Автор работы: Пользователь скрыл имя, 21 Марта 2014 в 05:36, диссертация
Актуальность темы работы обусловлена тем, что в последнее время во внешней политике (общем курсе государства в международных делах) отдельных стран преобладают тенденции, противоречащие международному праву. Учредители ООН в свое время ставили перед собой задачу “создать условия, при которых могут соблюдаться справедливость и уважение к обязательствам, вытекающим из договоров и других источников международного права”[1].
Сейчас раздается все больше голосов о трансформации самой сути понятия суверенности государства в результате глобализации, международного сотрудничества, экономической взаимозависимости многих стран. Разумеется, что именно этот пункт всегда представляет собой предмет для дискуссий.
В-третьих, с точки зрения международного права и национального законодательства международные, т.е. внутренние конфликты - это вооруженное противоборство между правительственными силами, с одной стороны, и незаконными вооруженными формированиями - с другой, в пределах территории одного государства. Основные вопросы, связанные с использованием вооруженных сил и других, силовых компонентов военной организации государства в условиях внутреннего вооруженного конфликта, относятся исключительно к компетенции суверенного государства. Никто не вправе вмешиваться в деятельность государства в этой области.[56]
При этом важно иметь в виду, что положения международного гуманитарного права применимы к внутренним, конфликтам только тогда, когда военные действия достигают определенного уровня интенсивности. Всегда что находится ниже этого уровня (беспорядки, волнения, напряженность), признаются вооруженными конфликтами и должны регулироваться специальными национальными законами о чрезвычайном положении.
Следовательно, мы можем констатировать, что согласно статье 25 Устава ООН о выполнении решений Совета Безопасности всеми государствами - членами ООН практически любые предпринимаемые ООН действия являются «законными» с точки зрения международного права, так как относительно их "де-юре" достигнут консенсус мирового сообщества. Действия ООН могут быть законными, но не рассматриваться в качестве таковых многими народами мира, особенно любой группой, которая сочтет себя жертвой "агрессии" со стороны ООН. Безусловно, по этой причине в процессе принятия решений в рамках ООН необходимо стремиться и к обеспечению законности "де-факто", поскольку, в конечном итоге, для содействия любому вмешательству в целях мирного разрешения споров потребуется поддержка действий ООН со стороны народа.
Еще один обязательный критерий - это принятие соответствующего решения Советом Безопасности ООН. Высказанные выше соображения дают основания утверждать, что ситуация, подобная Косово, не повторится. Разумеется, должно быть выделено финансирование и найдено необходимое количество военнослужащих. По имеющимся оценкам, на новые предполагаемые операции по поддержанию мира потребуется не менее 200 млн. долларов в год. При этом крайне желательно, чтобы в акции было заинтересовано хотя бы одно из крупных государств, которое взяло бы на себя основные заботы по организации вмешательства, подобно Австралии в Восточном Тиморе или Франции в Руанде.
Понятно, и то, что, как и всякий другой феномен современной политической жизни, «гуманитарная интервенция» не может быть оценена однозначно, поскольку она представляет собой сложное и местами противоречивое явление общественного развития, тем более на данной ранней стадии, когда еще только идет процесс его осмысления и выработки необходимых критериев.
2.2. Доводы против «гуманитарной интервенции»
В свое время операция НАТО в Югославии в 1999 г. довела разногласия по вопросу целесообразности проведения «гуманитарной интервенции» до точки кипения, перенеся их и в расколовшийся Совет Безопасности ООН. В результате, как известно, было де-факто признано право на военное вмешательство без санкции Совета, хотя оно, практически, не обсуждалось и никак не было обосновано. А моральные и гуманитарные обоснования силовой акции в связи с конфликтом в Косово, на первый взгляд, куда более сильные, чем юридические и политические, подрывались обоснованными утверждениями, что интервенция на практике привела к не меньшим потерям среди мирного населения, чем предотвратила. Да и сами методы осуществления операции вызывали острую критику, а мотивы участников - серьезные сомнения.
