Единство логического и исторического в процессе познания

Мы разъяснили лишь первую черту, свойственную процессу логической обработки истории мышления. Вторая важная черта совпадения логики и истории мысли, как было сказано, состоит в воспроизведении в логическом исторического на высшей основе с точки зрения современного уровня познания. Если история мысли дает нам указания о том, какой должна быть современная теория познания и логика, то в свою очередь достигнутая сейчас ступень познания есть та вышка, с которой можно правильно понять закономерности самой истории.

С точки зрения достигнутой  теперь ступени познания видна ограниченность каждой отдельной исторической формы  познания, в силу чего то, что исторически  выступало в качестве самостоятельной формы, мы имеем возможность сейчас рассматривать как звено в общей цепи закономерного логического процесса познания. То, что в историческом развитии познания представлялось целым, сейчас оказывается частью, стороной целого, последнее же возникает из связи тех звеньев, сторон, которые раньше односторонне воспринимались как целое.

История развития мысли подвела  к возникновению этого целого, и в этом смысле современная теория познания, логика есть итог, вывод из истории познания. Исторический процесс развития познания стал основой, логического процесса познания. Это — одна сторона взаимосвязи и взаимодействия данных двух процессов, та сторона, которая выявляет и подчеркивает огромное значение истории мысли для логики мышления. Другая сторона этого взаимодействия состоит в том, что логика переплавляет исторические ступеньки и формы познания в звенья единого, связного логического процесса познания, в котором историческое существует в «снятом» виде, преобразованном соответственно современному уровню познания. Эта сторона взаимосвязи логического и исторического выявляет и подчеркивает активную роль логического, которое не только есть итог истории мысли, но и вершина ее, вершина в том смысле, что современные условия развития общества, техники и науки дают возможность построить такую теорию познания, которая под влиянием новых данных науки и нового опыта будет развиваться, совершенствоваться, но не будет претерпевать каких-то коренных изменений, т. е. изменений, которые потребовали бы создания новой теории. Мы, марксисты, глубоко убеждены, что такая теория существует, это теория познания диалектического материализма.

Следовательно, и в этом смысле логическое есть не мертвое  тождество с историческим, а тождество  с различиями, противоречиями. Иначе говоря, логическое и с этой стороны выступает как «исправленное» историческое, ибо оно сохраняет последнее в преобразованном, «снятом» виде, ликвидируя исторически неизбежное выпячивание части, стороны процесса познания в качестве целого. Если, например, для античной философии был характерен подход к природе как к целому, а для периода XV—XVIII вв. — стремление к разложению целого на части и познание каждой отдельной части, стороны природы, если, наконец, для науки нового времени характерна тенденция к синтезу, к познанию законов, выражающих общие связи явлений природы, то в логике все эти способы представляют собой связанные между собой звенья, ступени единого процесса познания. Каждое звено, каждая ступень здесь подчинены целому, т.е. диалектическому процессу движения мысли от восприятия общего к разложению его на части и синтезу общего на основе всей предшествующей деятельности мышления.

Против этого могут  сказать, что все это чрезвычайно  схематично, что реальная картина  исторического развития человеческой мысли значительно сложнее, и логический процесс познания, как он протекает в различных областях науки, не всегда в точности соответствует данной схеме. Мы ответим, что невозможно обойтись без некоторого схематизма, когда обобщается столь многостороннее и сложное явление, как история человеческого познания. В. И. Ленин именно поэтому указывал, что логическое и историческое совпадают лишь в общем и целом, желая этим подчеркнуть, что речь идет о совпадении лишь в тенденции, в основном направлении развития того и другого, а не во всех подробностях и деталях. Всякий научный закон по отношению к тому конкретному материалу, который он обобщает, в известной мере схематичен, поскольку он выражает лишь существенную общую тенденцию. Но этот схематизм не только не мешает, а, напротив, помогает выявить основную тенденцию, и в этом сила всякого закона.

В совпадении логического  мышления с основной исторической тенденцией развития мышления находит свое выражение  действие закона отрицания отрицания: логический процесс познания как бы повторяет имевшие место раньше ступени, но на новой, высшей основе.

