Лекции по "Культурологии"

Закономерность построения общества такова: совокупность ценностей должна соответствовать совокупности норм. Если в обществе провозглашаются ценности индивидуальной ответственности, то должны существовать нормы свободного выбора брачного партнера как для мужчины, так и для женщины. К сожалению, в традиционном обществе, где не провозглашалось такой ценности, мужчина по своему усмотрению выбирал невесту, а женщина безропотно соглашалась. Посредниками принудительного брака чаще всего выступали родители, и прежде всего глава семьи. Но если в современном обществе провозглашается право выбора, равное для мужчины и женщины, то и ответственность за счастливый брак они несут поровну. В традиционном обществе всю ответственность, как и свободу выбора, брал на себя мужчина. Поэтому чаще всего он женился лишь после того, как вставал на ноги и приобретал экономическую самостоятельность.

В нынешнем обществе за провозглашенной  свободой заключения брака для мужчины и женщины последовала такая же широкая свобода его расторжения. Без этого невозможно реализовать индивидуальные права и ценности. Статистика свидетельствует, что в XX веке резко увеличилось число разводов, причем по инициативе женщины. Представить себе такое в традиционном обществе было невозможно. Характерен и другой факт: уровень разводов вначале рос в развитых странах, а затем и в слаборазвитых, по мере того как они переходили от традиционного уклада жизни к повсеместной индустриализации и урбанизации.

Современное общество и  культура предполагают широкие и открытые международные контакты, а значит, свободное перетекание ценностей и норм с запада на восток. Сегодня отмечается странная закономерность: молодежь в традиционных обществах не придерживается заветов и ценностей отцов, а перенимает ценностный мир своих подростков из других, более развитых стран. На том и основан феномен вестернизации культуры. И вот уже люди отказываются от пуританских норм добрачного поведения, обсуждают права женщины на свободный выбор добрачной модели сексуального поведения, дискутируют о проблемах феминизма и контроля над рождаемостью. Некоторые культурологи, в частности Аира Рейсе, выдвигают программу нового культурного кода добрачного поведения, согласно которому более моральным надо считать не целомудрие подростков, если оно осуществляется принудительно, а свободный добрачный секс, если он основан на взаимной любви.

Таким образом, в каждом обществе и в любую историческую эпоху между различными частями  нормативной системы культуры мы обнаруживаем согласованность и гармонию. Иначе и быть не может, ведь нормы — это квинтэссенция культурных ценностей, массовых верований и идеалов. Нормы — всего лишь практические инструменты воплощения ценностей и идеалов. А разве между средствами и целями может быть противоречие? Если такое случается, общество начинают сотрясать конфликты, войны, революции.

Ключевым звеном нормативной  системы культуры выступает мораль общества — предписания того, что такое правильное и неправильное поведение в соответствии с провозглашенными нормами. Большинство наших норм согласованы между собой и регулируют образ нашей жизни. Когда нормы согласованы, в обществе кооперация и сотрудничество побеждают соперничество и конфликты.

Под культурными ценностями культурологи понимают некоторую квинтэссенцию социального опыта общества, в рамках которой собраны наиболее оправдавшие себя и показавшие наибольшую социальную эффективность принципы осуществления жизнедеятельности: нравы, обычаи, стереотипы поведения и сознания, образцы, оценки, образы, мнения, интерпретации и т. п., то есть принципиальные нормы поведения и суждения, которые ведут к повышению социальной интеграции сообщества, к росту взаимопонимания между людьми, их комплиментарности, солидарности, взаимопомощи и пр. Культурные ценности, трактуемые в этом смысле, представляют собой некоторое «ядро» социальной культуры сообщества, квинтэссенцию народной мудрости и высоких интеллектуальных откровений, содержащихся в разнообразных «культурных текстах», за века «наработанных» сообществом. Точно так же и шедевры искусства и литературы являются «ядром» соответствующих специализированных областей культуры. Культурная ценность не является ни обязательной к исполнению нормой, ни теоретически преследуемым идеалом. Она, скорее, некоторый «резерв» уже. обретенного и накопленного социального опыта, лежащий в основе исторической и социальной устойчивости данной культуры.

8. Коммуникативные аспекты культуры?

Карпухин  Алексей (3ТЭС - 129)

Исторически первой коммуникативной  формой организации досуга была беседа — не разговор, в котором могут затрагиваться деловые проблемы, выяснение отношений и т.п. — а именно беседа, то есть совершенно вольное общение людей на самые разные темы, в системе которого можно и посмеяться от души, и погрустить, и поплакать и т.п.  Многие современные философы-культурологи полагают, что осмысление культуры возможно лишь через точки соприкосновения различных, отличающихся друг от друга культур. Эти идеи высказывались М.Бубером, М.Бахтиным, В.Библером и вслед за ними некоторыми другими учеными. Смысл этих идей состоит в утверждении, что обладать культурой – значит иметь возможность «быть вне собственного бытия», то есть вступать в общение с «другими». Только в этом «диалоге» культура обнаруживает сама себя.

