Социальный порядок в России

Автор работы: Пользователь скрыл имя, 06 Ноября 2012 в 20:36, курсовая работа

Краткое описание

В монографии с позиций социальной философии исследуется сложная проблема становления нового социального порядка в России, развернуто анализируются ее институциональные и нормативно-правовые аспекты. Автор формирует и обосновывает теоретическое видение, предлагает систематизированные обобщенные выводы и рекомендации по формированию социального порядка в современном и будущем российском обществе.

Содержание

Содержание 3
Введение 4
Глава I. Социальный порядок: процессы распада и становления. 10
1.1. Теория вопроса социального порядка. 12
1.2. Социальные сферы порядка в России. 25
Глава 2. Институционализация основ социального порядка. 43
2.1. Политика институционализации. 45
2.2. Несовместимость социальных институтов 61
2.3. Регионализация и институциональное проектирование в России. 76
Глава 3. Экономические проблемы становления нового порядка. 90
3.1. Противоречия нового экономического порядка 92
3.2. Теневая экономика 111
3.3. Институциональная композиция экономики и политики 129
Глава 4. Упорядочение социальной структуры. 147
4.1. Групповая структура общества 149
4.2. Классовая структура и новые социальные типы 167
4.3. Декомпозиция массовых классов 185
Глава 5. Нормативно-правовые основы социального порядка 202
5.1. Нормативный порядок в современной России 204
5.2. Легитимация правопорядка 218
5.3. Право в нормативном порядке 233
Глава 6. Становление нормативно-ценностных систем 249
6.1. «Порядок» и «хаос» 252
6.2. Интересы и ценности в системной трансформации общества 268
6.3. Прагматизация социального поведения и сознания 284
Заключение 301

Прикрепленные файлы: 1 файл

Социальный порядок в России.doc

— 1.55 Мб (Скачать документ)

По данным опроса ВЦИОМа (1996 г.), было отмечено, что характеризуя уровень  жизни своих семей в негативных тонах, 52% опрошенных не предпринимают каких-либо действий для изменения ситуации, а “просто экономят”. Такой вариант поведения достаточно широко распространен во всех социально-демографических группах. Причем сюда не включены бездомные, бомжи, попрошайки310.

По данным Ю. Левады, на первом месте  среди повседневных интересов стоят  заботы о твердом, пусть небольшом  заработке и уверенности в завтрашнем дне (45% опрошенных в 1989 г. и 54% в 1994 г.). Много работать и хорошо зарабатывать, пусть даже без особых гарантий на будущее, были готовы в 1989 г. 27%, а в 1994 г. - только 23% опрошенных. Иметь же собственное дело, вести его на свой страх и риск - соответственно 9 и 6%311.

Ряд авторов акцентируют внимание на том, что “нормы, образцы и  модели самоидентификации молодежи лежат в сфере либеральной экономики”312. По данным одного опроса, 2/3 студентов - экономистов связывают свое профессиональное будущее с карьерой в сфере частного бизнеса, а 6 из 10 хотели бы когда-нибудь организовать собственное предприятие313.

Нельзя не отметить наличие расхождений  в оценках исследователей. Одни акцентируют внимание на устойчивости патерналистско-эгалитаристской линии поведения россиян, другие же отмечают утрату их веры в нынешнее государство и его институты и естественный рост индивидуализма и склонность полагаться только на себя. На вопрос “на кого Вы можете положиться?” 82% опрошенных ответили - “только на себя самого”314. По данным другого опроса, в 1994 году уже около 55% респондентов надеялись прежде всего на самих себя и во вторую очередь - на общероссийскую и иные власти315. Это дало основание утверждать, что в результате безразличия властей к человеку и других обстоятельств “объективно индивид оказался в положении, побуждающем его действовать самостоятельно, отказываясь от прежних мифов в пользу рациональных аргументов”316.

В.М. Соколов отмечает все большее  распространение в нравственных качествах прагматизма: преобладание направленности человека только на личную выгоду в знакомствах, в социально-политических ситуациях, в разрешении различных конфликтов317. Так, согласно опросу двух тысяч представителей российской молодежи, проведенного германским Фондом Фридриха Эберта совместно с Российским независимым институтом социальных и национальных проблем, свыше 40% опрошенных ради прибыли готовы нарушить моральные нормы318.

Сравнительные данные по группам рабочих, инженеров и студентов, полученные в результате двух исследований 1980-1983 и 1992-1993 годах, выявили, что общим для всех групп опрошенных являлся рост значимости материально-бытовой сферы. Но как главная проблема жизни, ее цель, материальное благополучие не значимо для всех групп опрошенных, за исключением рабочих. Деньги, став сильнейшим раздражителем повседневной жизни, не стали стимулом стратегической активности. Бедность для большинства современников - то, что мешает жить.

