Теории происхождения государства

Спенсер  основательно  интересовался  биологией,  психологией,  этнографией,

историей. За несколько лет до выхода «Происхождения  видов»  Чарлза  Дарвина

он самостоятельно сформулировал  «закон выживания  наиболее  приспособленных»

в борьбе за существование. В историю  обществознания он вошел,  как  один  из

основателей   социологии,   которому   довелось    осуществить    дальнейшее

совершенствование социологической  методологии на новом материале  и  в  новой

традиции эмпиризма, столь сильной  именно в Англии во второй половине XIX в.

    В историю социальной  науки прошлого века им вписаны  несколько  памятных

страниц, и связано это с его  мастерским истолкованием и применением  древней

метафоры,  уподобляющей  общество  и  государство  живому   организму.   Это

означало  заметный   разрыв   с   декартовской   и   бэконовской   традицией

рассмотрения  общества  и  государства  некими   механизмами   с   причинно-

следственными особенностями их  организации  и  деятельности.  Эта  перемена

стала  настолько  важным  этапом  в  развитии   методологии   социальных   и

политических  исследований,  что  влияние  ее  ощутимо  во  многих  областях

современной общей социологии, политологии  и государствоведения.

    Английский  исследователь   первым   из   социологов   наиболее   полно

использовал  аналогии  и  термины  из  области  науки  о   живых   существах

(биологии), уподобляя и сопоставляя   общество  с  биологическим   организмом,

тщательно анализируя черты сходств  и  различий  в  принципах  их  построения

(структуры)  и  развития  (эволюции).  Результатом  такого   уподобления   и

сопоставительного анализа  стало  обнаружение  некоторых  закономерностей  и

стадиальности  органической  жизни,  —  например,  переход  от  простого   к

сложному (интеграция), от однородного к разнородному  (дифференциация)  — с

последующим перенесением обнаруженных закономерностей в истолкование  стадий

эволюции и функционирования различных  обществ и государств.

    Наблюдаемые в жизни  общества процессы роста и  усложнения их структуры и

функций или связанности его  отдельных частей (элементов), их  дифференциации

Спенсер представил как процесс  постепенного  объединения  различных  мелких

групп в более крупные и сложные, которым он дал  название  «агрегаты».  Этим

названием охватывались такие общественные группы и объединения,  как  племя,

союз племен, города-государства, империи. Было принято  во  внимание  также,

что, раз возникнув, эти объединения (агрегаты) испытывают  воздействие  иных

факторов перемен — социально-классовой  дифференциации, специализации в  виде

разделения труда,  образования  органов  политической  власти  (регулятивная

система),  а  также  возникновения  земледелия;  ремесел  (система   органов

«питания»),  возникновения  специализированной  «распределительной  системы»

(торговли, транспорта и иных  средств сообщения). [9]

    Исходным положением  для оценки общественных структур  и остальных частей

политических агрегатов у  Спенсера  стало  положение  о  том,  что  общество

существует для блага всех членов,  а  не  члены  его  существуют  для  блага

общества. Другими словами, благосостояние общественного  агрегата  не  может

считаться  само  по   себе   целью   общественных   стремлений   без   учета

благосостояния  составляющих  его  единиц.  В  этом  смысле  все  усилия   и

притязания политического агрегата (политического.  института,  в  частности)

сами по себе мало что значат,  если  они  не  воплощают  в  себе  притязания

составляющих данный агрегат  единиц.  Эта  характерная  особенность  позиции

английского мыслителя дает основание  для отнесения ее к разряду  либеральных

социально-политических установок.

