причины предстоящего экономического кризиса в СССР (Муравьев Г.А. Производственное соревнование, изд. ЛГУ, 1970 г.).  
Начал Муравьев с того, что заявил: «Все недостатки хозяйствования в нашей стране происходят от того, что в спорных вопросах мы чаще довольствуемся не наукой, а мнениями, не системой доказательств, а «здравым смыслом». И разработал оригинальный «инструмент» для постижения истины – материалистическую логику, об отсутствии которой говорили и Маркс, и Ленин, и многие видные советские ученые. Его Логика была опубликована в специальном выпуске ленинградской газеты «Комментатор» в 1990 г. Логика Муравьева позволила ему исключать из рассмотрения не только прямое словоблудие, но и работы так называемых ученых, страдающие отсутствием последовательности, смешением понятий, идеализмом разных оттенков и прочими недостатками. Она дала ему возможность разработать новый подход к изложению теории хозяйствования (см. статью на моей странице «Чем закончится очередная реформа медицины?») и всесторонне рассмотреть источники роста производительности труда.  
Его исследования (см., например, Муравьев Г.А. Материализм и снижение затрат в экономике, Санкт-Петербург, издательство «Политехника», 2007 г.) позволили сделать главный вывод: все основные экономические беды СССР 60 – 80-ых годов – в организации труда на рабочих местах! Грубейшие ошибки в организации труда, в частности, сохранение в механизарованном и автоматизированном производстве сдельной системы оплаты труда, остановили в СССР рост производительности труда. Именно эта важнейшая, но так и не осознанная (возможно сознательно) научным сообществом и руководством страны, причина поражения социализма в СССР заставила безграмотное руководство страны повернуть на рыночные рельсы, что стало началом конца. 
Приведем, по возможности  кратко, основные доказательства. 
Способ производства, в компетенции которого находится вопрос собственности на средства производства (более точно – на производительные силы) никакого влияния на производительность труда не имеет. Способ производства и его изменение есть результат (следствие) более общего явления, присущего с самого начала всему человечеству как таковому, - ТРУДА, его изменению. Труд изменяется, совершенствуется и приводит к изменению в способе производства. 
Независимо от способа производства труд имеет характеристики – интенсивность и производительность, и от них зависит его продуктивность. Однако интенсивность труда имеет ограниченный диапазон изменения, в то время как производительность труда в своем росте не имеет границ. Вся предшествующая история человечества как раз и есть история роста производительности труда. Анализ капиталистического способа производства показал, что темп роста производительности труда здесь имеет препятствие – выгоду собственника (производителен только тот труд, что дает прибыль, а отнюдь не продукт).  
История СССР со всей очевидностью говорит, что темп роста производительности труда у нас в свое время был более высокий, чем в окружающем мире. Но постепенно он становился все меньше и меньше.  
Ответные меры были приняты, осуществлена экономическая реформа 1965 года, которая целиком разрушила систему пересмотра норм в соответствии с ростом производительности труда. Поэтому в результате этой реформы темп роста производительности труда снизился с 8 – 10 % в год до отрицательного уровня.  
Болезнь, которой страдал СССР, была присуща организации труда, расстановке стимулов к труду. Навязла в зубах формула – «чтобы лучше жить, нужно лучше работать». Ответ единственный: для этого в единицу затраченного рабочего времени нужно выпускать больше продукта, то есть затрачивать меньше труда. А это и есть повышение производительности труда. 
Всякий труд – и рабочего и руководителя – одинаково нормирован по своему результату в соответствии со временем и качеством работ. Основа норм – фактически достигнутая, то есть плановая производительность. Но она никогда не бывает, особенно в наше время, постоянной и, естественно, может быть перевыполнена. Значит, всегда есть запас скрытой (не выявленной, не используемой) производительности. Именно здесь кроются корни, снабжающие производство материальных благ более высокой производительностью. И именно так, на рабочем месте, а вовсе не в способе производства, объективно решаются вопросы производительности труда. Но для того, чтобы снижать нормы, каждый работник (начиная с министра) должен быть заинтересован в выполнении дополнительного (к обязательному нормированному) труда, который направлен на пересмотр собственной нормы. И этот дополнительный труд должен быть оплачен (стимулирован), поскольку он имеет экономическую эффективность. Но в СССР такая система организации труда так и не была введена. И пересмотр норм всегда осуществлялся под административным давлением при недовольстве работников. 