Отмечено также резкое уменьшение по сравнению с 80-ми годами значимости работы и изменение ее функции. Десять лет назад работа была не только источником материального благополучия, но и местом, где человек находил реализацию собственным устремлениям, друзей, решал свои бытовые проблемы. Сейчас работа не выполняет даже своей основной функции - как места, где можно заработать319.

Ориентация индивидов и групп  на социально-экономические цели связана с неадекватным восприятием действительности и неумением найти надлежащие средства для их достижения. Большинство российского общества руководствуется прагматическими целями и материальными интересами в своих действиях, но не располагает знанием об успешных средствах их реализации. Тем более что знание о правилах функционирования посткоммунистической экономики только формируется. Большинство индивидов не располагает даже его фрагментами.

В России на уровне индивидуального  поведения, принимающего массовые масштабы, все более развивается эгоистический инструментализм - стремление к достижению благосостояния и экономических интересов любой ценой, в том числе и за счет постоянного нарушения норм морали и права. Групповые экономические интересы не формулируются на почве консенсуса относительно экономического порядка, поскольку такового не существует. Поэтому  отбор и комбинация средств достижения экономических интересов устанавливаются чисто произвольно. Морально-правовые проблемы становления нового экономического порядка не превратились в главную тему СМИ, законодательного корпуса, политиков и социальной науки. Институциональных решений возникающих противоречий индивидуальных и групповых экономических интересов тоже пока нет. Индивиды и группы в социальном поведении руководствуются чисто корпоративистскими образцами, воспроизводящими социальный атомизм, характерный для реального социализма. В результате деспотия руководящего персонала на уровне отдельного предприятия и учреждения все более усиливаются.

Итак, в посткоммунистической России имеет место нереалистическая, эмоциональная и инструментальная прагматизация отношения между интересами и ценностями. Универсального нормативно-оценочного порядка не существует. Комплекс описанных порядков может быть обозначен как многоукладность, в которой специфически российская прагматическая ориентация преобладает над аксиологической ориентацией. Обе ориентации взаимодействуют и влияют друг на друга. Слабость аксиологической ориентации проявляется в потере классических ценностей труда и трудовой морали, с которыми связаны классические аксиологические дилеммы. Постматериалистические и альтернативные ценности не характерны для большинства общества. Инструментальная прагматизация сознания и поведения заключается в использовании любых доступных средств для достижения индивидуальных и групповых целей. Нереалистическая прагматизация отличается таким способом формулировки социально-экономических целей, при котором отсутствует знание об успешных средствах их достижения.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение

 

Современная отечественная социология и весь комплекс социогуманитарных наук ведет поиск надежного методологического инструментария для описания происходящих социальных процессов. Этот поиск сопряжен с кардинальной проблемой. С одной стороны, радикальные изменения в основных сферах социального бытия должны вести к выработке принципиально новых концепций, теорий и языка для описания возникающего социального порядка. По крайней мере, необычность множества возникающих социальных явлений, ситуаций и отношений ведет к выводу о возможности новых концепций и категорий. С другой стороны, характер происходящих изменений и социальной трансформации, по замыслам их инициаторов, должен привести к созданию социального порядка, известного уже несколько сотен лет под именами "рыночной экономики" и "парламентарной демократии". Такой социальный порядок издавна квалифицируется как капиталистический. С этой точки зрения нет оснований создавать новые концепции и теории. Достаточно умело применять уже существующие разработки для анализа общества, которое движется в направлении "нормального" социального порядка.

Данная проблема частично объясняет  тот факт и тенденцию, что в  современной отечественной социальной философии практически не ведутся идеологические и методологические дискуссии. Действительно, если полагать, что современное российское общество возвращается на "известные" и "проторенные" пути, необходимость обсуждения методологических вопросов отпадает. Достаточно найти прагматические средства по быстрому достижению уже известного социального порядка.

Конечно, тщательное социологическое  наблюдение и описание социальных процессов предполагает использование всего накопленного теоретического инструментария. Это необходимо прежде всего для отбрасывания телеологической модели анализа социальных изменений, которая господствовала до недавних пор в отечественном социогуманитарном знании. В целях критики указанной модели требуется фиксировать множество и разнонаправленность происходящих социальных процессов и применять весь комплекс социологических концепций.

В частности, институциональный анализ советского/российского общества, как множества политических и социальных институтов, пока разработан недостаточно. Но по мере постепенного отхода от традиционной макросистемной парадигмы все более значимым становится институциональный аспект происходящих изменений. Ранее было показано, что происходящие социальные трансформации слабо институционализованы. Они затрагивают преимущественно макросоциальный уровень и повседневную жизнь граждан, тогда как мезоуровень социальной жизни, связанный с деятельностью социальных институтов, остается в  тени, а его кардинальные изменения все еще проблематичны.

