Автор работы: Пользователь скрыл имя, 28 Октября 2014 в 23:08, курсовая работа
На протяжении двадцатого века изучению текста сказки уделялось возрастающее внимание как с традиционных литературоведческих, лингвистических, психологических, философских, этнологических позиций, так и с точки зрения современной когнитивной науки, после ее оформления. Конец двадцатого века может считаться апогеем популярности данного жанра среди читателей разных возрастов, поскольку был ознаменован появлением одной из самых известных англоязычных писательниц - Джоан Роулинг, и присвоением американским журналом «Тайм» другой детской писательнице - Корнелии Функе - титула самой влиятельной немки нашего времени в мире. [29, c. 3]
При сравнении версий перевода следующих отрывков из произведения О. Уайльда «Замечательная ракета», можно наблюдать еще некоторые различия в мужском и женском переводе:
O. Wilde. «The Remarkable Rocket»
“Pray, what are you laughing at?” inquired the Rocket; “I am not laughing”.
“I am laughing because I am happy”, replied the Cracker.
“That is a very selfish reason”, said the Rocket angrily. “What right have you to be happy? You should be thinking about others. In fact, you should be thinking about me.”
О.Уайльд «Замечательная ракета» (пер. Т. Озерской) (1)
– Над чем это вы смеетесь, позвольте узнать? – осведомилась Ракета. – Я же не смеюсь.
– Я смеюсь, потому что чувствую себя счастливой, – отвечала Петарда.
– Это весьма эгоистичная причина, – сердито промолвила Ракета. – Какое вы имеете право чувствовать себя счастливой? Вам следовало бы подумать о других. Точнее, вам следовало бы подумать обо мне.
О.Уайльд «Замечательная ракета» (пер. П. Сергеева, Г. Нуждина) (2)
“Что это тебя рассмешило?” – мигом отозвался Патрон. – Я не смеялся”.
“Мне весело, потому что я счастлива”, – ответила Петарда.
“Смех без причины – признак дурачины”,– сердито сказал Патрон. – Кто дал тебе право смеяться? Надо думать о других, а лучше всего – обо мне.
Итак, в версии перевода 2 (версия П. Сергеева, Г. Нуждина) мы можем наблюдать некоторые стилистические сдвиги в сторону понижения стиля, даже огрубления речи, например, при переводе фразы That is a very selfish reason– Смех без причины – признак дурачины; а также при использовании местоимения второго лица единственного числа ты (“Pray, what are you laughing at?” – “Что это тебя рассмешило?”), в отличие от версии перевода 1 (версия Т. Озерской), где автор использует местоимение множественного числа вы (Над чем это вы смеетесь, позвольте узнать?). Мы можем наблюдать более четкое следование тексту оригинала в версии перевода 1 и некоторые незначительные опущения в версии 2. Также следует отметить, что авторы переводов по-разному передают имя сказочной героини Rocket– Ракета (перевод 1) и Патрон (перевод 2). [23]
«Алиса» Кэрролла, безусловно, принадлежит к числу самых трудных для перевода произведений мировой литературы. Несмотря на то, что количество языков, на которые переводили «Алису», достигло почти полусотни (среди них такие «экзотические» языки, как суахили, эсперанто, язык австралийских аборигенов) и что на многие языки она переводилась не один раз, до сих пор не существует единого принципа ее перевода.
Как известно, в английском
языке нет грамматической категории рода.
По существующей издавна традиции в английском
фольклоре, поэзии и сказках имена нарицательные
осмысляются, если возникает необходимость,
в мужском роде (исключение составляют
лишь особо оговоренные случаи). Большинство
переводчиков старались, насколько это
было возможно, сохранить этот прием. Лев
и Единорог, Мартовский Заяц, Чеширский
Кот, Робин Гусь, лакеи Лещ и Лягушонок
(Fish и Frog в оригинале. Переводя их обоих
в "мужской" род, переводчики сохранили
за ними и аллитерацию). Грифон - все эти
и некоторые другие "существа" естественно
или с небольшим усилием превращались
по-русски в "мужчин". Иногда делались
небольшие изменения - за неимением мужского
рода для английского Frog, "лягушка"
без особых потерь превращалась в "лягушонка".
(Иногда, как в случае с английским "крабом»-матушкой,
превращенным переводчиками в Медузу,
процесс бывал обратным.) Порой же приходилось
прибегать к более серьезным переделкам.
В ряде случаев, к счастью для переводчика,
авторский текст оставляет свободу для
интерпретации. Кэрролл употребляет местоимение
it, говоря о таких персонажах, как the Caterpillar,
the Pigeon, the Mouse, the 'Fawn. Наиболее простые русские
аналоги к этим словам, естественно приходящие
на ум, - женского рода, и переводчики, не
колеблясь, употребили их: Гусеница, Горлица,
Мышь, Лань. При выборе последнего слова
переводчики руководствовались еще и
тем, что Алиса подсознательно отождествляет
себя с Ланью. The Caterpillar заставил переводчиков
задуматься - а не назвать ли этого персонажа
Шелкопрядом, тем более, что в обращении
Алиса употребляет форму Sir ("Червяк",
конечно, было бы слишком грубо)? При всей
соблазнительности этого имени пришлось
по размышлении от него отказаться. И потому,
что Шелкопряд слишком мал, и потому, что
имя это невольно вызывает в воображении
всевозможные южные ассоциации, мало вяжущиеся
с характером этого персонажа, пришлось
остановиться на Гусенице. [5]
Наибольшую
трудность представляло имя Дакворта.