Дополнительный труд имеет своим итогом либо больший выпуск продукции за счет большей интенсивности труда, чем это предусмотрено нормами, либо новые, более прогрессивные нормы труда, получаемые за счет нахождения методов наиболее целесообразной эксплуатации наличной техники, технологии, организации труда, направленных на увеличение производительности нормированного труда. Либо предлагает новую продукцию, обеспечивающую более высокую степень удовлетворения потребностей ее потребителей. Внедрение результатов дополнительного труда в повседневный нормированный процесс производства материальных благ либо повышает выпуск продукции в единицу времени, что есть прирост производительности труда, либо снижает затраты расходных материалов на единицу продукции, что опять-таки повышает производительность труда, либо улучшает качество продукции, что есть тоже повышение производительности труда. 
При этом экономическая эффективность этого дополнительного труда исчисляется той экономией, которая возникает при пересмотре норм нормированного труда: на значение роста его производительности, от снижения затрат на единицу продукции, от уменьшения расходных материалов и машиноресурса на нее же, а также от использования более качественной продукции в производственном или личном потреблении. 
Мы давно уже восхищаемся экономическими успехами Японии, которая с 70-х годов прошлого века стимулирует своих работников за дополнительный труд. В результате, например, фирма «Тоета» в середине 80-х годов за год от каждого своего трудящегося  получала в среднем 20 предложений по снижению норм. А в это время в СССР подавалось лишь одно предложение на 1000 работников. И именно в этом – секрет «экономического чуда» Японии. И дело отнюдь не в форме собственности. 
Сам труд с ростом технической вооруженности рабочих мест принципиально меняется. Есть труд ручной, с него начинается производство всех и всяких материальных благ. Постепенно он механизируется, снимая часть бремени с человека. Однако и механизмы еще требуют затрат физических сил. Лишь неуклонное их совершенствование ведет к автоматизации процессов, что исключает человека из непосредственного производства. И на первое место выходит нормирование труда и расстановка акцентов в материальном и моральном стимулировании. 
Ручной труд, где выпуск продукции целиком зависит от физических сил работника, требует сдельной, штучной оплаты при нормах ниже средних возможностей исполнителя работы. Здесь требуется оплата труда в соответствии с конечным результатом. Но это допустимо только там, где выработка не имеет никаких технико-технологических ограничений, не влечет за собой снижения качества и не ведет к нарушению техники безопасности. 
Совсем иная картина, когда труд автоматизирован и состоит в обслуживании автомата, который имеет конкретную заданную производительность. Тут норма не перевыполнима, но может быть недовыполнима, если обслуживание автомата не соответствует требованиям. Из этого следует, что на автоматизированных работах необходимо иметь нормативно-премиальную систему оплаты труда, при которой работник (обслуживающий коллектив) получает нормированное задание при повременной оплате труда с премией за 100-процентное его выполнение. Заработная плата в этих условиях естественно выравнивается и не может быть меньше, чем на ручных работах у сдельщиков. Повысить выпуск продукции в этих условиях можно лишь совершенствованием самого автомата, то есть тем же дополнительным трудом, в этом случае творческим. Затраты этого труда – единовременные, поэтому должно быть выплачено разовое вознаграждение, составляющее фиксированную часть той экономии, которая возникает от пересмотра норм в связи с ростом производительности автомата. Уравниловка здесь недопустима.  
Если в этих условиях сохранить сдельную оплату труда, то это сразу приведет (что и было в СССР) к ряду негативных явлений. Например, на новый автомат всегда устанавливаются нормы ниже его мощности, поскольку работники еще не имеют опыта по его обслуживанию, а заработок им надо обеспечить хотя бы средний. И при сдельной оплате труда всякое дальнейшее (по мере обучения трудящихся) естественное снижение расценок встречает у них обструкцию. Или еще. Рост заработка в этих условиях достигается за счет хищнической эксплуатации техники, она быстро изнашивается, качество продукции снижается, материалы перерасходуются, порой идет открытый брак вместе с явным нарушением техники безопасности. Но и это не все. Сдельщина на автоматах исключает какое либо внедрение новшеств – они ведут к пересмотру норм, а сдельщикам это невыгодно. Кроме того, чужие разработки здесь не внедрить, а свои эксплуатируются неофициально. Сдельщик пополняет карман, а обществу ничего не перепадает. Оно терпит даже прямой ущерб. Дело в том, что с ростом зарплаты у сдельщиков приходится поневоле повышать ее и повременщикам (и бюджетникам), но уже без выпуска продукта – за так. И в итоге мы имеем уже известный итог: превышение темпа роста зарплаты над выпуском продукции, а вовсе не ускорение и не повышение жизненного уровня. Что до повышения производительности труда, то она действительно растет, однако вся поступает в карман сдельщика. А на это нет никаких оснований, поскольку повышение производительности труда автомата не требует дополнительных усилий со стороны обслуживающего персонала. 