Для объяснения данного феномена надо учитывать ряд обстоятельств, связанных с историей советского общества. Современные жители России, стран ближнего и дальнего зарубежья пытаются понять процесс социальной трансформации, начавшийся и влияющий на современную ситуацию с 1917 года до наших дней. Тогда вожди и деятели большевистской партии и Советского государства создали систему политических и социальных институтов, долженствующих доказать свою особую силу по преобразованию людей, человеческих отношений и созданию финальной формы социально-экономического порядка. Этот замысел и установка вытекали как из  революционного сознания периода Французской революции и вдохновившего его Просвещения (особого типа отношения между теорией и практикой), так и из типично российской традиции осуществления всех социальных преобразований "сверху". В рамках Просвещения был поставлен кардинальный вопрос: кто является источником социального зла - люди или учреждения? Можно ли сделать человека совершенным или "всесторонне развитым" без перестройки учреждений, институтов и отношений?

Для понимания нынешних социальных процессов надо тщательно изучить социальные процессы, структуры и институты, не только сформировавшиеся сейчас, но и сложившиеся в советской время. В литературе достаточно широко распространено мнение о том, что система реального социализма со всеми ее институтами была "великим историческим экспериментом". Если продолжить метафору, то годы после роспуска КПСС, распада СССР и отмены плановой экономики могут рассматриваться как "решающий эксперимент" для установления меры податливости трех поколений советских людей на проводимый над ними великий социальный опыт. Если считать главные институты социализма элементами преступного политического строя (такой стереотип тоже распространен в общественном сознании), то как можно назвать те элементы складывающегося в России социального порядка, которые толкают граждан на воровство, коррупцию, убийства, самоубийства, проституцию, бездомность, безработицу, нищенство и другие явления, ставшие повседневными?

При анализе данных вопросов надо учитывать способность социальных институтов регулировать поведение индивидов и групп и обеспечивать трансляцию действий, выходящую за рамки физических и психических свойств человека и его жизни в целом. Это свойство социальных институтов отражает устойчивость и интенсивность человеческих потребностей, для удовлетворения которых спонтанно возникают или сознательно создаются конкретные социальные институты. Социология детально изучила их внутреннюю структуру и внешние связи с остальным обществом. Дело в том, что в самих институтах возникают такие явления и свойства, которые выходят за рамки человеческих потребностей и противоречат последним. Социальные институты заинтересованы прежде всего в собственном воспроизводстве и могут доминировать над индивидами и обществом в  целом.

Показательным примером здесь может  служить институт политической власти и управления, сложившийся в советский период. Он создал социальный порядок, который надо преобразовать. Советское общество было политическим, поскольку политика доминировала во всех сферах его жизнедеятельности. Это доминирование обеспечивалось властно-управленческими институтами, официальной идеологией, видением социального порядка и специфическим мифом о его возможности. Носителями данного мифа были люди, занятые во властно-управленческих сферах советского общества и влиявшие на все сферы его жизни. Главное свойство политических институтов советской модели социализма заключалось в создании и развитии сил, необходимых для захвата, удержания и использования власти. Ленинская концепция власти полагала силу и террор главными факторами, с помощью которых можно исключить существующий социальный порядок и создать новый. Поэтому первыми институтами советской власти были институты политической полиции, партии и армии, организованных по принципам военных институтов. Таким образом, аппарат политической власти, созданный в результате революции, базировался на аппарате насилия. Лишь после создания данных институтов советское государство смогло приступить к преобразованию экономики и культуры.

Однако такие преобразования начинались обычно с создания институтов контроля и давления на поведение и сознание индивидов. Здесь советская власть не принесла ничего нового, поскольку с незапамятных времен власть опиралась на репрессии и контроль. На рубеже XII-XIII вв. китайские мудрецы разработали для Чингисхана модель организации и функций политической полиции, охраны властителя, репрессий и контроля над обществом. Эта модель применялась на всем протяжении советской власти320. Советские властители неплохо усвоили и советы Макиавелли о том, что власть лучше базировать на страхе, а не на любви подданных к ней. В этом смысле ленинизм повторял принципы организации политических институтов, известные на протяжении тысячелетий.

Были и моменты новизны. Политические институты советского общества выполняли "руководящую роль" в социальной организации за счет принадлежности руководящих кадров к коммунистической партии. Не менее важной новой задачей политических институтов было воспитание "нового человека". Согласно замыслам создателей советского государства, "новый человек" должен был воспринять от первого поколения революционеров функцию руководства обществом, в котором официально декларированные принципы социализма станут главным мотивом поведения людей. Интернализация данных принципов на уровне индивидуального поведения, что ими руководствуются все члены общества, а представители власти показывают в этом пример.

Информация о работе Социальный порядок в России