Иоанн Златоуст и его труды

Посмотрим теперь, какое применение нашли для себя эти принципы в  деятельности св. Иоанна Златоуста.

Первым поводом выступить  от лица Церкви утешителем осужденных и тех, кому угрожало осуждение, для  него послужило низвержение царских  статуй в Антиохии. По поводу какого-то вновь объявленного тяжелого налога в Антиохии произошел народный бунт, во время которого были сброшены со своих пьедесталов царские статуи. Город оказался виновным в оскорблении  величества — преступлении, которое  каралось тогдашней властью с  безграничной жестокостью. Можно было ожидать, что имущество жителей  будет конфисковано, дома сожжены, город  разрушен и самое место, на котором  он расположен, распахано. Над несчастным городом нависли зловещие тучи. Жители, побросав имущество, бежали в пустыни  и укрылись в пещерах, чтобы спасти по крайней мере свою жизнь. Оставшиеся в городе заперлись в своих  домах, потому что полиция хватала  на улицах всех без разбора и тащила в тюрьму. Но в этом несчастье  на сторону удрученных страхом и  тяжкими ожиданиями встала Церковь. Событие произошло два года спустя после посвящения Златоуста в  пресвитеры. Поэтому он не мог еще  действовать самостоятельно и выступает  перед нами как член коллегии, как  представитель духовенства, одушевленно  взявшего под свою защиту город и  его жителей, но тот энтузиазм, с  которым он рассказывает о подвигах представителей Церкви, то глубокое сочувствие к народному горю, которое сквозит  в его беседах о статуях, характеризуют  его личность.

Как только восставшие толпы  были рассеяны солдатами, градоначальник тотчас же отправил гонцов в столицу  с докладом о случившемся. Но Церковь  немедленно приняла свои меры для  спасения города. Еп. Флавиан, несмотря на свои престарелые годы, дряхлость, весеннюю пору и болезнь сестры, лежавшей при последнем издыхании, поспешил в Константинополь, чтобы  молить императора о пощаде. Клир, оставшийся в Антиохии, и в частности св. Иоанн Златоуст, со своей стороны  сделали все, чтобы ободрить упавших  духом граждан. Между прочим, с  этой именно целью Златоуст произнес двадцать одну беседу "О статуях". Во второй беседе проповедник упрекает граждан за произведенные беспорядки, которым он, конечно, не мог сочувствовать. С другой стороны, он не говорит им о жестокой несправедливости массовых репрессий, предпринятых властью, и  превозносит милосердие Феодосия. Но как он относился к этому внутренно, об этом мы можем судить по одному замечанию  проповедника, случайно брошенному много  лет спустя после события. В беседах  на послание к Колоссянам он говорит: "Некогда наш город оскорбил императора, и император приказал уничтожить его весь до основания  — и мужей, и детей, и жилища. Так цари гневаются! Они пользуются властью, как хотят! Таково-то зло  — власть". Без сомнения, это  чувство руководило его деятельностью  и во время самого события. Он пользуется всяким поводом, чтобы вселить бодрость в сограждан. Читая эти страницы, чувствуешь, что проповедник душой  своей стоит в рядах паствы и обращен против угрожающей силы государственной власти. Еп. Флавиан  отправился в столицу. Проповедник  пользуется этим, чтобы вселить слушателям надежду на спасение. Епископ самым  своим видом смягчит гнев царя. Он будет взывать к милосердию во имя дней предстоящей Пасхи. Он призовет царя подражать милосердию Господа, он напомнит ему о всеобщем суде, о жестоком заимодавце (Мф. 18:32), о молитве Господней, о том, что  город уже достаточно наказан. С  весьма понятной жадностью жители Антиохии искали всякого, вновь прибывающего из столицы, чтобы расспросить о  движении своего дела. Это порождало  массу слухов, то ободряющих, то вызывающих панику. И все это находило отзвук в беседах Златоуста. В шестой беседе, чтобы рассеять всеобщую скорбь, он распространяется о счастливых предзнаменованиях, внушающих надежду. Если бы Бог действительно  хотел наказать город, то не предал бы его страху на столько дней. "Когда  Он не хочет наказать, тогда устрашает, потому что если намерен уже наказать, то ни к чему страх, ни к чему угроза". Гонцы, отправленные в столицу в  самый день беспорядков, потерпели  на пути множество препятствий и  вынуждены были, оставив верховых лошадей, пересесть в повозки. Это  позволяет думать, что епископ  обгонит их на пути, что он первый доложит императору о случившемся  и представит дело в благоприятном  для города свете. Наконец, император  издал по поводу приближающейся Пасхи  указ, которым освободил почти  всех заключенных в темнице. В  этом указе царь сказал знаменательные слова о тех, которые были уже  казнены за разные преступления: "О, если бы мог я воскресить и мертвых!" Епископ, ходатайствуя об амнистии, сошлется на этот указ, и император должен будет уступить его настояниям. Епископ  тверд, а царь человеколюбив.