Переводить буквально его невозможно,
не только потому, что английское Duck давало
в прямом переводе «Утку», женский род,
заранее отрицающий всякую связь с Робинсоном
Даквортом, но и потому, что ни утка, ни
селезень, ни лебедь, ни гусь, ни любая
другая водоплавающая птица не давали
необходимого «звена», «связи» к Дакворту.
После долгих
размышлений было решено «создать» необходимую
связь, построив ее не на фамилии, а на
имени Робинсона Дакворта. «Робинсон»
-«Робин»… «Робин Гу-сь!» - выговорилось
вдруг[5]. В этом имени совмещались необходимые
признаки: Робин Гусь, конечно, мужчина,
к тому же водоплавающий; имя его звучит
достаточно решительно, что не лишено
смысла, ибо и в оригинале это существо
достаточно решительное. И, наконец, что
особенно важно, от этого нового имени
протягивалась ниточка связи к реальному
лицу - Робину Дакворту.
Имен, связанных с реальными людьми, в книгах Кэрролла не так уж много. Гораздо больше имен, связанных с английским фольклором, то есть уходящих в самые глубины национального сознания и зачастую совсем не понятных нам. В главе V «Страны чудес» («Безумное чаепитие») участвуют "дипломированные" безумцы[5].
Здесь переводчик сталкивается с трудностью, практически непреодолимой: отсутствием полного понятийного аналога в одном из языков. Дело в том, что безумцы - монополия английского фольклора. Во всяком случае, в русском фольклоре таких героев нет. Следовательно, нет и связанных с ними примет, которые могли бы послужить переводчику отправной точкой, нет ассоциативного поля, понятийных параллелей. В то же время простой перевод имени ничего не даст. У русского читателя «Шляпник» (или «Шляпочник», как иногда переводят это имя) не вызывает никаких ассоциаций.
В переводе этого имени был
найден компромисс. Ближе всего по "ассоциативному
полю" к английским безумцам русские
дураки. Между ними, если вдуматься, немало
общего. И те и другие не похожи на «людей»,
все делают шиворот-навыворот, не так,
как положено. Глупость одних, равно как
и безумство других, нередко оборачивается
мудростью или вызовом «здравому смыслу
четырех стен»[5]. Не вводя в текст собственных
имен или конкретных примет, которые увели
бы нас на почву сугубо русскую, переводчики
решили обыграть «дурацкое», «глупое»
понятийное поле.
Так английский «Hatter» стал по- русски
«Болванщиком». Как ни далеко оно от оригинала,
в нем есть какая-то связь с английским
героем: он, судя по всему, имеет дело с
болванками (для шляп) и не блещет умом.
Конечно, Болванщик не может стать прямым
и полным аналогом своего английского
собрата, но все же это имя дает основание
для дальнейшей драматургии, а это в данном
случае особенно важно, ибо у Кэрролла
имя персонажа нередко определяет все,
что с ним происходит (также Шалтай-Болтай,
Труляля и Траляля и пр.).
В XI главе первой сказки снова происходит встреча с Болванщиком - он вызван в качестве свидетеля на Королевский суд, посвященный разбирательству дела о кренделях. В диалоге Короля и Болванщика новое имя мастера диктует и некоторые из его ответов.
Наконец, выбор этого имени в "Стране чудес" определил и имя одного из англосаксонских гонцов в "Зазеркалье". Гонцы у Кэрролла наделены необычными и на первый взгляд совсем не английскими именами - Hatta и Haigha. К последнему имени у Кэрролла дается объяснение: "Не [то есть Король, представлявший гонцов Алисе] pronounced it so as to rhyme with "mayor"[5]. В сущности эти имена - варианты имен Halter (Болванщик) и Hare (Заяц), замаскированные диковинным правописанием.
Тождественность этих героев явствует и из рисунков Джона Тенниела, работавшего в тесном контакте с Кэрроллом, и из ссылки на то, что Hatta - только что вернулся из тюрьмы, где отбывал наказание, и, наконец, из тона, каким говорят эти герои. В речи их сохранены характерные черты героев первой книги: у Haigha-Hare - тон более вкрадчивый; у Hatta-Hatter – просторечный[5].
Переводчики постарались сохранить эту "преемственность" персонажей. Они назвали гонцов Зай Атс и Болванc Чик, придав их именам, насколько это было возможно, "англизированную" форму.