С возникновением и более или менее широким распространением книгопечатания книга становится главной формой коммуникативной организации досуга. Она сильно потеснила собой устную беседу, но все же сохранила ее культурологический смысл. Но в то же время на протяжении последних двух веков культурологическая роль книги была столь высока, что постепенно само ее существование обретало для человека особенный эмоциональный смысл, отнюдь не равный напечатанному и переплетенному тексту. Книга действительно стала другом, равноправным партнером общения. Человеку стало не все равно, в каком полиграфическом оформлении читать то или иное художественное произведение; появились любимые томики, которые приятно взять в руки, появились домашние библиотеки, библиофилы и т.п. Однако книга — это все-таки косвенный способ коммуникации. Параллельно развивался и способ прямой — переписка. В России расцвет эпистолярного жанра приходится на весь XIX в., в пушкинскую эпоху прежде всего; в Европе этот процесс начался несколько ранее (Разумеется, здесь речь идет о частной переписке, а не о деловой, которая является феноменом не культуры, а цивилизации). Переписка была диалогом, зачастую не менее, а более интимным и эмоционально насыщенным, чем реальная беседа. В эпистолярном жанре минимальное место занимала собственно информационная сторона; он был важен и обретал культурологическое значение как обмен мнениями, способ обсуждения явлений культуры и искусства, как философский спор, как выражение чувств и эмоций (в частности, любовная переписка).

XX в. ознаменовался изобретением новых средств коммуникации, в том числе и культурно значимой. В первую голову здесь, конечно, надо упомянуть телефон, роль которого в жизни человека все время увеличивается (при этом сотовые телефоны, пейджеры и т.п. не меняют этого положения). Телефон — техническое изобретение, и сначала он мыслился как способ оперативной, прежде всего деловой связи, то есть представлял собой явление цивилизации, а не культуры. Однако очень скоро он стал обслуживать и культурные потребности, в основном потребность интимного общения. Думаю, что всем знакомы личности (в основном женщины), способные вести по телефону задушевные беседы с подругами по часу, а то и больше. Такое использование телефона не по назначению привело к неблагоприятным культурологическим последствиям: это изобретение практически уничтожило такие важные культурные явления, как беседа и письмо, и эта утрата, по-видимому, невосполнима.

Другие же технические  изобретения, повлиявшие на культурную коммуникацию — прежде всего радио и граммофон — имели скорее положительное влияние на культуру — хотя бы тем, что сделали доступным предметом культурного потребления музыку и отчасти литературу в ее живом звучании. Но, разумеется, соперничать с книгой ни граммофон, ни радио, не говоря уже о телефоне, не могли.

Возникновение, а затем  и дальнейшее стремительное развитие телевидения нередко вызывало опасения, а не заменит ли телевизор собой  книгу, отвоевав у нее культурологический приоритет. Нечто в этом духе действительно  произошло, но постепенно выяснилось, что в основном телевизор и книга вполне могут ужиться (речь идет не о низкокачественных телевизионных программах, потому что это не аргумент: среди моря книжной продукции тоже, мягко говоря, не одни шедевры). Некоторое беспокойство вызывает, правда, новое распределение времени у подрастающего поколения в ущерб книге в сравнении с телевидением, и вот почему, книга все-таки требует больших интеллектуальных и эмоциональных усилий для своего усвоения, а телевизор оставляет зрителю более пассивную роль. Но если соблюдать разумную пропорцию между книгой и телевизором (а это прямое дело родителей и воспитателей), то никакой особой опасности для развития личности телевизор не представляет.

Другое дело — изобретение  и проникновение в частную повседневную жизнь такого явления, как компьютер (Еще раз оговорюсь: мы будем рассматривать компьютер не как технологическое, то есть принадлежащее цивилизации явление, но исключительно как культурный феномен.). Компьютер как культурно-коммуникативное явление важен и сам по себе, но, может быть, важнее всего то, что сейчас он проникает в молодежную среду, то есть в тот возрастной социум, в котором опыт отцов мало что значит — родители современных 20-летних юношей и девушек в основном этого явления просто не знали, а потому и не могут подсказать детям что-либо толковое в общении с компьютером, предостеречь от ошибок и т.п.