Узнав об оскорблении статуй, быть может, от гонцов, все же опередивших  епископа, царь послал в Антиохию следственную комиссию, которая, выяснив виновность разных лиц, должна была произвести над  ними суд. С чувством живейшего участия  рассказывает Златоуст о тревоге  и страданиях родственников обвиняемых, так как следствие, сопровождаемое пытками, должно было породить множество  оговоров. Наконец, виновные были открыты  и заключены в оковы. Их ожидала  казнь. Но на помощь им явились монахи из окружающих монастырей. "Они просиживали  целые дни перед дверями судилища, готовые отнять у палачей тех, кого поведут на место казни". Подвижники просили судей не приводить  в исполнение приговора, пока они  сами не сходят в столицу и не выпросят у царя прощения для обвиненных. "Государь нашей земли, — говорили они, — боголюбив, предан вере, живет  в благочестии, поэтому мы непременно умилостивим его; не допустим и не позволим вам обагрить меч кровью или отсечь кому-нибудь голову. Если же вы не остановитесь, то и мы непременно умрем с ними"; а один из них  прибавил: "Низверженные статуи опять  воздвигнуты и приняли свой вид, и дело поправлено весьма скоро, а  вы, если умертвите образ Божий, как  можете поправить сделанное, как  воскресить погибших и возвратить души в 
тела?" Так же вел себя и клир. Эти настояния склонили судей даже нарушить данные им полномочия: они отказались сами произнести окончательный приговор и, взяв с собой письменное ходатайство монахов, представили все дело на усмотрение императора. Усилия духовенства увенчались полным успехом. Ответом на ходатайство епископа была полная амнистия. В последней беседе "О статуях" Златоуст с восторгом объявляет об этом жителям. Так среди варварства, унижающего человеческое достоинство, Церковь была светлым лучом, провозвестницей милости и правды!..

Еще более характеризует  личность св. Иоанна Златоуста его  поведение в деле Евтропия. Власть в то время номинально находилась в руках императора Аркадия. Это  был незлой и набожный человек, но ограниченный, слабохарактерный и в  то же время самолюбивый, он был одним  из самых вредных правителей. Его  первый министр, Евтропий, рожденный  в рабстве, только в старости получил  свободу. Проникнув во дворец в качестве прислуги, с течением времени он овладел доверием слабого и неспособного императора, устроил его брак с  Евдоксией и сделался неограниченным правителем государства. Царя он окружил  безумной роскошью, но изолировал от всего  мира, чтобы тем безответственней распоряжаться в государстве. С  тупой жестокостью он преследовал  своих мнимых противников и особенно лиц, знавших его во дни рабства  и унижения. В его прихожей открыто  висела такса, по которой каждый мог  купить для себя какую угодно государственную  должность. В провинции им были разосланы  агенты, которые высматривали большие  состояния и изыскивали поводы, достаточные  для привлечения к судебной ответственности  их владельцев, чтобы под благовидным  предлогом можно было конфисковать богатства в пользу временщика. Так  как жертвы Евтропия часто искали спасения у алтарей, то евнух добился  от императора указа, которым право  убежища было отнято у Церкви. Честолюбие вольноотпущенника не знало пределов. В 399 г. он был возведен в достоинство  консула и патриция, и все аристократические  фамилии приняли это как оскорбление, нанесенное их достоинству. Но этот именно момент, когда могущество царского любимца достигло своего зенита, стал моментом его падения. С одной  стороны, восставшие готы потребовали  как условие мира его головы, с  другой стороны, властолюбивая императрица, оскорбленная евнухом и тяготившаяся его опекой, возбудила против него императора. Евтропий был лишен всего. Спасаясь от солдат, пришедших арестовать его, бледный как смерть, дрожа  всем телом, он прибежал в кафедральную церковь и ухватился за одну из мраморных колонн, окружавших алтарь. Если кто, так это именно Евтропий достоин был казни за свои злодеяния. Но этот трепещущий старик, утративший возможность продолжать свою бесчестную и греховную жизнь, был только жалок, и Златоуст принял горячее  участие в его судьбе.