Сдельщина, таким образом, выступает как главный враг совершенствования производственного процесса. Отсюда следует вывод, что падение темпа роста производительности труда вызывается не субъективными причинами, а чисто материальными началами, связанными с получением незаработанных экономических преимуществ в связи с недоработками в организации труда.  
Теперь коснемся механизированного труда – пока самого распространенного при производстве материальных благ. При эксплуатации такого рода техники есть две границы выработки: одна присуща самим механизмам (мы проследили это на примере автоматов), другая – применяющему их человеку (как при ручном труде). И в этом сложность. С одной стороны требуется нормативно-премиальная оплата труда, с другой – сдельная, некоторая ее разновидность. Однако на деле они взаимоисключают друг друга. Впрочем, противоречие легко разрешимо, если исходить из главного требования – повышение выпуска продукции. В данном случае решение таково: если ждешь роста выпуска от напряжения и ловкости рук работника, то внедряй сдельщину, если рассчитываешь на прибавку от техпрогресса – вводи нормативно-премиальную оплату труда. Однако хорошо ли это – дрожащие от сверхусилий руки и мокрая спина? Да и много ли можно получить при заведомо ограниченных физических возможностях человека? В то же время совершенствование механизма не имеет границ, тем более что любой механизм можно обратить в автомат. А экономическую эффективность на механизированных работах можно рассчитать той экономией, которая достигается трудящимися при внедрении новшеств за конкретный период. 
Из данного разбора видно: не в возврате к частной собственности действительный выход, который был сделан так называемыми «коммунистами», опустившими страну в «рыночную экономику», не капитализм источник повышения выпуска продукта, улучшения его качества при сокращении затрат, не способ производства виноват, а организация труда, которая не зависит от способа производства. Нам нужно было всего лишь взять у капиталистов их организацию труда. Симптоматично, что сами капиталисты столкнулись с теми же проблемами примерно в те же годы, что и мы. Но они сразу решили их. Порядка пятидесяти лет назад они почти всюду отказались от сдельной оплаты труда, поскольку поняли, что именно она – тормоз внедрения достижений научно-технического прогресса. 
Мы же делали вид, что этого не замечаем. Причина? Слишком многим в СССР сдельщина обеспечивала хорошую жизнь, а функция общенародного собственника не выполнялась. Попробуем перечислить всех заинтересованных. Прежде всего, это непосредственные сдельщики. Ими являлись как отдельные рабочие, так и бригады, участки, цехи, предприятия. Да и министерства тоже. Все, кто под любым предлогом присваивал прирост производительности труда, все, кто под хозрасчетный шум рвал нетрудовые доходы со всеми вытекающими последствиями, вплоть до инфляции, роста цен, снижения жизненного уровня большинства населения страны. А ведь на самом деле прирост производительности труда является достоянием всех нас и всего человечества.  
Кроме прямого сдельщика, заинтересован был в сохранении этой несправедливости и аппарат управления: со сдельщиной у него меньше хлопот. Рабочий в этих условиях сам, дабы заработать, побеспокоится и об инструменте, и о заготовках, устранит неувязки в работах, обеспечит в целом выполнение плана по тем показателям, которые являются нормой именно администратора, но никак не рабочих. А на уровне выше хозрасчетного предприятия при сдельщине не болит голова о технико-технологическом прогрессе. Спустил план – и следи за тем, как он выполняется. И нет иных забот. А получался парадокс: министерство автотракторной промышленности, скажем, имело среди прочих обязанностей выпуск тракторов. Но ведь этим занимаются заводы. Выпуск тракторов – это именно обязанность директора, а министру по этому направлению надлежало исполнять совсем иную задачу – обеспечить тракторами сельхозработы. А уж что для этого заказать предприятиям – трактора или запчасти к ним – в этом и суть министерских забот. Однако получалось, что тракторов мы выпускали едва ли не больше всех, а вот пахать было не на чем. Море техники простаивало из-за мелочей, изготовление которых даже заказать было некому, поскольку министерство думало лишь о выпуске тракторов. 