Если рассматривать  компьютер с культурологической точки зрения, то в первую очередь  бросаются в глаза его отрицательные  стороны. В частности, компьютер с игровыми программами становится универсальной игрушкой для детей любого возраста и даже для взрослых, причем игрушкой, которая имеет возможность перестраивать условия игры, а следовательно, практически неисчерпаемой. Можно сказать, что по самому своему статусу компьютер практически неисчерпаем и потому никогда не наскучит. При этом «компьютерному игроку» практически не грозит обида поражения — неизбежный спутник игр со сверстниками. Далее, компьютер, отчасти из-за указанной неисчерпаемости, отчасти по другим причинам легко заменяет собой личностное общение. Наблюдения психологов показывают, что в сознании «компьютерщика» он очеловечивается, заменяя собой реальное общение с людьми. Это понятно и естественно, потому что по интеллектуальному уровню хороший компьютер чаще всего превосходит всех реальных людей, с которыми компьютерщику приходится общаться. В общем, компьютер обеспечивает возможность неисчерпаемого и интересного контакта со своим пользователем. Кроме того, в общении с компьютером уровень и характер общения с как бы «опредмеченном» в нем субъекте зависит от самого компьютерщика, чего уж никак нельзя сказать о ситуации общения с реальными лицами.

Что является конечным культурологическим результатом подобной ситуации? Во-первых, существенное обеднение духовного мира человека. Практика показывает, в частности, что компьютер не может заменить собой книгу — к нему нет такого интимного, любовного отношения, о котором говорилось выше. Поэтому здесь задача воспитателей ясна, хотя и трудна: суметь убедить компьютерщика пожертвовать парой часов на чтение. Во-вторых, очень неприятным психолого-культурологическим последствием компьютеризации становится смещение в сознании компьютерщика реальности «настоящей» и реальности виртуальной. Вообще-то это плохо уже само по себе, потому что ненормально с психиатрической точки зрения (неразличение мира вымышленного — хотя бы и очень убедительно вымышленного — и мира реального вполне способно дать в конечном итоге шизофрению). Но проблема еще усугубляется характером программ компьютерных игр: там очень многое основано на агрессии, убийствах, жестокости (пока еще это символические, условные убийства, но кто может поручиться, что в сознании компьютерщика, особенно подросткового возраста, условность не смешается с реальностью?). В-третьих, само очеловечивание компьютера — не метафора, а самый что ни на есть реальный психологический процесс. Компьютер становится не просто человеком, но другом, любимым человеком, с кем только и возможно и необходимо общение. Общение с компьютером, таким образом, заменяет человеческое общение, а в пределе — заменяет ВСЕ. Виртуальный мир становится заменителем мира реального. Компьютер превращается в интеллектуальный наркотик, во всем подобный наркотику психиатрическому: все мысли и желания устремлены на него, все остальное кажется неважным, каждая минута без него — потерянной.

Итак, если в сфере культуры пока преобладают негативные явления  в этой области. И дело даже не в  конкретных фактах, о которых мы говорили, но в более глобальных результатах: а не начинается ли реализация предсказаний писателей-фантастов об интеллектуальном превосходстве (для примера можно привести поражение Каспарова в матче с компьютером) машин над человеком? Будущее покажет, как справится человек с этой проблемой.

9. Знаковая символическая сущность культуры?

Качко Михаил (3ТЭС - 129) 

Слово "символ" одно из самых многозначных в системе  семиотических наук [1]. Выражение "символическое значение" широко употребляется как простой синоним знаковости. В этих случаях, когда наличествует некое соотношение выражения и содержания и, что особенно подчеркивается в данном контексте, конвенциональность этого отношения, исследователи часто говорят о символической функции и символах. Одновременно еще Соссюр противопоставил символы конвенциональным знакам, подчеркнув в первых иконический элемент. Напомним, что Соссюр писал в этой связи о том, что весы могут быть символом справедливости, поскольку иконически содержат идею равновесия, а телега - нет.

По другой классификационной  основе символ определяется как знак, значением которого является некоторый  знак другого ряда или другого  языка. Этому определению противостоит традиция истолкования символа как некоторого знакового выражения высшей и абсолютной незнаковой сущности. В первом случае символическое значение приобретает подчеркнуто рациональный характер и истолковывается как средство адекватного перевода плана выражения в план содержания. Во втором - содержание иррационально мерцает сквозь выражение и играет роль как бы моста из рационального мира в мир мистический.

Достаточно будет отметить, что любая, как реально данная в истории культуры, так и описывающая какой-либо значительный объект лингво-семиотическая система ощущает свою неполноту, если не дает своего определения символа. Речь идет не о том, чтобы наиболее точным и полным образом описать некоторый единый во всех случаях объект, а о наличии в каждой семиотической системе структурной позиции, без которой система не оказывается полной: некоторые существенные функции не получают реализации. При этом механизмы, обслуживающие эти функции, упорно именуются словом "символ", хотя и природа этих функций, и уж тем более природа механизмов, с помощью которых они реализуются, исключительно трудно сводится к какому-нибудь инварианту. Таким образом, можно сказать, что, даже если мы не знаем, что такое символ, каждая система знает, что такое "ее символ", и нуждается в нем для работы ее семиотической структуры.