Такими же фольклорными, уходящими в глубины народного творчества, являются имена и двух других персонажей "Зазеркалья" - Tweedledum и Tweedledee. Это им посвящен старый детский стишок:
Tweedledum and Tweedledee
Agreed to have a battle;
For Tweedledum said Tweedledee
Had spoiled his nice new rattle...
Произнести эти имена по-русски
нелегко. Они не "ложатся" на язык,
а выговариваются с напряжением. Потом
в памяти всплыл старый английский стишок
- про старого короля Коля, созвавшего
к себе своих музыкантов. Вот как в этом
стишке заиграли разные инструменты:
Then, tootle, tootle-too, tootle-too, went the pipers,
Twang, twang-a-twang, twang-a-twang, went the harpers,
T_w_e_e, t_w_e_e d_i_e-d_e_e, t_w_e_e_d_l_e-d_e_e, w_e_n_t t_h_e f_i_d_d_l_e_r_s.
Наконец, из "Аннотированной Алисы" Мартина Гарднера можно узнать, что в именах этих, возможно, звучали отголоски музыкальных баталий, шедших в начале XVIII веке между Генделем и итальянцем Бонончини. Возможно, Кэрролл знал шутливый стишок Байрона, посвященный этой вражде:
Some say, compared to Bononcini
That Mynheer Handel's but a ninny:
Others aver that he to Handel
Is scarcely fit to hold a candle;
Strange all this difference should be
Twixt tweedle-dum and tweedle-dee.
Очевидно, что Tweedledum и Tweedledee - имена звукоподражательные и что соответствия им следует искать в русских словах, изображающих, и притом без особого почтения, звуки всевозможных музыкальных инструментов.
Поэтому братьям-близнецам были даны имена «Труляля» и «Траляля»[5].
Раз Труляля и Траляля
Решили вздуть друг дружку.
Из-за того, что Траляля
Испортил погремушку, -
Хорошую и новую испортил погремушку.
Но ворон, черный, будто ночь,
На них слетел во мраке.
Герои убежали прочь,
Совсем забыв о драке.
Тра-ля-ля-ля, тру-ля-ля-ля, совсем забыв
о драке.
Как видим, "транспонирование" имен в книгах Кэрролла приобретало первостепенное значение. Выбор нового имени должен был опираться на круг ассоциаций, знакомых русскому читателю, которые в то же время не были бы исключительной монополией России. Выбор нового имени вел к "транспонированию" всех связанных с ним деталей. Самое главное тут было сохранить кэрролловский прием, своеобразную логику его повествования. Выбор нового имени для кэрролловских героев - это определение их характеров, их дальнейшего поведения. Это определение драматургии книги.
Наблюдения над гендерными сдвигами в русских переводах выявляют любопытную картину: во всех без исключения случаях сдвиг происходит в одном и том же направлении - мужской персонаж в переводе превращается в женский. Возникает искушение истолковать эту тенденцию как своеобразную советскую «политкорректность» - стремление разбавить мужскую компанию женскими образами. Но при разборе каждого конкретного случая за ним не обнаруживается специальных мотивировок - лишь механический подход к передаче имени персонажа и неотрефлексированность гендера как особой переводческой проблемы.
Заключение
В заключение данной работы следует отметить, что в ходе данной работы рассмотрены особенности жанровой природы литературной сказки, некоторые отличия литературной сказки от народной, а также были выделены хронологические рамки английской литературной сказки, упомянуты авторы и их произведения, герои, основные составляющие сказки. Была рассмотрена проблема обращения авторской (литературной) сказки к мифологии, фольклору и эпосу.
Также в данном исследовании была рассмотрена авторская (литературная) сказка как тип текста, её особенности и характерные черты, а также были освещены проблемы перевода авторской сказки (с точки зрения гендерного подхода) на русский язык на примере следующих произведений: Алан Милн «Винни-Пух», Льюис Кэрролл «Алиса в Стране Чудес», сказки Оскара Уайльда. На рассмотрение были взяты переводы разных авторов, выделены наиболее трудные для передачи на русский язык отрывки и сопоставлены, как с ними справились опытные переводчики.
В работу были включены история переводов сказочных персонажей относительно их гендерной принадлежности (следует отметить, что в литературе существует особая область, в которой русские переводчики традиционно ведут себя очень вольно и которая очень мало подвергается концептуальному осмыслению; это гендерные характеристики персонажей англоязычной литературы, не являющихся людьми (животных, аллегорических и мифологических образов)), варианты переводов имен собственных, образующие в языке обширный пласт лексики, а также названий и каламбуров, нонсенсов и игры слов автора.
Вместе с тем переводчики стремились, не нарушая гендерных характеристик подлинника, передать особую образность авторских сказок Кэрролла, Уайльда, Милна, своеобразие их эксцентрических нонсенсов. Было понятно, что эта задача практически невыполнима: невозможно точно передать на другом языке гендерные характеристики героев, в этом другом языке не существующие. И все же хотелось как можно ближе приблизиться к оригиналу, пойти путем параллельным, если нет такого же, передать если не органическую слитность буквы и духа, то хотя бы дух подлинника.
Информация о работе Гендерные особенности сказочных персонажей