В чем же значение рассмотренного нами закона познания? Если логическое есть обобщенное отражение исторического, то изучение истории мысли, науки, техники, языка, умственного развития ребенка и т. д. дает ключ, указывает правильный подход ко многим важнейшим логическим и гносеологическим вопросам. В. И. Ленин следующим образом определяет значение истории мысли, рассматривая это на примере истории развития понятия причинности: «Тысячелетия прошли с тех пор, как зародилась идея -„связи всего", „цепи причин". Сравнение того, как в истории человеческой мысли понимались эти причины, дало бы теорию познания бесспорно доказательную». Разумеется, принцип единства логического и исторического, находится в тесной связи с другими сторонами марксистского подхода к познанию, рассмотренными уже в предыдущих главах, особенно с пониманием логического как отражения реальных связей вещей. Но приведенные слова Ленина, как и другие его высказывания, показывают, какое огромное значение он придавал данному вопросу.

Для подтверждения и доказательства этого тезиса остановимся на анализе  одной очень важной проблемы теории познания и логики — соотношения  чувственного и рационального познания, ощущения и понятия, явления и сущности, непосредственного и опосредствованного познания. Для диалектической логики, исследующей познание в его развитии, движении, очень важно выяснить направление этого движения, от чего и к чему совершается это движение познания, какие стороны объекта, а следовательно, и какие логические категории, их отражающие, являются исходными в процессе движения мысли, какова последовательность выведения одних категорий из других, и т. д. Эти вопросы имеют большое значение и для каждой конкретной науки, поскольку исследование проделывает определенный путь и знание логики этого пути дает руководящую нить всякому познанию.

Обобщение действительного  хода истории познания дает нам один из надежных критериев их научного решения. «Понятие (познание), — говорит В. И. Ленин, — в бытии (в непосредственных явлениях) открывает сущность (закон причины, тождество, различие etc.) — таков действительно общий ход всего человеческого познания (всей науки) вообще. Таков ход и естествознания и политической экономии [и истории]. Диалектика Гегеля есть, постольку, обобщение истории мысли. Чрезвычайно благодарной кажется задача проследить сие конкретнее, подробнее, на истории отдельных наук».

Конечно, и индивидуальный процесс познания, как он протекает  в голове человека, свидетельствует  о том, что он начинается с бытия, с непосредственных явлений и  от них идет к раскрытию сущности, закона вещей.

Иначе чем через ощущения мы ничего не можем знать о внешнем  мире. Можно было бы поэтому сказать, что достаточно исследования одного этого процесса, не обращаясь к истории, чтобы убедиться в истинности такого понимания. В какой-то мере это так, но все же, как ни убедительна эта аргументация для материалиста, одной ее недостаточно. Мышление человека осложнено многими обстоятельствами, не позволяющими процессу познания выступать в «чистом» виде. Лишь в очень редких случаях непосредственно можно проследить, что этот процесс начинается с чувственного созерцания, которое затем перерабатывается в понятия, законы. В большинстве случаев мышление человека с самого начала отправляется от известных, выработанных ранее понятий, теорий, составляющих, как правило, исходный пункт познания каких-либо явлений. Если оно и начинается с чувственного созерцания, то последнее настолько прослоено понятиями, идеями, абстракциями, что связь и переходы одного в другое совершенно затемнены (мы частично коснулись этого вопроса в предыдущей главе при разборе мыслей Эйнштейна поданному вопросу). Между обеими полюсами процесса — между ощущениями и понятиями — лежит длинная дистанция, так что первое совершенно растворяется, не видно во втором, и кажется, что мысль не связана с эмпирическими данными. В этом забвении всех необходимых звеньев процесса познания и преувеличении одной из его граней, а именно опосредованного познания, и состоит в значительной мере источник идеалистической теории познания.

И. М. Сеченов, детально исследовавший  в своих работах процесс познания человека, показал, что при изучении познавательного процесса взрослого человека выпячивается только сознательная сторона этого акта, в силу чего причина возникновения психического акта, т. е. воздействие внешнего мира, объекта на субъект, исчезает. В результате этого психическая деятельность абсолютизируется. Отсюда легко прийти к идеалистическому взгляду на природу психического вообще и познания в частности.

«Выходя из мысли, — писал  он, — что внешний мир воспринимается и познается нами посредственно, они (т. е. идеалисты. — М. Р.) считают всю рассудочную сторону мысли не отголоском предметных отношений и зависимостей, а прирожденными человеку формами или законами воспринимающего и познающего ума, который совершает всю работу превращения впечатлений в идейном направлении и создает таким образом то, что мы называем предметными отношениями и зависимостями».

