Автор работы: Пользователь скрыл имя, 04 Декабря 2013 в 18:44, автореферат
Актуальность исследования определяется необходимостью выработки новых подходов к изучению феномена самодержавия и, в частности, выяснения функций государя, его советников и приказного аппарата в российской монархии XVI – XVII вв. По мнению автора, эта задача успешнее решается на материале отдельных эпох, одной из которых был период 30-40-х гг. XVI в., изучаемый в представленной диссертации. Указанный период давно нуждается в комплексном монографическом исследовании, и настоящая работа восполняет существенный пробел в историографии политической истории России.
Пятый параграф посвящен январскому дворцовому перевороту 1542 г.
Январские события 1542 г. свидетельствовали
о продолжении острого
Ударной силой переворота стали члены новгородской служилой корпорации: «ноугородцы Великого Новагорода все городом». Поддержку городовыми детьми боярскими группировки во главе с кн. И. В. Шуйским можно поставить в один ряд с рассмотренными ранее проявлениями кризиса великокняжеской службы: массовым бегством детей боярских в Литву в годы Стародубской войны и переходом части новгородских помещиков на сторону кн. Андрея Старицкого в 1537 г. По-видимому, после смерти последнего из братьев Василия III служилые люди, не рассчитывая на милость юного государя, стали ориентироваться на лидеров боярских группировок.
Зато с точки зрения изменений в придворной иерархии, январский переворот 1542 г., вопреки утвердившимся в науке представлениям, имел лишь кратковременный эффект: кн. И. Ф. Бельский был окончательно удален с политической сцены, а кн. И. В. Шуйский вернулся ко двору, но в мае того же года он умер. После его смерти у Шуйских не нашлось другого столь же авторитетного и влиятельного лидера, и тезис об их «втором правлении» в 1542 – 1543 гг. на поверку оказывается всего лишь историографическим мифом.
В шестом параграфе рассматриваются вспышки насилия при московском дворе в сентябре и декабре 1543 г. В первом случае нападению подвергся боярин Ф. С. Воронцов: на глазах у великого князя и митрополита он был схвачен и избит своими противниками во главе с кн. А. М. Шуйским, а затем отправлен в ссылку. Во втором случае позорной казни по приказу великого князя был подвергнут уже сам кн. А. М. Шуйский. Сравнивая эти эпизоды между собой, помимо дальнейшей эскалации насилия можно заметить и существенное изменение характера придворной борьбы: если раньше соперничавшие между собой лидеры боярских группировок сводили друг с другом счеты напрямую, игнорируя малолетнего великого князя, то теперь они стремились завоевать расположение юного государя и с его помощью расправиться со своими противниками.
В шестой главе («Последние годы “боярского правления”») ставится вопрос о времени выхода из политического кризиса и путях преодоления его негативных последствий.
В первом параграфе показано, что в 1544 – 1546 гг., отмеченных только опалами и казнями, не заметно никаких признаков политической стабилизации, а сам великий князь по-прежнему выступал лишь орудием соперничавших между собой группировок. Освободившись от опеки, он проводил многие месяцы за пределами столицы, предпочитая государственным делам долгие поездки по монастырям и охотничьим угодьям.
Расстановку сил при великокняжеском дворе в 1544 – первой половине 1546 г. можно охарактеризовать как неустойчивое равновесие: ни одна из соперничавших друг с другом группировок не имела решающего перевеса, чем и объясняется чередование опал и пожалований в те годы. Распространенная в научной литературе версия о господстве в тот период кн. И. И. Кубенского и Воронцовых, как показано в работе, не имеет опоры в источниках.
Во втором параграфе подробно рассматриваются события 1547 г.: венчание Ивана IV на царство и июньское восстание в Москве, с которыми в историографии принято связывать окончание так называемого «боярского правления». Однако если исходить из сущностных черт изучаемой эпохи – фактического неучастия Ивана IV в государственных делах и длительной политической нестабильности, сопровождавшейся вспышками насилия, – то в этом отношении никаких принципиальных изменений до конца 1547 г. обнаружить не удается.
Венчание Ивана Васильевича на царство 16 января 1547 г., безусловно, имело серьезные последствия в идеологии и внешней политике. Но каких-либо резких перемен в течение придворной жизни эта церемония не внесла: юный царь по-прежнему находился под влиянием временщиков (на этот раз – Глинских), которые использовали его в качестве орудия для расправы со своими противниками.
