Антропологическое и социологическое направления криминологии

Конечно, Г. Манхейм  прав, когда пишет, что "каждое общество обладает таким типом преступности и преступников, которые соответствуют  его культурным, моральным, социальным, религиозным и экономическим условиям"(Mannheim H. Op.cil. P.422.). . Тут же, несколькими страницами позже, он добавляет, что преступность - это "глубоко укоренившаяся болезнь нашего общества"(Mannheim H. Op.cil.P.427.).

Это добавление весьма примечательно. Оно исходит  из следующих подразумеваемых предпосылок, которые важно ясно сформулировать и критически оценить: 1) преступность - социальная болезнь; 2) раз есть болезнь (как отклонение от нормы), то есть и здоровье (как воплощение нормы); 3) как бы ни было больно общество, есть возможность и перспектива вылечить его. Но излечим ли такой организм? Болезнь ли преступность или неотъемлемая часть социального строя?

Ответить на эти вопросы в рамках механистического детерминизма невозможно. "Согласно механистическому материализму все  качественные различия явлений сводились  к количественным; все психические явления - к материальным физиологическим процессам. Продукты человеческой деятельности механически "выводились" из низших форм движения материи без выявления их специфической природы. Редукционистская установка, требующая выводить высшее из низшего, специфически человеческое из "дочеловеческого", духовное из биологического, соединялась с механизмом в понимании связи высших и низших уровней природы, с отрицанием качественного различия между ними, специфики продуктов человеческой духовной культуры"(Осипова Е.В. Социология Эмиля Дюркгейма. М.,1972.С.54.). Преступность, как это ни печально признать, - также один из продуктов исторически развивающейся человеческой духовной культуры.

Труды первых статистиков  вдохновлялись достижениями естественных наук в описании и объяснении явлений и процессов неживой природы, в познании проявляющихся в них закономерностей, перспективой сознательного воздействия человека на материальные условия его существования. Бурный технический прогресс того времени наглядно демонстрировал возможность такой перспективы.

В этих условиях казалось заманчивым перенести успешные, эффективные методы естественных наук в традиционно философские, умозрительные, метафизические области - в сферу  организации и рационального  устройства человеческого общества, с той же точностью познать его законы и с тем же эффектом отрегулировать его механизм, в том числе объяснить и побороть преступность.

Создать социальную физику, познать естественнонаучными  методами общественный механизм, а  затем наладить и отрегулировать его разумным образом - такова была цель. Результаты оказались крайне разочаровывающими. Игнорирование социокультурных детерминант поведения вело к созданию неадекватной, неполной картины общества - общества без культуры. Позиция вульгарного, механистического детерминизма показала свою несостоятельность. Начало XX в. принесло с собой большой рост преступности. Преступность приобрела новые отличительные черты. По мнению английского криминолога Л. Радзино-вича, ее характеризует, во-первых, рост числа безмотивных (О том, что безмотивных преступлений не бывает, говорят исследования советских криминологов и специалистов и области уголовного права. Но есть преступления с "неразгаданными" мотивами (их можно познать лишь как результат глубоких исследований)), агрессивных, разрушительных действий (hooliganism - хулиганство), во-вторых, появление некоторых иных форм насилия. Он не расшифровывает этот признак, но можно указать на такой вид преступности, как массовые убийства (слабо или совсем немотивированные убийства целых групп потерпевших). В-третьих, распространяются новые виды краж, прежде всего автомобилей, а также ценностей. В-четвертых, возрастает роль наркотиков в преступности. Пятая черта - распространение преступности "белых воротничков" (бизнесменов, директоров корпораций и т.д.). Шестая - рост числа преступников из так называемого среднего класса - сравнительно обеспеченного слоя общества. Седьмая - постоянный рост удельного веса несовершеннолетних в статистике преступности. Восьмая - возрастание процента впервые осужденных по сравнению с рецидивистами (См.: Radzinowich L. Op.cit. P.65-66.).

К этой картине  преступности можно добавить следующие  характерные черты: концентрация преступности в городах, причем центрами преступности становятся районы трущоб; более высокий уровень преступности в развитых странах по сравнению со слаборазвитыми; индустриализация преступности, т.е. превращение ее в преступность, организованную по принципу крупной капиталистической монополии.

Социальный детерминизм  Кетле, будучи механистическим, был не в состоянии объяснить этот рост преступности, который ставил под сомнения его постулаты.