Так как мышление взрослого  человека не представляет полной возможности исследовать процесс познания с точки зрения его начала и закономерного развития, то Сеченов акцентирует внимание на изучении истории умственного развития ребенка, истории возникновения детской мысли. Здесь в чистом виде протекает тот же процесс, который у взрослого человека затемнен. Сеченов говорит также об известном параллелизме между историей развития мысли ребенка и историей мысли в период раннего развития человечества. Развитие мысли ребенка идет от чувственных образов к обобщению, мысль удаляется от непосредственного, в чувственный опыт вплетается опосредствованное знание. Такова основная тенденция развития, вскрытая Сеченовым.

В раннюю пору своего развития ребенок мыслит только предметными  категориями — данной елкой, данной собакой и т. п. Позднее он мыслит о елке уже как о представителе известной породы деревьев. В дальнейшем объектами его мысли являются «растение», «животное», т. е. понятия несравненно более широкие, чем «ель» и «собака». При таком движении мысли объекты приобретают все более и более обобщенный характер, удаляющий их от чувственных предметов. Далее Сеченов показывает, что от обобщенных представлений мысль ребенка переходит к образованию понятий. Эта характеристика умственного развития ребенка вполне соответствует той общей тенденции движения познания от непосредственного к опосредствованному, которую В. И. Ленин определил как логическое обобщение истории мысли. Эта же тенденция проявляется и в истории науки в целом и каждой отдельной науки. Совпадение логики развития науки с логикой формирования и развития мысли у ребенка отмечают и некоторые крупные естествоиспытатели. Так, Лавуазье писал по этому поводу: «Когда мы начинаем впервые изучать какую-нибудь науку, мы находимся по отношению к ней в положении, весьма сходном с положением ребенка, и путь, который нам предстоит пройти, совершенно аналогичен тому, которому следует природа, формируя его представления. Подобно тому, как у ребенка понятие является продуктом ощущения, как ощущение заставляет рождаться представления, — у того, кто начинает заниматься изучением физических наук, понятия должны быть не чем иным, как выводом, непосредственным следствием опыта или наблюдения».

Таким образом, общая тенденция  исследования науки как бы воспроизводит историю умственного формирования человека и имеет то же направление — от непосредственного к опосредствованному, от внешнего к внутреннему, от явления к сущности, закону. Эту закономерность можно проследить на истории любой науки — естествознания, политической экономии и т. д. Известно, например, что в период возникновения точных наук в XVII—XVIII вв. господствовало механическое объяснение природы, которое ученые пытались распространить на все явления неорганической и органической природы. Это не случайность, а проявление той же закономерности движения познания от непосредственного к опосредствованному. Материалистически объяснил этот факт П. Ланжевен. «Поскольку механические свойства наиболее непосредственно оказывают влияние на наши чувства, — писал он, — то вполне естественно, что первые попытки объяснения мира, опиравшиеся на непосредственные данные наших чувств, были основаны на механических понятиях. Значительный успех этого способа объяснения в небесной механике в свою очередь неизбежно должен был привести к попытке распространить его на всю науку. Затем появился электромагнетизм; в физике произошел полный переворот, в результате чего идеи наших предков перестали соответствовать современному представлению о мире».

Первоначально возникающие  в истории науки теории несут на себе печать чувственного, непосредственного отражения действительности. Даже тогда, когда мысль на основе эксперимента проникает в сущность явлений, переходит к опосредованному знанию, она отражает вначале сущность, лежащую ближе к поверхности, и затем переходит к обнаружению более глубоких сущностей. Например, после открытия сложного строения атома наука вначале исследовала электронную оболочку атома, т. е. то, что ближе к поверхности данного явления, а затем перешла к исследованию атомного ядра и его закономерностей. Сейчас уже намечается дальнейшее углубление наших знаний, началось проникновение в сложную структуру элементарных частиц.

Эта же закономерность проявляется  и в истории общественных наук, например, политической экономии. Первые системы взглядов на буржуазное общество, представленные меркантилистскими  и монетарными теориями, были поверхностными, ненаучными. Они были еще далеки от понимания законов развития товарного производства. Но иного начала политической экономии и не могло быть, исторически это оправдано, ибо первоначально фиксироваться могло только то, что доступно непосредственно созерцанию. Естественно, что первые представители политической экономии останавливали свое внимание на процессах товарного и денежного обращения, не подозревая, что существует скрытая основа этих явлений, изучение которой только и может дать научное знание. Развитие политической экономии шло, как известно, в направлении выяснения сущности экономических процессов, мысль отвлекалась от внешней видимости вещей и проникала в их глубочайшую основу, в скрытые пружины процессов.