Когда Евтропий был у власти и когда льстецы окружали его  со всех сторон, один только Златоуст не боялся возвысить свой голос против его злоупотреблений. Он защищал  попранные права Церкви и обличал  временщика в корыстолюбии и в  том, что он тратил огромные деньги на зрелища, чтобы снискать популярность среди народа. Это возбуждало гнев и негодование всесильного царедворца. Зато, когда он пал и когда против него восстало войско и народ, когда  притворные друзья покинули его, один Златоуст взял его под свое покровительство  и защитил своим телом с  опасностью для собственной жизни. "На этих днях церковь была осаждена, — рассказывает он, — приступило войско и метало огонь из глаз, но маслины не иссушило… Здесь искали убежавшего, но мы предстояли, не страшась их ярости… Вы присутствовали в  тот день и видели, сколько поднималось  оружия, ярость войска была сильнее  огня, и мы спешили в царский  дворец. И что же? По благодати  Божией, ничто не смутило нас". Когда солдаты и разъяренный  народ приступили к церкви, требуя выдачи беглеца, святитель воспротивился  этому и приказал отвести себя во дворец. Там он произнес перед  царем пламенную речь и достиг отмены недавно изданного закона против права убежища. Мало того, под  впечатлением происшедшего сам император  старался укротить ярость народа и  войска и во имя алтаря просил у  них пощады для поверженного.

Народ порицал Златоуста  за то, что тот дал убежище в  святилище врагу Церкви, корыстолюбцу и грабителю. Он не мог возвыситься  до благородства своего пастыря, который  в этой именно пощаде врага видел  величайшее торжество Церкви. Для  нее, говорил он, "это самый  славный трофей; это ее блестящая  победа; это посрамление эллинов, это пристыжение иудеев. В этом с новым блеском проявилось величие  Церкви: взяв в плен врага, она не только щадит его, но, когда все  оставляют его одиноким, она одна, как нежно любящая мать, скрыла его под своим покровом и стала  против царского гнева, против ярости народа и против невыразимой ненависти".

Чтобы вернее действовать  на слушателей, Златоуст любил пользоваться поводами, поражающими воображение  народа. Падение Евтропия было живой  иллюстрацией к всегдашней проповеди  святителя о тщете и непрочности  земных благ, ради которых совершается  так много преступлений. На другой день после того, как Евтропий укрылся  в церкви, при громадном стечении народа, взойдя на амвон, епископ велел  открыть алтарную завесу и, указывая народу на жалкого старца, лежащего у алтаря, начал свою беседу словами: "Всегда, но особенно теперь благовременно сказать: суета сует, всяческая суета. Где теперь пышная обстановка консульства?" и т. д. Его упрекали впоследствии, что он сделал всенародное зрелище из несчастия человека. Быть может, было бы тоньше, гуманнее не обнаруживать перед толпой страданий и страха, которыми был объят вчерашний повелитель империи, но не следует забывать, что Златоуст имел в виду не только показать пастве назидательный пример, но и расположить народ к состраданию. И он достиг этого. У многих его речь вызвала слезы. Пользуясь этим настроением, проповедник убеждал народ просить царя, чтоб он "во имя Церкви, во имя алтаря даровал священной трапезе одного человека", — просить о помиловании Евтропия. Конечно, святитель спас бы жизнь поверженному временщику, если бы последний не позволил выманить себя из церкви. Когда же он оказался вне ее покрова, то был схвачен и сначала отправлен в изгнание на остров Кипр, а потом судим и обезглавлен в Халкидоне.