1. В обществе, как и в любом механизме,  как и в естественных процессах,  описываемых физикой Ньютона,  причинная связь действует однонаправленно, по схеме причина-следствие. В социальной же реальности, как оказалось, причина и следствие постоянно меняются местами, взаимодействуют. Низкий материальный уровень, необеспеченность действительно ведут к росту имущественных преступлений, но рост материального достатка сам по себе вызывает в соответствующих социальных условиях еще более крайние формы преступности. Так, анализируя данные уголовной статистики за 50 лет (1830-1880), французский психолог и криминолог Г. Тард писал: "Но собенно увеличилась алчность, кажется, вместе с увеличением народного благосостояния"(Тард Г. Сравнительная преступность. М.,1907.С.88.).

2. Общество, как  и любой механизм, основано на  определенном, ограниченном числе  правил и принципов, познавая  которые, люди окажутся способными вести себя разумно, т.е. в соответствии с этими познанными правилами, а поэтому рост грамотности, образованности сам по себе способствует снижению преступности. Однако и этот, казавшийся вполне резонным, постулат себя не оправдал.

Эпоха торжества  буржуазных идеалов оказалась эпохой глубокого разочарования в области борьбы с преступностью. В негодовании и недоумении Тард восклицает: "Как! Рост трудовой деятельности и богатства делает естественным рост преступлений и преступников! А где же, следовательно, нравственная сила труда, нравственная добродетель богатства, о которых столько говорили? Образование сделало большие успехи. Где же благодетельное, столь прославленное действие просвещения на нравы? Как! Три великих предупредительных лекарства от социальной болезни: труд, общее довольство и образование - усиленно действовали не раз, а поток преступности, вместо того, чтобы пересохнуть, вдруг вышел из берегов"(Тард Г. Сравнительная преступность. М.,1907. С.95.).

Вот вопросы, вставшие перед криминологами. Тард на основе анализа современного ему общества (а это актуально и сегодня) пришел к выводу, что всякий коммерсант, обманывающий своих клиентов, - вор, что всякий кондитер, подмешивающий вино, - отравитель и что вообще всякий фальсификатор - подделыватель. У преступников есть много и других соучастников даже в высших классах общества; сколько взяток, сколько грязных сделок, фиктивных торгов не обходится без участия людей богатых и признаваемых честными, извлекающих отсюда выгоды. "Если бы дерево преступности со всеми своими корнями и корешками могло бы быть когда-нибудь вырвано из нашего общества, оно оставило бы в нем, зияющую бездну"(Тард Г. Преступник и преступления. М.,1906. С.62.).

Затем, правда, как  бы испугавшись собственного вывода, он спешит заявить, что преступность - нечто противоположное самому обществу, преступник - это "социальный экскремент", "отвратительный отброс сел и городов".

Он спешит предупредить, что аналогия между преступлением  и другими социальными явлениями, особенно индустрией, не должна заставить забыть различие, существующее между ними. Преступление, пишет он, - явление социальное, как и всякое другое, но в то же время и антисоциальное, "как рак, участвующий в жизни организма, но содействующий его умерщвлению"(Тард Г. Преступник и преступления. М.,1906. С.317.). Так, Тард, вопреки Ломброзо, выведя "злого духа преступности" за пределы организма преступника, затем, вопреки Кетле, отказавшись от "физических" причин преступности, спешит вывести преступность и за пределы социального организма современного ему общества.

В начале XX в. возникла необходимость дать новое истолкование социальных явлений и в том  числе преступности, ввести новые  категории и понятия и среди  них прежде всего категории и  понятия современной духовной культуры общества, преодолеть механистический материализм Кетле, исходя из положения о том, что нет и не может быть общества без культуры, что именно наличие духовной культуры - принципиальная черта любых форм человеческого общежития, что, не исследуя ее специфических законов, нельзя объяснить никакое социальное явление, в том числе и преступность. Все дело в том, какова эта культура.

 
Механистический материализм исходил  из влияния на преступность материальных, физических факторов, данных от природы, в одном ряду с социальными и социокультурными факторами. Реальные изменения в состоянии и уровне преступности опрокинули упрощенные конструкции механистического материализма в криминологии. Значило ли это, что объективные условия бытия людей, прежде всего в их материальном выражении, не влияют на преступность? Или, быть может, они влияют, лишь преломляясь через факторы иного, нематериального характера?

Но что же это за факторы и не являются ли они простой суммой объективных  признаков воли, сознания, стремления отдельных индивидов? В чем скрыта детерминация человеческого поведения, в том числе преступного? В субъективном мире индивида или в материальных факторах окружающей его среды? И если механистический материализм показал свою ограниченность, а подчас и несостоятельность в объяснении преступности, не означает ли это принципиальной невозможности ее причинного объяснения, неизбежности возврата к пониманию преступности как результата совокупной злой воли преступников?