Июньское восстание в Москве, в ходе которого был убит дядя царя кн. Ю. В. Глинский и пострадали многие слуги Глинских, поход возбужденной толпы в село Воробьево, где тогда находился государь, а также проявленная во время этих событий беспомощность властей, – все это приметы острого политического кризиса, в очередной раз заявившего о себе летом 1547 г. В том же ряду можно назвать и неудавшуюся попытку побега в Литву, предпринятую осенью того же года князьями М. В. Глинским и И. И. Турунтаем Пронским. Таким образом, 1547 г. никак нельзя считать временем выхода из кризиса. Период «успокоения» растянулся на более длительный срок.
В третьем параграфе изучается консолидация придворной элиты в конце 1540-х гг. Страшные пожары, опустошившие столицу в апреле и июне 1547 г., рассматривались современниками как проявление Божьего гнева за грехи правителей. Церковное покаяние, щедрые пожертвования в монастыри были средством умилостивить небесные силы. Другим способом примирения с Богом и людьми, к которому прибегнул Иван IV по совету митрополита, стало прощение опальных, а также отказ от новых опал и казней.
Консолидации придворной элиты способствовала также широкая раздача думских чинов по случаю женитьбы царя на Анастасии Захарьиной в феврале 1547 г. В итоге осенью того же года Дума насчитывала уже 20 бояр и 5 окольничих – наивысший показатель за всю первую половину XVI в.
Но, наряду с динамикой численности царского синклита, серьезного внимания заслуживает также изменение представительства тех или иных фамилий в Думе. К концу 1548 г. в Думе установился своего рода баланс между старинной ростово-суздальской знатью (трое князей Ростовских, двое Шуйских и кн. А. Б. Горбатый), потомками литовских княжат (кн. Д. Ф. Бельский, Ю. М. и Ф. А. Булгаковы) и старомосковским боярством (двое Захарьиных-Юрьевых, двое Морозовых, И. П. Федоров, И. И. Хабаров и др.). Так создавалась основа для преодоления раскола в боярской среде.
Важной вехой на пути к примирению стало совместное заседание Думы и Освященного собора, состоявшееся 27 февраля 1549 г. в кремлевских палатах. На этом собрании, получившем в литературе название «собор примирения», бояре били челом государю за все «обиды великие», которые они причинили в минувшие годы детям боярским и крестьянам, и царь торжественно даровал им прощение, потребовав впредь так не делать. Этот ритуал публичного покаяния и примирения идеологически оформил произошедшую к концу 1540-х гг. консолидацию правящей элиты.
Но помимо морально-психологического эффекта, «собор примирения» имел и вполне практические последствия. Во-первых, произошла амнистия всех опальных. Во-вторых, прощение получили и мертвые: власти сочли необходимым позаботиться о душах убиенных бояр и князей. В 1549 –1550 гг. в разные монастыри были сделаны вклады по кн. М.Б. Трубецком, кн. И. И. Кубенском и др.
Итак, к началу 1549 г. политический кризис был преодолен, но остались его последствия. Самым тяжелым из них была гибель многих людей: за 1533 – 1547 гг. погибло примерно полтора десятка самых знатных лиц, включая обоих удельных князей – дядей Ивана IV, а также несколько десятков детей боярских. Дворцовые перевороты и расправы не могли не произвести шокирующего впечатления на современников. Неудивительно, что в памяти потомков годы так называемого «боярского правления» запечатлелись как одна из самых мрачных эпох российской истории.
Однако утверждения некоторых исследователей о том, что в рассматриваемую эпоху правительственная деятельность была якобы дезорганизована борьбой за власть, нуждаются в серьезной критической проверке. Для этого необходимо обстоятельно изучить, как функционировало центральное управление «при боярах», в 30–40-х гг. XVI в. Данная проблема является предметом рассмотрения во второй части диссертации.
Вторая часть исследования, «Механизм принятия решений и управление страной “при боярах”», состоит из пяти глав.
В седьмой главе («Будни власти: «боярское правление» в зеркале канцелярских документов») показаны возможности использования актового материала как источника по истории центрального управления изучаемой эпохи и предложена методика анализа этих документов.
В первом параграфе содержится краткий обзор исследований по актовому источниковедению XVI в. Особо отмечается вклад С. М. Каштанова в разработку этого направления. Выявленные и опубликованные им грамоты 1530-х – 1540-х гг. послужили документальной основой для ряда наблюдений, сделанных в настоящем исследовании. Большое значение для изучаемой темы имеет также проведенное ученым сравнение работы канцелярий в средневековой России и Европе.