    Объясняя свой подход  к рассмотрению структуры и  деятельности социально-

политических агрегатов. Спенсер  говорил,  что  между  политическим  телом  и

живым телом не  существует  никаких  других  аналогий,  кроме  тех,  которые

являются  необходимым  следствием  взаимной   зависимости   между   частями,

обнаруживаемой одинаково в  том и другом. К сказанному следует добавить,  что

в те  времена  в  европейском  политическом  словаре  не  было  еще  термина

«политическое учреждение» и  этот  структурный  элемент  политической  жизни

именовался политическим телом (отсюда же ведет свое  происхождение  и  слово

«корпорация», употреблявшееся вначале  для  обозначения  некоторых  сословий,

например горожан, купцов и др.).  О достоинствах  метода  аналогий  и его

оправданности  сам  исследователь   заметил,   что   «аппараты   и   функции

человеческого тела доставляют нам  наиболее  знакомые  иллюстрации  аппаратов

вообще». [9]

    Обращаясь  к   истории   возникновения   государства   и   политических

институтов,   Спенсер    утверждал,    что    первоначальная    политическая

дифференциация  возникает  из  семейной  дифференциации,  —  когда   мужчины

становятся  властвующим  классом  по  отношению  к  женщинам.   Одновременно

происходит дифференциация и в  классе  мужчин  (домашнее  рабство),  которая

приводит к политической дифференциации по мере возрастания числа  обращенных

в рабством зависимых лиц в результате военных захватов и  увода  в  плев.  С

образованием   класса   рабов-военнопленных   я   начинается   «политическое

разделение  (дифференциация)  между  правящими  структурами  и   структурами

подвластными,  которое  продолжает  идти  через  все  более  высокие   формы

социальной эволюции».

    Военизированное общество  достигает  «полного  кооперативного  действия»

(работа всей невоюющей части  населения на  нужды  воюющей,  сплочение всего

агрегата с подчинением ему  жизни, свободы и собственности  составляющих  его

единиц). Это единение и сплочение  невозможны без посредничества власти,  без

особой,     иерархизированной     системы     централизации      управления,

распространяемой   на   все   сферы   общественной   деятельности.    Статус

иерархизированной  подчиненности — самая примечательная  черта   военного

правления: начиная  от  деспота  и  кончая  рабом,  все  являются  господами

стоящих ниже и подчиненными тех, кто  стоит выше в данной иерархии. При  этом

регламентация поведения в таком  обществе и  при  таком  правлении  носит  не

только  запрещающий  характер,  но  также  и  поощряющий.  Она   не   только

сдерживает,  но  и  поощряет,  не  только  запрещает,  но   и   предписывает

определенное поведение.

    Другим, противоположным  строем организации и управления  Спенсер считает

промышленный (индустриальный) тип  организации общества. Для него  характерны

добровольная, а не принудительная кооперация, свобода  ремесел  и  торговли,

неприкосновенность частной собственности  и личной свободы,  представительный

характер  политических  институтов,  децентрализация  власти  и  обеспечение

способов  согласований  и  удовлетворения  различных  социальных  интересов.

Всему   задает   тон   промышленная   конкуренция   («мирная    борьба    за

существование»), происходящая в обстановке упразднения сословных барьеров,

отказа от принципа наследования при  замещении  государственных  должностей.

Для   правосознания   и    нравов    промышленного    общества    характерна

распространенность чувства личной свободы и  инициативы,  уважение  к  праву

собственности  и  личной  свободе   других,   меньшая   мера   подчиненности

авторитету  властей,  в  том  числе  религиозным  авторитетам,  исчезновение

раболепия, слепого патриотизма  и шовинизма и т. д.

    В движении от военного  к  промышленному  типу  общества  Спенсер  видел

закономерность общей социально-политической эволюции, что отчасти  совпадало

по времени с процессом исторического  движения от  сильно  иерархизированного

и военно-сплоченного феодального  строя к обществу, основанному  на  товарном

обмене,  разделении  труда и высоко  ценимых личных  Правах  и   свободах

индивидов. Впоследствии, уже в XX столетии, эти построения и  характеристики

Спенсера  были  позаимствованы  и  вмонтированы   в   социальные   концепции

«индустриального общества» (Р. Арон и др.). Сам Спенсер  усматривал  контуры

концепции «промышленного государства» в  политической  философии  О.  Конта.

Однако эта концепция оказалась  у Конта  не  вполне  завершенной  и  в  целом

неадекватной в силу того обстоятельства, что он был сильно «опутан идеями  и

чувствами,  свойственными  французской  форме  общества,   что   его   схема

организации  промышленного  государства  предписывает   его   устройство   с

деталями,  характеризующими  военный  тип,  и   крайне   не   согласными   с

промышленным типом».