На повестку дня встал вопрос о природе  культурных ценностей и идеалов как детерминант социального поведения. На вопрос о том, могут ли феномены культуры быть приравнены к природным явлениям, механистические материалисты отвечали утвердительно. Идеалисты же отрицали в принципе возможность детерминистического подхода к изучению феномена человеческой культуры, утверждали первичность духовного мира.

Вскрыть специфику  детерминации социального поведения, не сводимую ни к механистическому материализму, ни к субъективному  идеализму, стремился известный  французский социолог Э. Дюркгейм (Подробный анализ социологических воззрений Э. Дюркгейма см. в кн.: Осипова Е.В. Социология Эмиля Дюркгейма. М.,1972.).

При этом он исходил  из следующих положений:

1) законы природы  и общества характеризуются единством  - нет двух миров, совершенно несхожих по характеру своих законов;

2) тем не менее  общественный мир обладает по  сравнению с природным весьма  существенной спецификой, игнорирование  которой и оказалось уязвимым  местом механистического материализма;

3) общественные  феномены, как и природные явления, познаваемы строго научными методами;

4) принцип детерминизма  действует и в сфере общественной  жизни,однако, чтобы раскрыть его  специфику, необходимо подойти  к социальным явлениям, во-первых, как к реальности, как к объективно существующим феноменам, и, во-вторых, как к феноменам особого рода, присущим только человеческому обществу.

Значит, и в  сфере физических, материальных явлений, с одной стороны, но и в сознании индивидов, с другой, следует отыскивать причины социальных явлений, в том числе преступности. Социальное (преступность) следует выводить из социального же и только из него. Социальное существует реально и объективно, как и естественное, природное.

Принципиальным  для социологического метода Дюркгейма  является его утверждение о том, что "социальные явления должны изучаться как вещи, т.е. как внешние по отношению к индивиду реальности. Для нас, - писал он, - это столь оспариваемое положение является основным"(Дюркгейм Э. Самоубийство. СПб.,1912. С.5.).

Объективно существующие социальные явления Дюркгейм именовал "социальными фактами". Что же это такое? Прежде всего это образы мыслей, действий и чувствований, находящихся вне индивида и воздействующих на его поведение.

Это положение  нуждается в особом разъяснении. Разве возможно, чтобы мысли, действия и чувства человека - продукт его воли, разума и эмоций - отделились от него и стали существовать вне индивида и, более того, служить силой, принуждающей его к тому или иному образу действия? Дюркгейм доказывал, что коллективные мысли и наклонности иного происхождения, чем индивидуальные, и что у первых существуют такие черты, которых нет у вторых.

Он утверждал, что коллективные наклонности имеют  свое особое бытие: они настолько  же реальны, насколько реальны силы космические, хотя они и имеют различную природу: они влияют на индивида также извне. Социальные факты - не словесные сущности, а реальности sui generis (особого рода), которые можно измерять, сравнивать по величине так, как это делают по отношению к интенсивности электрических токов или источников света.

Между взглядами, настроениями и представлениями  отдельных людей, отмечал Дюркгейм, а также взглядами, идеями, настроениями и представлениями, существующими  в коллективе, в обществе, есть качественная разница. Так, общественная мораль всегда строже, бескомпромиссней, интенсивней, чем индивидуальная мораль каждого в отдельности члена этого общества. Она более устойчива и постоянна. Она диктует людям правила поведения, детерминирует это поведение.

Свою концепцию  Дюркгейм не только сформулировал теоретически, но и применил ее для подробного анализа такого социального явления, как убийства и самоубийства.

Дюркгейм сформулировал  принципиально важное для него понятие  социальной аномии, подхваченное и  развитое в работах современных  американских криминологов.

Свой анализ явлений социальной аномии Дюркгейм начинает с констатации положения  о том, что всякое живое существо может жить, а затем чувствовать  себя более счастливым только при  том условии, что его потребности  находят свое достаточное удовлетворение. Важным условием при этом является равновесие между стремлением (его границами, пределами) и степенью удовлетворения этих стремлений.

При этом потребности  органические (в пище и т.п.) могут  найти свое ограничение в физических свойствах самого организма. Но человек - существо социальное, и стремление к благополучию, комфорту и роскоши, как полагает Дюркгейм, не находит естественных ограничений ни в органическом, ни в психическом строении человека.

Границы этих чисто  человеческих, социальных потребностей могут быть только социальными т.е. установлены обществом. 
Дюркгейм полагал, что, как общее правило, в моральном сознании общества можно найти смутное понимание относительной ценности различных социальных функций и того вознаграждения, которого достойна каждая из них. Если субъект дисциплинирован и признает над собой коллективный авторитет, т.е. обладает здоровой моральной конструкцией, то он чувствует сам, что требования его не должны подниматься выше определенного уровня. Индивидуальные стремления заключены в этом случае в определенные рамки и имеют определенную цель.