Пауло Коэльо "Алхимик" Роман

 

Мало-помалу он сдружился  с погонщиком, державшимся рядом  с ним. Вечерами, когда останавливались  на привал и разводили костры, Сантьяго рассказывал ему всякие случаи из своей пастушеской жизни.

 

А однажды погонщик начал  говорить о себе.

 

- Я жил в деревушке  неподалеку от Эль-Кайрума. Был  у меня дом и сад, были  дети, и я согласен был жить  так до самой смерти. Однажды,  когда урожай был особенно  хорош, мы на вырученные за  него деньги всей семьей отправились  в Мекку - так я выполнил  свой долг верующего и теперь  уж мог умереть с чистой  совестью. Я всем был доволен.

 

Но вот задрожала земля, Нил вышел из берегов. То, что - казалось мне раньше - ко мне отношения  не имеет, теперь коснулось и меня. Соседи опасались, как бы разлив не смыл их оливковые деревья, жена тревожилась  за детей. Я с ужасом смотрел, как  погибает все нажитое и достигнутое.

 

Земля после того перестала  родить - мне пришлось добывать себе пропитание другим способом. Так я  сделался погонщиком верблюдов. Тогда  и открылся мне смысл слов Аллаха: не надо бояться неведомого, ибо  каждый способен обрести то, чего хочет, получить - в чем нуждается.

 

Мы все боимся утратить то, что имеем, будь то наши посевы или  самая жизнь. Но страх этот проходит, стоит лишь понять, что и наша история, и история мира пишутся  одной и той же рукой.

 

 

Иногда встречались два  каравана. И не было еще случая, чтобы  у одних путников не нашлось того, в чем нуждались другие. Словно и впрямь все на свете написано одной рукой. Погонщики рассказывали друг другу о пыльных бурях  и, сев в кружок у костра, делились наблюдениями над повадками пустыни.

 

Бывало, что к огню приходили  и таинственные бедуины, до тонкостей  знавшие путь, которым следовал караван. Они предупреждали, где нужно  опасаться нападения разбойников  и диких племен, а потом исчезали так же молча, как появлялись, словно растворяясь во тьме.

 

 

Вот в один из таких вечеров  погонщик подошел к костру, у которого сидели Сантьяго и англичанин.

 

- Прошел слух, будто началась  война между племенами.

 

Наступила тишина. Сантьяго почувствовал, что, хотя ни слова больше не было сказано, в воздухе повисла  тревога. Еще раз убедился он, что  понимает беззвучный Всеобщий Язык.

 

Молчание нарушил англичанин, осведомившийся, опасно ли это для  них.

 

- Когда входишь в пустыню,  назад пути нет, - ответил погонщик. - А раз так, то нам остается  только идти вперед. Остальное  решит за нас Аллах, он же  и отведет от нас беду, - и  добавил таинственное слово: - Мактуб.

 

- Ты напрасно не обращаешь  внимания на караван, - сказал  Сантьяго англичанину, когда погонщик  отошел от них. - Присмотрись: как  бы ни петлял он, однако неуклонно  стремится к цели.

 

- А ты напрасно не  читаешь о мире, - отвечал тот. - Книги заменяют наблюдения.

 

 

Люди и животные шли  теперь быстрее. Если раньше они проводили  в молчании дни, а собираясь на привале у костров, вели беседы, то теперь безмолвны стали и вечера. А потом Вожатый запретил разводить  костры, чтобы не привлекать к каравану внимания.

 

Чтобы спастись от холода, путники  ставили верблюдов и лошадей  в круг, а сами ложились вповалку внутри его. Вожатый назначал вооруженных  часовых, которые охраняли бивак.

 

Как-то ночью англичанину  не спалось. Он позвал Сантьяго, и они  начали прогуливаться вокруг стоянки. Светила полная луна, и Сантьяго взял да и рассказал англичанину  всю свою историю.

 

Особенно потрясло того, что  юноша способствовал процветанию  лавки, где торговали изделиями  из хрусталя.

 

- Вот что движет миром, - сказал он. - В алхимии это  называется Душа Мира. Когда ты  чего-нибудь желаешь всей душой,  то приобщаешься к Душе Мира. А в ней заключена огромная  сила.

 

И добавил, что это свойство не одних только людей - все на свете, будь то камень, растение, животное или  даже мысль, наделено душой.

 

- Все, что находится  на земле, постоянно изменяется, потому что и сама земля  - живая и тоже обладает душой.  Все мы - часть этой Души, но  сами не знаем, что она работает  на наше благо. Но ты, работая  в лавке, должен был понять, что даже хрусталь способствовал  твоему успеху.

 

Сантьяго слушал молча, поглядывая то на луну, то на белый песок.