Отсюда видно: каждый уровень управления должен иметь собственную основную задачу. И решать ее должен с наименьшими издержками, так как их уменьшение дает рост производительности труда. Попытки решить такие проблемы организацией конкуренции между предприятиями, для чего необходим капитализм с его рынком, просто абсурдны. Наука, как видим, дает другие решения. 
Поистине горько сознавать, что все вышеизложенное было проигнорировано нечистоплотными сторонниками рынка, переставшими выполнять функции общенародного собственника, развалившими великую страну, у которой был в наличии огромный и не используемый запас производительности, который подтверждался хотя бы повсеместным перевыполнением норм. 
Социализм в незавершенном виде в СССР был, это факт. Он обеспечил нам всеобщую занятость, дал свободные рабочие места, обеспечил шаг к экономической справедливости, исключил непосредственную эксплуатацию человека человеком. 
Но история сделала гигантский скачок назад, и мы потеряли и социализм и обладающую огромным потенциалом страну, которой ошибки в организации труда и неисполнение функций общенародного собственника помешали выйти на передовые рубежи прогресса, сделав небывалый рост производительности достоянием всех - через снижение цен и выравнивание зарплат.

Таким образом, главной причиной развала социализма в СССР в конечном счете стала потеря рабочим классом ведущей роли и его диктатуры в обществе. Пророческими оказались слова Ленина, что если рабочие не научатся управлять производством, то ига капитализма им не избежать. 

Это произошло не сразу. Этот процесс длился десятилетиями и  имел свою закономерность перехода от социализма к капитализму. Главное  в социализме – это общественная собственность на средства производства, сознательно, планомерно управляемая; его ведущая социальная сила –  рабочий класс с его диктатурой, способной защитить и отстоять революцию, с его самоуправлением в обществе и на предприятиях, реализующим общественную собственность в общих интересах  и реально наполняющим власть народным содержанием. И только с  этой силой социализм может развиваться  и побеждать. Относительно легко  взять власть, намного труднее  сознательно организовать и охватить планомерным регулированием все  производственные, хозяйственные связи, вытесняя при этом рыночные, стихийные  связи. Но труднее всего дойти  до той главной ступени социализма, когда каждый сознательно участвует в управлении производством и распределением, делами общества и государства, когда непосредственные производители контролируют движение произведенного ими продукта и сознательно используют его в интересах всех и каждого. А это и есть свобода по-рабочему, по-социалистически. Это и есть полная победа социализма. Но это трудный и тернистый путь. 

Гораздо проще вернуться  к старым, испытанным рыночным связям, полагая, что их невидимая рука всё  поставит на свои места, и не подозревая, что свобода рынка в современных условиях – это путь прямого и быстрого возрождения капитализма. Рыночные отношения весьма активные. Они требуют не просто возрождения, а господства частной собственности с ее главной фигурой – капиталистом, который, в свою очередь, призовет все силы, чтобы превратить народное государство в буржуазное, насадить идеологию эгоизма и стяжательства. Рыночные силы умножаются за счет связи с мировой буржуазией, в единстве с которой они всегда противостоят силам социализма и никогда не упускают случая, чтобы свергнуть страну с этого пути, в том числе и военным путем. В этих условиях происходит потеря рабочим классом ведущей роли в обществе и не просто его слияние с близкими по интересам социальными группами, но и сдача своих позициймогильщикам социализма – бюрократии и буржуазии. 

Поэтому, например, политика передачи ведущей роли в экономике частному сектору, которая провозглашена уже в Белоруссии, смертельно опасна. Частник не заставит себя долго ждать. Государство скоро ощутит вначале скрытый, а затем и явный подрыв его политики народных интересов, а затем зашатаются и основы самого государства. Это уже происходило в СССР, это не должно повториться в мире социализма.