Творческое воображение воображения

Но этого  мало. Существует ещё ноэма N₃ – образ творческого процесса или идея сотворения произведения, схема творческого порыва и устремления к воплощению N₂ в N₁. Если не будет ноэмы N₃, то не будет и произведения. Иначе, к примеру, встал алкоголик Сидоров из канавы, да и, схвативши в руки кисть, ни с того ни с сего сотворил с похмелья портрет Моны Лизы. Такого не бывает. И не потому, что не причудится в пьяных грёзах алкоголику Сидорову идеальный образ, а потому, что Сидоров не мастер: нет у него понятия творчества, интенции творить, вот и не сотворит он из ничто нечто.

Если ноэма N₁ отсутствует до начала творчества, затем становится и достигает вершины в законченном произведении, а ноэма N₂ – беспрерывная прямая вверх, то ноэма N₃ (для конкретного произведения) у верха (как это ни странно) до начала творчества располагается, а в момент творчества теряет свои потенции, переводя их в произведение, и с его завершением исчезает:

                                                                                                               N₂                                                                                                              

N₁                                                                                                              

 

 

                                                                                                               N₃                                                                                                                          

 время

Произведение – это и продукт, и символ творческого процесса: символ 1) становящейся идеи (N₂), 2) эманирующего творческого настроя (N₃) и 3) застывшего эманоловления (N₁).

В данной концепции  творчества важно то, что символ ноэмы существует (складывается и  волнует дух) до самого произведения, до творческого порыва и даже в каком-то смысле, поскольку та виртуальна, до идеи произведения – в априорно-трансцендентальных глубинах воображения. Таким образом, и получается, что творение созидается не из ничто, а из символа ноэмы и заключается не в созидании чего-то не бывшего, а винверсии его в ноэму символа.

Творение творится из символа ноэмы – спонтанно  и синтетически. Если нет символа, если он ещё не сложился, то и творению вытвориться и сложиться не из чего. А если есть он, то он не может не вытвориться. Как яблоку невозможно не упасть на землю, когда оно созрело. Творение потому и сотворяется, что созрел, поспел символ его ноэмы.

3. Творческое  уподобление

И всё же: «Во всяком творческом акте есть абсолютная прибыль, прирост, – отмечает Н.А. Бердяев [2, с.355]. – Творческая прибыль рождается из свободы творящего. Это абсолютный прирост к самому Божеству» [2, с.356]. А вот «учение об эманации –  бесприбыльное учение» [2, с.357].

«Прирост к  Божеству» – это мне непонятно. По мощи Бог есть актуальная бесконечность  и как таковой обладает всеполнотой. Что может ещё добавиться к  этой всеёмкости? «Прирост к Божеству»  у Бердяева становится возможным потому, что эманация, исходящая от Единого или Бога, по Бердяеву же, убывает. Раз эманация, идущая в одном направлении, убывает, то производительное творчество, идущее в другом направлении, естественно, получает возможность что-либо надбавлять к Единому или Богу – из принципа гармонического равновесия.

Однако эманация не убывает. Эманация, исходящая из актуальной бесконечности, в каждой точке идеального пространства тоже представляет актуальную бесконечность  и всю мощь Единого. Но что верно, то верно: в эманации нет свободы. Кант это хорошо понимал [7]: если эманация пришла, то пришла, если её нет, то нет. Можно создавать условия для её проявления, но нельзя создавать её саму – это выше сил человеческих, это функция исключительно Единого или Бога. Человек же не Единое и тем более не Бог.

Но что в  силах человека? В его силах  вывернуться, обмануть эманацию – уподобиться  ей. Поставить на её место эрзац, заменитель, способный в схваченных и закристаллизованных лучах  эманации создавать продолжение  и подобие её блаженства, экстаза неги, наслаждения. Таково и есть творчество как единое эманоловление. Свойство, способность личности самодеятельно, произвольно производить эманоловление есть творческая свобода.

В творчестве, действительно, творится нечто новое, прирост, прибыль. Но это новое – прежде всего прирост, прибыль личностной способности созидать эрзац, заменитель эманации. И уже затем прибыль чего-то сущего, в котором этот личностный прирост овеществлен, воплощен, закреплен, культивирован. Это сотворенное сущее поэтому и выступает символом (знаком) нового, в свободе сотворенного модуса бытия личности.