Нынешний Устав ООН допускает «вмешательство», если оно вызывается наличием угрозы международному миру и безопасности. Сюда с некоторыми, правда, натяжками можно отнести реакцию на угрозы, которые порождает связь с глобальной сетью терроризма, а также наличие оружия массового уничтожения или настойчивые попытки создать его.[57] Однако ни геноцид, ни массовые преследования на политической, расовой, религиозной почве, если скрупулезно следовать Уставу ООН, не дают международной общественности права на «гуманитарную интервенцию». Ибо с точки зрения международного права тиранические режимы не менее суверенны, чем режимы демократические.[58]
ООН переживает ныне новый этап деятельности. Она освобождается от сковывавшей ее многолетней конфронтации, обретает свое предназначение, провозглашенное в Уставе в качестве первой задачи Организации: "Избавить грядущие поколения от бедствий войны". В арсенале этой Хартии международных отношений содержатся важные средства, способные обеспечить задачи миротворчества в сферах превентивной дипломатии.
Так, глава VI Устава ООН содержит обстоятельный перечень средств мирного разрешения споров, продолжение которых может угрожать миру. Они были подтверждены в Манильской декларации 1988 г. о предотвращении и урегулировании споров и ситуаций, которые могут угрожать международному миру и безопасности, и о роли ООН в этой области; 15 ноября 1989 г. Генеральная Ассамблея приняла резолюцию (44/21) о поддержании международного мира.
В главе VII Устава предусмотрены положения, определяющие действия ООН в отношении угрозы миру, нарушений мира и актов агрессии. Принципиально важны положения об исключительных прерогативах Совета Безопасности определять наличие любой из перечисленных ситуаций и принимать необходимые решения - от мер, не связанных с использованием вооруженных сил, до действий "воздушными, морскими или сухопутными силами"[59]. Создатели Устава предусмотрели для этого конкретную процедуру, предполагающую соглашения, которые должны в каждом случае заключаться между Советом Безопасности и членами Организации, о предоставлении в распоряжение Совета необходимых вооруженных сил и средств обслуживания.
В VII главе Устава ООН содержатся и другие положения, касающиеся реализации права Совета Безопасности на применение силы. Здесь приведены лишь те из них, которые необходимы для оценки операций по поддержанию мира, многие из которых были существенно отличны от указанных выше уставных принципов.
В контексте исследуемой проблемы уместно отметить, что в то время, когда отвергаются такие совершенно необходимые для адаптации Устава ООН к современным реалиям поправки, как предусматривающие расширение членского состава Совета Безопасности (Устав ООН в 1945 г. был принят 51 государством, сейчас членский состав ООН приближается к двум сотням государств), или ликвидация Совета по опеке (в мире давно нет подопечных территорий), или устранение из Устава давно ставшего анахронизмом положения о "вражеских государствах", в области поддержания мира незыблемые положения Устава попросту игнорируются.
Выступая на сессии Генеральной Ассамблеи ООН и отвечая защитникам суверенитета, Кофи Аннан так сформулировал вопрос: «Если «гуманитарная интервенция» действительно является неприемлемым ударом по суверенитету, то как нам следует реагировать на грубые и систематические нарушения прав человека, которые противоречат всем заповедям человеческого бытия?»[60]
Сегодня подавляющее большинство юристов выступает против права на гуманитарную интервенцию по трем основным причинам. Во-первых, Устав ООН и современное международное право не предусматривают такое право; во-вторых, деятельность государств в последние два столетия, и особенно после 1945 г., в лучшем случае указывает лишь на несколько явных случаев гуманитарной интервенции, а согласно большинству оценок, их вообще не существует; в конечном счете, масштаб возможности злоупотребления таким правом в целях предосторожности ставит под сомнение смысл его существования"[61].
Концепция «гуманитарной интервенции» не выдерживает проверки на обоснованность. Это констатировал, в частности, МИД Великобритании, который еще в 1986 году, высказался в том смысле, что подавляющее большинство современных правовых авторитетов «выступают против существования права на гуманитарную интервенцию» по трем главным основаниям: во-первых, не представляется, что Устав ООН и в целом современное международное право предусматривают такое право; во-вторых, практика государств за последние два века, и особенно с 1945 года, знает лишь несколько случаев действительно гуманитарной интервенции, а, по мнению многих - вообще ни одного; и наконец, в-третьих, масштабы злоупотребления таким правом в значительной мере свидетельствуют против его создания.[62]
«Гуманитарные интервенции», в принципе, остаются нарушением международного права. Подобные соображения высказывались и в германском бундестаге в октябре 1998 года, когда речь шла лишь только об угрозах НАТО в адрес СРЮ. Однако, признавая юридическую уязвимость своей позиции, правительство ФРГ, тем не менее, утверждало, что ситуация в Косово настолько отчаянна, что оправдывает эти угрозы даже без мандата со стороны ООН, «в состоянии гуманитарной необходимости, не оставляющей выбора средств»[63]. При этом подчеркивалось, что германское согласие с правовой позицией, занятой альянсом в специфическом случае с Косово, не должно рассматриваться как "зеленый свет" для подобных интервенций вообще. По словам тогдашнего министра иностранных дел ФРГ К. Кинкеля, "решение НАТО не должно стать прецедентом"; в том, что касается монополии Совета Безопасности на применение силы "мы должны избежать того, чтобы оказаться на скользком склоне"[64].