Вместе с тем, некоторые методические приемы, применяемые С. М. Каштановым к анализу актового материала, и полученные с их помощью выводы еще в 1960-х гг. вызвали серьезные возражения со стороны ряда исследователей (Н. Е. Носова, Б. Н. Флори). В частности, было оспорено стремление С. М. Каштановым объяснять выдачу чуть ли не каждой жалованной грамоты политическими мотивами.
По наблюдениям диссертанта, тезис о политической обусловленности любой жалованной грамоты не подтверждается материалом 30-40-х гг. XVI в. Более реалистичным представляется иной взгляд на природу жалованных грамот, которого в свое время придерживался С. Б. Веселовский и который в полемике с С. М. Каштановым отстаивал Н. Е. Носов: согласно этой точке зрения, выдача подобных грамот не являлась каким-то политическим событием, а была вполне обычной, заурядной процедурой и диктовалась потребностями феодального землевладения и хозяйства.
Сказанное, разумеется, не означает, что жалованные и указные грамоты, будучи по преимуществу хозяйственно-распорядительными документами, не представляют никакой ценности для политической истории. Они действительно мало что могут прибавить к имеющимся сведениям о придворной борьбе, но для изучения функционирования центрального управления и выяснения персонального состава дворцовых ведомств и дьячества эти документы имеют первостепенное значение.
Во втором параграфе ставится вопрос о соотношении всей совокупности официальных актов, изданных в 30-40-х гг. XVI в., и той их части, которая сохранилась до нашего времени. Этот вопрос важен, прежде всего, в источниковедческом плане: от его решения зависит оценка репрезентативности имеющегося в нашем распоряжении актового материала. Но у данной проблемы есть и другой аспект: производительность государственной канцелярии характеризует состояние управления в той или иной стране в определенную эпоху, ведь между количеством разного рода бумаг, производимых канцелярией, и штатом чиновников существует прямая взаимосвязь.
Всего на сегодняшний день известна 571 жалованная и указная грамота, выданная с 1534 по 1548 г., включая подлинники, списки или только упоминания в более поздних документах. Более 2/3 от этого числа (399 актов) составляют грамоты, выданные церковным корпорациям (монастырям, церквам и соборам, владычным кафедрам). В. Б. Кобрин, посвятивший специальное исследование проблеме репрезентативности сохранившегося актового материала XV – XVI вв., пришел к выводу, что в общей сложности до нас дошло не менее половины актов из всех монастырских архивов XVI в. Исходя из этих расчетов, общее количество грамот, полученных монастырями, церквами и владычными кафедрами в 30-40-е гг. XVI в., можно оценить примерно в 800 единиц. Гораздо труднее подсчитать остальную массу грамот, выданных от имени Ивана IV помещикам, посадским людям, сельским общинам.
От 1534 – 1548 гг. сохранилось 9 губных, 6 жалованных уставных грамот селам и волостям, одна таможенная грамота. Шесть грамот адресованы посадским людям. Можно предположить, что еще несколько десятков подобных документов не дошло до нашего времени. Однако эта поправка существенно не влияет на общую оценку объема канцелярской продукции 30-40-х гг. XVI в. Другое дело – тысячи служилых людей, которые должны были иметь документы на право владения землей. Существуют, однако, серьезные сомнения в том, что именно рядовые помещики в изучаемое время были главными получателями великокняжеских грамот.
По данным Дозорной книги Тверского уезда 1551 – 1554 гг., из 1173 землевладельцев, упомянутых в этом описании, лишь 165 (т. е. 14 %) ссылались на великокняжеские грамоты разного времени. Гораздо чаще (314 случаев) документами на право владения служили частные акты: купчие, меновные, духовные и т.п. Лишь 29 помещиков определенно сослались на грамоты Ивана IV; и даже с учетом еще 17 актов, обозначенных в источнике как «грамоты великого князя Ивана Васильевича всея Русии» (ведь в принципе мог иметься в виду и Иван III), получается, что за первые двадцать лет правления Ивана IV тверские помещики получили менее 50 жалованных грамот.
Аналогичными данными по другим уездам мы не располагаем. Но в самом факте использования частных актов в качестве владельческих документов на землю едва ли можно усмотреть какую-то тверскую специфику. Вполне вероятно, что в целом лишь небольшая часть городовых детей боярских успела получить в 30-40-е гг. XVI в. поместные, ввозные или несудимые грамоты от имени Ивана IV. Если условно считать эту долю равной 3-4 %, как было в Тверском уезде, то, исходя из численности служилого сословия примерно в 20 тыс. чел. (за ориентир взяты данные Полоцкого разряда 1562/63 г.), можно предположить, что всего в 1534 – 1548 гг. помещикам было выдано порядка 800 грамот, т.е. столько же, сколько монастырям.