 

- Я видел, как идет  караван через пустыню, - сказал  он наконец. - Он говорит с ней  на одном языке, и потому-то  она и позволяет ему пройти  через себя. Пустыня проверит  и испытает каждый его шаг  и, если убедится, что он в  безупречном созвучии с нею,  допустит до оазиса. А тот, кто  наделен отвагой, но не владеет  этим языком, погибнет в первый  же день пути.

 

Теперь оба глядели  на луну.

 

- Это и есть магия  знаков, - продолжал Сантьяго. - Я  вижу, как проводники читают знаки  пустыни, - это душа каравана говорит  с душой пустыни.

 

После долгого молчания подал  наконец голос и англичанин:

 

- Мне стоит обратить  внимание на караван.

 

- А мне - прочесть твои  книги, - отвечал юноша.

 

 

Странные это были книги. Речь в них шла о ртути и  соли, о драконах и царях, но Сантьяго, как ни старался, не понимал ничего. И все же одна мысль, повторявшаяся  во всех книгах, до него дошла: все на свете - это разные проявления одного и того же.

 

Из одной книги он узнал, что самые важные сведения об алхимии - это всего несколько строчек, выведенных на изумруде.

 

- Это называется "Изумрудная  скрижаль", - сказал англичанин, гордый  тем, что может чему-то научить  своего спутника.

 

- Но для чего же тогда  столько книг?

 

- Для того, чтобы понять  эти несколько строчек, - отвечал  англичанин не слишком уверенным  тоном.

 

 

Больше всего заинтересовала Сантьяго книга, рассказывающая о знаменитых алхимиках. То были люди, посвятившие  всю свою жизнь очистке металлов в лабораториях: они верили, что, если в продолжение многих и многих лет обрабатывать какой-нибудь металл, он в конце концов потеряет все  свойства, присущие ему одному, и  обретет Душу Мира. И ученые тогда  смогут постичь смысл любой вещи, существующей на земле, ибо Душа Мира и есть тот язык, на котором все  они говорят между собой. Они  называют это открытие Великим Творением, а состоит оно из двух элементов: твердого и жидкого.

 

- А разве недостаточно  просто изучать людей и знаки,  чтобы овладеть этим языком? - осведомился Сантьяго.

 

- Как ты любишь все  упрощать! - раздраженно ответил  англичанин. - Алхимия - наука серьезная.  Она требует, чтобы каждый шаг  совершался в полном соответствии  с тем, как учат мудрецы.

 

Юноша узнал, что жидкий элемент  Великого Творения называется Эликсир  Бессмертия - он, помимо того что продлевает век алхимика, исцеляет все болезни. А твердый элемент - это Философский  Камень.

 

- Отыскать его нелегко, - сказал англичанин. - Алхимики годами  сидят в своих лабораториях, следя,  как очищается металл. Они так  часто и так подолгу глядят  в огонь, что мало-помалу освобождаются  от всякой мирской суетности  и в один прекрасный день  замечают, что, очищая металл, очистились  и сами.

 

Тут Сантьяго вспомнил Торговца Хрусталем, который говорил, что  когда моешь стаканы, то и сам  освобождаешь душу от всякой пакости. Юноша все больше убеждался в  том, что алхимии можно научиться  и в повседневной жизни.

 

 

Камень обладает поразительным  свойством: крохотной части его  достаточно, чтобы превратить любое  количество любого металла в золото.

 

Услышав это, Сантьяго очень  заинтересовался алхимией. Он подумал, что надо лишь немного терпения - и можно будет превращать в  золото все что угодно. Он ведь читал  жизнеописания тех, кому это удалось: Гельвеция, Элиаса, Фульканелли, Гебеpa, - и истории эти приводили его  в восторг. Всем этим людям удалось  до конца пройти Своей Стезей. Они  странствовали по свету, встречались  с учеными мудрецами, творили  чудеса, чтобы убедить сомневающихся, владели Философским Камнем и  Эликсиром Бессмертия.

 

Однако когда Сантьяго попытался по книгам понять, что  же такое Великое Творение, то стал в тупик - там были только странные рисунки, зашифрованные наставления  и непонятные тексты.

 

 

- Почему они так замысловато  пишут? - спросил он однажды вечером  у англичанина, который явно  досадовал на то, что лишился  своих книг.

 

- Потому что понимать  их дано лишь тем, кто сознает  ответственность этого, - отвечал  англичанин. - Представь, что начнется, если все кому не лень начнут  превращать свинец в золото. Очень  скоро оно потеряет всякую  ценность. Только упорным и знающим  откроется тайна Великого Творения. А я оказался посреди пустыни,  чтобы встретить настоящего алхимика, который поможет мне расшифровать  таинственные записи.

 

- А когда были написаны  эти книги? - спросил он.

 

- Много веков назад.

 

- Много веков назад  еще не было типографского  станка, - возразил Сантьяго. - И все  равно алхимией способен овладеть  далеко не каждый. Почему же  это написано таким таинственным  языком и рисунки такие загадочные?