Личность, осуществляя  творческий процесс, использует недовыявленности эманации и проявляет их в творческой свободе. При уподоблении природной  эманации творец, репродуцируя эманационно ставшее, сотворяет блаженство, удовольствие, экстаз, наслаждение, катарсис, сопутствующие творимому нечто. При уподоблении субъектной эманации творец, репродуцируя блаженство, сотворяет предметы, вещи, субстраты, произведения, заключающие и носящие в себе как бы в зафиксированном и отторгнутом от Единого виде феномен эманации.

Отсюда творческое воображение (восимболирование) – это эманоловление, т.е.:

1) улавливание  трансцендентально-спонтанных эманаций  символа ноэмы в виде чувств, эйдосов, paradeigm¢, идей, мыслей, схем, образов,

2) спонтанно-продуктивное  становление образа, символа, произведения, личности, ноэмы, Я,

3) эстетическая  метóда как ноэматически-синтетическое  уподобление себя ноэме «Я»,  данной в живом понятии-символе  «творческое воображение».

V. Ноэма  «воображение воображения»

(элементы ноэматической  гносеологии)

1. Ноэматическая  апперцепция

В рамках ноэматического идеализма я пришел к необходимости  ввести понятие «ноэматической апперцепции» – в качестве атрибута воображения. Ни одно воображение не было бы осуществимо, если бы для него не существовало ноэматических (самомыслительных) условий и предпосылок.

Еще можно как-то смириться с отсутствием ноэматической  апперцепции при анализе форм чувственно-предметного воображения: здесь ноэматическая апперцепция попросту тождественна трансцендентальной апперцепции, значение которой начиная с Канта неоспоримо. Но вот что касается высших духовно-интеллектуальных этажей воображения, тут не все так просто. Катречко, например, вынужден прибегать к «интеллектуальной интуиции» или, вслед за Гуссерлем, к «эйдетической интуиции» [10, с.93]. Но я думаю, лучше всё же «эйдос» поменять на «ноэму», а «интуицию» – на «ноэзис» как апперцепцию-основание и интуиции, и воображения, и творчества, и мышления.

Это вполне оправдано. Иначе как верующему вообразить воскресение Христа, не имея ноэмы  живого общения с Богом? Как Леонардо да Винчи за четыре века до научно-технической  революции вообразить вертолет, парашют, подводную лодку, танк, турбину и  прочее, не имея ноэзиса универсального мировúдения? Как Менделееву вообразить таблицу химических элементов, не имея ноэмы атомарно-молекулярной детерминации (право, не во сне же увидеть этот ноэтический синтез)? Опять же как Малевичу вообразить «Черный квадрат», не имея ницшевской ноэмы «Бог умер»? И т.д.

«Все многообразное  в созерцании имеет, следовательно, необходимое отношение к [суждению] я мыслю в том самом субъекте, в котором это многообразное находится. … Оно есть самосознание… Единство его я называю также трансцендентальным единством самосознания…» [8, с.100], – пишет Кант. Однако, если трансцендентальная апперцепция представляет единство самосознания на фоне единого трансцендентального субъекта, то ноэматическая апперцепция – это единство самосознания в виду я-ноэмы.

Функции ноэматической  апперцепции следующие:

1) обеспечивать  изоморфное (эстетическое) единство  Я и понятия (образа, символа, ноэмы) Я,

2) утверждать  теоретическую (метафизическую) схему, обеспечивающую такое самопонимание,

3) излучать ноэматическую смыслоэнергию, пронизывающую, подобно нейтрино, всё это единство и (гносеологически) детерминирующую все частные приложения сознания, в том числе и воображение.

2. Гносеологические  функции воображения. Воображение  и знание

Вот пишу статью о воображении и воображаю, что я великий философ, способный дополнять и развивать идеи Канта. Такое воображение, вспомоществующее творчеству, имеет свои «плюсы» и «минусы»: «плюсы» – для философии, «минусы» – для жизни. О «минусах» говорить не буду, они очевидны, поговорю о «плюсах».

1) Один из  «плюсов» – поддержание образа Я.

Катречко пишет: “…Термины «образ», «картинка» мы понимаем как целостности, не сужая значения этих терминов до статуса определенных чувственных (психических) феноменов. Другими словами, под образом мы будем понимать результат сознательной (мыслительной) структуризации чувственно воспринимаемого, т.е. некоторую модель реальности…” [10, с.93].