    В  последнем,  третьем   томе  «Принципов  социологии»  (1898)   Спенсер

предложил  своеобразный  социологический  прогноз   относительно   возможных

результатов   социалистических   преобразований    современного    общества.

Признавая   тяготы   и   ущербность   общественного   бытия    в    условиях

капиталистической  конкуренции  и  отдавая  должное  привлекательности  идеи

всеобщего братства, Спенсер в то же время  полагал,  что  социализм  создает

еще  больше  трудностей,  чем  в  состоянии  разрешить.  Подчинение   личных

интересов  общественным  и   общественная   организация   труда   потребуют,

утверждал  он,  расширения  принудительной  активности  государства,   роста

бюрократии   и   ее   обширных   властных   полномочий.   Бюрократия   затем

консолидируется, закрепит свою власть и превратится  в  новую  аристократию,

которую и вынуждены, будут содержать трудящиеся массы. Вместо отрицания или

отмирания государства произойдет сплочение  правящей  иерархии,  живущей  за

счет  эксплуатации  трудящихся.  Классы  не  исчезнут,  а  лишь   обновятся.

Социализм, если он появится, станет только  государственным  бюрократическим

социализмом и никаким другим. [9]

    В   социально-политической   историографии    Спенсер    причислен    к

основоположникам и предтечам  теории  единого  индустриального  общества,  а

также к течению  социал-дарвинизма  в  социальной  философии  XIX—XX  вв.  В

области методологии его идеи унаследовали  школы  структурно-функционального

анализа (Т. Парсонс) и культур антропологии.

 

 

      1.5. Психологическая  теория государства и права  Л. И. Петражицкого

 

 

    В начале века крупным  научным  событием  не  только  в  русской,  но  и

европейской литературе стало опубликование  «Теории  права  и  государства  в

связи с теорией нравственности»  Льва Иосифовича Петражицкого (1867—1931).  В

гносеологическом  и   методологическом   отношении   он   следовал   началам

позитивной философии,  но  при  этом  проявил  большую  самостоятельность  и

оригинальность  в  освещении  правовых  явлений  и  самой   природы   права.

 

    Право  определяется  и  исследуется  Петражицким  как   явление   нашей

индивидуальной психики. Социальный  момент,  в  праве  не  игнорируется,  но

воспринимается  под   углом   зрения   психологически-правовых   переживаний

постольку, поскольку социальный  элемент  в  этих  переживаниях  отражается.

Петражицкий признает различия между правом  и нравственностью,  но  главное

различие между ними  он  видит  и  воспринимает  как  различие  между  чисто

императивным характером нравственных импульсов (и соответствующих  им  норм)

и  императивно-атрибутивным  характером  права.  «Императивность»  в  данном

случае  предстает   в   толковании   Петражицкого   индивидуально-личностным

сознанием  долга,  обязанности,  в  то  время  как  «атрибутивность»  —  это

сознание   «своего   права»,   выступающее   вовне   как   притязание.   Для

нравственности  важен  императив  и  момент  добровольности   в   исполнении

обязанностей,  тогда  как  для  права  основное  сосредоточено   в   моменте

атрибутивности, т. е. в непременном  исполнении обязанности и в  связанном  с

этим  удовлетворением.  Если  в  нравственном  общении  психика   участников

довольно  мирно  реагирует  на  неисполнение  обязанностей,  то  в  правовом

общении  неисполнение  обязанностей  (в  том  числе   правовых   требований,

подтвержденных  судебным  решением)  вызывает   гнев,   влечет   оправданные

требования принудительного исполнения.

    Решающее значение атрибутивных  элементов в праве и  правовом  общении  в

несколько тяжеловесной, но  логически  согласованной  форме  получило  такое

обоснование: «Сообразно  атрибутивной  природе  правовых  эмоций  импульс  в

пользу исполнения правового долга  имеет характер  давления  в  пользу  того,

чтобы  другой  стороне,  управомоченному,  было  доставлено  то,   что   ему

причитается; что же касается поведения  обязанного, то оно имеет значение  не