Позднейшие памятники (житие  Порфирия Газского, житие Епифания Кипрского, составленное Полибием, и  житие св. Иоанна Златоуста, написанное Георгием Александрийским) передают, что  причиной недоразумений между императрицей и святителем послужил следующий  факт. Императрица хотела отнять виноградник  у вдовы Феогноста, умершего в  изгнании. Этот виноградник был последним  достоянием вдовы, оставшимся в ее распоряжении от когда-то большого состояния. Узнав  об этом, Златоуст, как древний пророк, восстал против такого низменного хищничества  и, убеждая императрицу отказаться от своего намерения, напомнил ей о  винограднике Навуфея и об Иезавели. В более достоверных памятниках нет упоминания об этом факте, но некоторые  данные заставляют исследователей предполагать, что в основе этого повествования  лежит действительное происшествие.

Даже после первого  изгнания св. Иоанн Златоуст не побоялся выступить против императрицы, когда  ее распоряжения оказались в противоречии с требованиями религии. По настоянию  Евдоксии в честь ее была поставлена серебряная статуя на порфировой колонне  близ церкви Софии. Постановка статуи сопровождалась шумными народными  увеселениями полуязыческого характера. Златоуст, всегда восстававший против зрелищ, имел тем более оснований  протестовать против этих празднеств, что непристойные крики черни  врывались в храм и мешали богослужению. Он обратился с соответствующим  заявлением к префекту города и сказал проповедь к народу. Обо всем этом в извращенном виде было доложено императрице, и верность долгу послужила  причиной новых гонений на святителя.

Б. Ни о чем св. Иоанн Златоуст не говорил так много и так часто, как о богатстве и бедности. Он рассматривает этот вопрос с различных сторон и по различным поводам. Поэтому высказанные им идеи составляют сложное целое, в котором нелегко разобраться. В 
целях правильного понимания их необходимо прежде всего отметить основную точку зрения проповедника.

Имущественные отношения  можно обсуждать с политической, социальной и моральной точки  зрения. Соответственно различию этой последней получаются неодинаковые результаты, хотя их частичные совпадения не исключаются. В лице св. Иоанна Златоуста  перед нами стоит проповедник  религиозно-нравственного возрождения  общества. По одному этому можно  уже догадываться об общем характере  его учения.

Как бы велики ни были совпадения между отдельными элементами этого  учения и социалистическими теориями, в общем оно сохраняет свою своеобразность и движется как бы в совершенно иной плоскости.

Чтобы раздельнее изложить взгляды  св. Отца на собственность, мы расположим их в следующем порядке:

а) имущественные отношения в конечном идеале,

б) рекомендуемые проповедником способы осуществления идеала в реальной действительности,

в) критика действительных имущественных отношений,

г) заботы святителя о развитии нравственного самосознания бедных.

а) В идеальном христианском обществе, по учению Златоуста, не должно быть никакого неравенства. Отличительная черта христианского общества — это любовь, которая связывает между собой всех его членов. Но "любви свойственно отвергать всякое неравенство, не знать преимущества и достоинства, но нисходить к низшему из всех". Отсюда истинных христиан не должны разделять жестокие слова "твое" и "мое", тем более что это не соответствует воле Божией, так ясно выраженной в создании мира. "У животных все общее — земля, источники, пастбища, горы и леса, и ни одно из них не имеет больше другого". У людей также общая природа, общая участь и многое, кроме природы и участи: общее небо, солнце, луна, воздух, море. Общие также и духовные блага: Тело и Кровь Господа, баня возрождения, обетование Царствия. "Поэтому, — заключает св. Отец свои слова, не безумно ли тем, которые имеют между собой столько общего — и природу, и благодать, и обетования, и законы, — быть пристрастными к богатству, не соблюдать в этом равенства, но превосходить свирепостью зверей".