Два замечания  в свете «плюса»: я бы не ограничивался  только чувственно воспринимаемым. Какую, к примеру, чувственность структурирует Малевич в образе «Черного квадрата»? Не черный же цвет с фигурой квадрата? И второе: я бы все-таки не настаивал на сильной формулировке, будто воображение создает образ. Ведь и Даль, и Кант говорят в большей мере о вселении, о сведении в образ, но не о создании образа. Образ– это следствие сложного применения сознания и функция всего культурного континуума, а не только воображения.

Воображение не столько создает образ, сколько  ответственно:

– за трансформацию  многообразного чувственного и иного материала в образ,

– за поддержание  бытия этого образа (репродуцирование его в своем и в других сознаниях  и при других условиях),

– за поддержание  иллюзии реальности и самой реальности этого образа.

2) Второй «плюс»  следует из последнего подпункта:

– воображение подтягивает реальность до уровня образа.

Воображение, которое  этого не делает, есть химера, иллюзия, пустая фантазия, вымысел. Однако, как  правило, воображение настолько  притягательно или, во всяком случае, составляет плоть духа воображающего, что дух этот с каждым новым образом стремится подстраиваться под свои новообразованные формы и им соответствовать, дабы не ударить в грязь лицом…

Возникает неожиданный  вопрос: если я скажу «я не великий философ», будет ли это воображением?

В аспекте первого «плюса» – да. Ибо образ «нефилософа» не в меньший мере образ, нежели образ «философа», и его поддержание требует аналогичных усилий. А вот в аспекте второго «плюса» – нет. Ибо образ «нефилософа» не требует усилий по изменению и подтягиванию себя до реальности. Реальность нефилософа у меня и так есть сама по себе.

Но здесь  надо помнить, что дело касается только префикса «не» в связи с воображаемым образом. Если я, к примеру, воображаю, что у меня две руки, то это не воображение, потому что образ «меня двурукого» обеспечивается и поддерживается иными, нежели воображение, гносеологическими механизмами. А вот если я воображаю, что у меня «три руки», то тогда тут – простор воображению. Когда же после этого я воображу, что «не три руки, а две», то это опять будет воображением, поскольку придется гасить образ «трехрукого». Но в аспекте подтягивания до реальности «нетрехрукого» воображения опять не будет, поскольку эта реальность уже предзадана…

На протяжении всей статьи я пытался показать, что меня интересует не столько воображение чувственного (материалистически-психологический подход – тут и без меня достаточно сказано) и даже не воображение психологически-социального (тут пока непаханое поле, но, думаю, оно вторично по отношению к тому, что меня интересует), а интересует меня воображение самосознательно-ноэматическое (идеалистически-антипсихологический подход).

К тому пример. Допустим, я пишу нечто и воображаю, что создаю теорию воображения. Следовательно, перед тем как это вообразить, я должен находиться в ноэматическом поле образа «теории». К образу «теории» применимы оба вышеотмеченных пункта: поддержание бытия образа иподтягивание до него реальности моего письма. Если я обнаружу, что я не так пишу, т.е. не так, как положено для теории, то я буду изменять текст и стараться, чтобы он удовлетворял образу (tecnhm'е) теории.

С теорией всё  ясно. Но вот, допустим, я в данный момент сижу и просто что-то воображаю. Вопрос: я знаю или я воображаю, что что-то воображаю? В любом случае я, как минимум, воображаю воображение. Моё воображение воображения поддерживает бытие меня в ранге воображающего. А вот подтягивает ли оно моё бытие до уровня воображения?

Чтобы подтягивать до, оно должно иметь «образ» воображения. Естественно, такого окончательного образа нет. Если бы он был, зачем устраивать конкурс по проблеме «Что такое творческое воображение»? Есть, по Канту, лишь априорная схема. Подтягивание априорной схемы до априорной схемы – это абсурд. Есть, по ноэматическому идеализму, еще ноэматическое знание – ноэма (поскольку я хоть как-то ведь знаю «воображение») плюс гносеологическое знание (поскольку я познаю воображение в ноэме воображения). Подтягивание ноэмы до ноэмы не абсурд, но бессмыслица, поскольку ноэма и так самотождественна. Остается одно: подтягивание ноэмы до гносеологического знания.

Но и это  возможно при одном условии: когда  воображение будет воображать себя и воображать, что оно, кроме прочего, познавательная сила. Если воображение  воображает иное, а не себя, то в таком  виде оно оказывается по гносеологическому механизму все равно что воображение «двух рук» (того, что и так есть).