Как указывалось выше, согласно современному международному праву правомерность применения силы без решения Совета Безопасности ООН отвергается. Ограниченное применение силы в гуманных целях правомерно лишь в исключительных обстоятельствах для спасения государством своих граждан, насильственно удерживаемых на иностранной территории.
При этом следует исходить из того, что гуманитарные акции вообще основываются на трех основных регулирующих принципах:
принцип гуманизма заключается в том, что помощь должна оказываться в любых случаях, когда людям причиняются страдания; при этом необходимо защищать достоинство и все неотъемлемые права, как отдельных лиц, так и групп населения;
принцип беспристрастности строится на положении о том, что гуманитарная помощь должна предоставляться без каких-либо ограничений и безотносительно национальности, политических или идеологических убеждений, расы, веры, пола или этнической принадлежности в зависимости от экстренности ситуации;
принцип нейтралитета подразумевает тот факт, что гуманитарная помощь должна предоставляться без каких-либо пристрастий в отношении одной или более сторон для устранения политических, военных, религиозных, идеологических или этнических противоречий, которые вызвали человеческие страдания, при этом следует подчеркнуть, что участники гуманитарных акций должны избегать объединения с одной из сторон конфликта.
В большинстве проводимых операций эти принципы, по существу, были нарушены и торжествовал принцип так называемого "двойного стандарта" по отношению к общепринятым нормам международного гуманитарного права.
А в регионах, подвергшихся массированной ракетно-бомбовой "гуманитарной" обработке, наступала стабильность, зачастую кладбищенского типа.
Поэтому многих независимых и объективных аналитиков в связи с устремлениями блока НАТО к глобальному лидерству в Миротворческом процессе возникает ряд серьезных опасений.
Первое. Международное сообщество лице ООН подменяется региональным Североатлантическим альянсом, а точнее - небольшой группой его ведущих государств во главе с США, которая присваивает себе право определять наличие гуманитарного кризиса в том или ином государстве, степень его остроты и опасности, влияния на региональную и глобальную стабильность. Эти оценки осуществляются по собственным критериям, в целом ряде случаев не соответствующим общепринятым международным принципам.
Особую тревогу вызывает то обстоятельство, что государства - лидеры НАТО вознамерились совмещать в своем лице функции и главного судьи, выдающего санкции на силовое вмешательство, и исполнителя силовых акции, и "архитектора" постконфликтного государственного переустройства, и "старшего надзирателя" за исполнением своих послевоенных предначертаний и планов.
Второе. Уже сейчас наблюдается тенденция слияния натовской концепции «гуманитарной интервенции» с другой рожденной на Западе концепцией – «ограниченного суверенитета», предполагающей вмешательство во внутренние дела государства под различными предлогами (в т.ч. экологическими, миротворческими, гуманитарными и др.). Не есть ли именно ограничение суверенитета неугодных альянсу по тем или иным причинам государств их главной целью?
Третье. Возникает вопрос: где пролегает граница между «гуманитарной помощью» и «гуманитарным вмешательством»? Где та грань, вторая отделяет гуманитарное вмешательство "негуманитарного"? Ясно, что эти границы должны быть определены четкими международными законами. Субъективное начертание таких границ может усугубить развитие кризиса.
Четвертое. Принятая НАТО концепция «гуманитарной интервенции» может послужить оправданием для дальнейшего расширения блока, реализовавшего экспансионистских планов, безудержного и неоправданного наращивания военной мощи, выходящей далёко за рамки оборонительных потребностей.