 

Англичанин ничего не ответил. Лишь потом, помолчав немного, сказал, что уже несколько дней внимательно  присматривается к каравану, но ничего нового не заметил. Вот только о войне  племен поговаривать путешественники  стали все чаще.

 

 

И в один прекрасный день Сантьяго вернул англичанину его  книги.

 

- Ну, и что же ты там  понял? - с надеждой спросил тот:  ему хотелось поговорить с  кем-нибудь понимающим, чтобы отвлечься  от тревожных мыслей.

 

- Понял я, что у мира  есть душа, и тот, кто постигнет  эту душу, поймет и язык всего  сущего. Еще понял, что многие  алхимики нашли Свою Стезю  и открыли Душу Мира, Философский  Камень и Эликсир Бессмертия, - сказал юноша, а про себя добавил: "А самое главное - я понял, что все это так просто, что уместится на грани изумруда".

 

Англичанин почувствовал разочарование. Ни то, что он так  долго учился, ни магические символы, ни мудреные слова, ни реторты и колбы - ничего не произвело впечатления  на Сантьяго. "Он слишком примитивен, чтобы понять это", - подумал англичанин. Он собрал свои книги и снова засунул  их в чемоданы, навьюченные на верблюда.

 

- Изучай свой караван, - сказал он. - Мне от него было  так же мало проку, как тебе - от моих книг.

 

И Сантьяго снова принялся внимать безмолвию пустыни и  глядеть, как вздымают песок ноги верблюдов. "У каждого свой способ учения, - подумал он. - Ему не годится  мой, а мне - его. Но мы оба отыскиваем Свою Стезю, и я его за это уважаю".

 

 

Караван шел теперь и по ночам. Время от времени появлялись бедуины, что-то сообщали Вожатому. Погонщик верблюдов, подружившийся с Сантьяго, объяснил, что война между племенами  все-таки началась. Большим везением будет, если караван сумеет добраться  до оазиса.

 

Верблюды и лошади выбивались из сил, люди становились все молчаливее, и в ночной тишине даже конское  ржание или фырканье верблюда, которые  раньше были просто ржанием или фырканьем, теперь внушали всем страх, потому что  могли означать приближение врага.

 

Погонщика, впрочем, близкая  опасность не пугала.

 

- Я жив, - объяснял он  Сантьяго однажды ночью, когда  не светила луна и не разводили  костров. - Вот я ем сейчас финики  и ничем другим, значит, не занят.  Когда еду - еду и ничего  другого не делаю. Если придется  сражаться, то день этот будет  так же хорош для смерти, как  и всякий другой. Ибо живу я  не в прошлом и не в будущем,  а сейчас, и только настоящая  минута меня интересует. Если  бы ты всегда мог оставаться  в настоящем, то был бы счастливейшим  из смертных. Ты бы понял тогда,  что пустыня не безжизненна,  что на небе светят звезды  и что воины сражаются, потому  что этого требует их принадлежность  к роду человеческому. Жизнь  стала бы тогда вечным и  нескончаемым праздником, ибо в  ней не было бы ничего, кроме  настоящего момента.

 

Спустя двое суток, когда  путники укладывались на ночлег, Сантьяго взглянул на звезду, указывавшую им путь к оазису. Ему показалось, что  линия горизонта стала ниже: в  небе над пустыней сияли сотни  звезд.

 

- Это и есть оазис, - сказал погонщик.

 

- Так почему же мы  не идем туда?

 

- Потому что нам надо  поспать.

 

 

Сантьяго открыл глаза, когда  солнце начало вставать из-за горизонта. А там, где ночью сверкали звезды, тянулась вдоль пустыни бесконечная  цепь тамариндов.

 

- Мы дошли! - воскликнул  англичанин, который тоже только  что проснулся.

 

Сантьяго промолчал. Он научился этому у пустыни, и теперь ему  достаточно было просто смотреть на деревья. До пирамид было еще далеко. Когда-нибудь и это утро станет для него всего  лишь воспоминанием. Но сейчас он жил  настоящей минутой и радовался  ей, как советовал погонщик, и  пытался связать ее с воспоминаниями о прошлом и с мечтами о  будущем. Да, когда-нибудь эти тысячи тамариндов превратятся в воспоминание, но в этот миг они означали прохладу, воду и безопасность. И так же, как крик верблюда в ночи мог означать приближение врага, цепочка тамариндов возвещала чудо избавления.

 

"Мир говорит на многих  языках", - подумал Сантьяго.

 

 

"Когда время летит  быстрее, караваны тоже прибавляют  шагу", - подумал Алхимик, глядя,  как входят в оазис сотни  людей и животных. Слышались крики  жителей и вновь прибывших,  пыль стояла столбом, застилая  солнце, прыгали и визжали дети, рассматривая чужаков. Алхимик  понимал, что вожди племени  приблизились к вожатому и  завели с ним долгий разговор.