б) Учение св. Иоанна Златоуста о способах осуществления идеала имущественного равенства в реальной действительности не отличается единством. Святитель высказывает две существенно различные теории и ставит их друг подле друга, не пытаясь примирить между собой. Одна из них является более радикальной, другая не затрагивает существенно сложившийся строй жизни. Можно догадываться, что сознание неосуществимости первой побуждало проповедника чаще, подробнее и настойчивее останавливаться на второй. Точкой отправления для той и другой служили известные церковные учреждения, предносившиеся уму проповедника и расширяемые им на все христианское общество. Первый рекомендуемый святителем способ разрешения имущественного вопроса — добровольный коммунизм, второй — индивидуальный, но для каждого обязательный отказ от части имущества в пользу бедных. Библейским основанием для проповеди коммунистического пользования имуществом святителю служил пример Иерусалимской Церкви апостольского времени.

Члены этой общины "изгнали  из своей среды неравенство". Они  продавали все свое имущество  и сносили деньги к ногам апостолов, а те, как распорядители, распределяли эти богатства между всеми. Но опыт Иерусалимской Церкви, по мысли  св. Иоанна Златоуста, можно повторить  и в более крупных размерах. Описав единодушие верующих в Иерусалиме, он приглашал жителей столицы  сделать подобный же опыт — принести Церкви все свои деньги, поля, имения, жилища, с тем чтобы эти средства были употреблены на удовлетворение общих нужд. Рассчитывая составить  таким образом сумму в три  миллиона литров золота, а также  принимая во внимание выгоды общего хозяйства, он приходит к заключению, что все  были бы с избытком удовлетворены, что, испробовав на деле и убедившись в  благе общения имуществ, все охотно перешли бы к новому строю жизни, что это привлекло бы к вере во Христа всех язычников. Свою речь проповедник  заканчивает словами полными  надежды: "Послушайтесь меня, устроим  дела таким порядком, и если Бог  продлит жизни, то я уверен, что  мы скоро будем вести такой  образ жизни". Предлагая жителям  столицы предоставить все свое имущество  в распоряжение Церкви, которая из общего достояния выдавала бы всем на удовлетворение необходимых потребностей, Златоуст упоминает о монастыре. Экономическую жизнь большого города он предполагал организовать по типу монастырской. Он исходил не из отвлеченной  идеи, а из того, что было уже осуществлено в церковной жизни, хотя и в  малых размерах. Тем не менее в  этих призывах к добровольному коммунизму во имя братской любви к ближнему было более благородной мечты, чем  практического расчета. Между порядками, принятыми в тогдашних монастырях, и тем, что рекомендовал Златоуст жителям столицы, была одна существенная разница: в монастырях был принят не только коммунизм потребления, но, как его необходимое дополнение, и коммунизм труда. Поскольку  община, устроившаяся на коммунистических началах, не пользуется притоком средств  извне, она необходимо должна требовать  от своих членов обязательного труда  и участия в производстве необходимого для жизни. Возможность же социализации труда в крупных масштабах  — в городах и государствах — стояла вне кругозора того времени. Поэтому, говоря об общении имуществ в Иерусалиме и о желательности  перехода к нему в Константинополе, проповедник христианской любви  и милостыни не связывает этот переворот с идеей совместного  труда и не решает вопроса, откуда будут пополняться средства общины. Ближе подходит он к основной проблеме современных социалистических теорий в другом месте, где говорит о  городе богатых и городе бедных. Город, населенный бедными ремесленниками, не знающими, что такое золото и  драгоценные камни, но имеющими мозолистые, привычные к труду руки, может  существовать, производя для себя все необходимое; город же богатых, не умеющих и не желающих трудиться, должен или пригласить ремесленников, или отказаться от праздности, или  погибнуть. Но это сравнение двух воображаемых городов сделано проповедником  только для того, чтобы показать бессилие богачей и невозможность  для них обходиться без бедных. Общность же и обязательность труда  не связывается в сознании Златоуста  с общением имуществ, как условие  последнего. Вследствие этого он ясно видел невозможность осуществления  коммунистического устройства общества и обычно свой идеал имущественного уравнения выражал в другой форме, обращаясь с ним не к обществу, а к индивидуальной совести.