Мемуарно-дневниковое творчество участников блокады Ленинграда. Публицистический аспект

Рассмотрев труды Н. Л. Лейдермана, в которых он отнес мемуаристику к документальному типу жанра, мы также ознакомились с его видением военной мемуаристики и характеристикой, данной ей Лейдерманом.

Изучив теории Л. Гаранина, мы выяснили, что он внес большой вклад в разработку жанровой природы мемуаристики. Он комментирует, развивает и дополняет теоретические положения ведущих исследователей мемуаристики. Его исследования представляют собой анализ возникновения и развития новых документальных жанров в XX веке как явлений советской эпохи.

На основании изученных и проанализированных трудов теоретиков данного жанра, мы определили жанрово-типологическую близость собственно мемуаров и дневника.

Мы выделили публицистический аспект дневников, затрагивающий острые социальные проблемы, касающиеся общества. Только в этом случае дневниковый жанр может рассматриваться с точки зрения мемуаристики.

Во втором параграфе первой главы мы охарактеризовали произведения, которые дали начало отечественной мемуаристике, коснулись мемуаров VII-VIII веков. Также мы отметили мемуарно-дневниковые произведения, написанные после Октябрьской революции и которые не могли быть опубликованы при коммунистах, так как не отвечали партийной идеологии. В эту же категорию входят мемуары и дневники русской эмиграции, так называемых, «невозвращенцев».

Кроме того, мы:

 -  дали типологию военных мемуаров по разным критериям;

-  дали оценку этим мемуарам;

- наметили  место ленинградских воспоминаний как самых пронзительных и трагических, даже на фоне других вполне честных воспоминаний о войне, вследствие чего их можно выделить в отдельный - особый - раздел.

Мы определили, что военные мемуары можно типологизировать по следующим основаниям:

1. Тематические:

а) общие воспоминания о войне как таковой, о боях и сражениях, стоявших жизни миллионам солдат, офицеров и гражданскому населению;

б) воспоминания о конкретных сражениях - Сталинградской битве, блокаде Ленинграда, взятии Берлина и так далее;

2. Иерархические:

а) мемуары маршальские и генеральские (Г.К. Жуков, Штеменко, С. Ковпак, Н. Кузнецов),

б) лейтенантские (А. Николаев, М. Сукнев),

в) солдатские (С. Дробязко, А. Родькин).

3. Воспоминания официальные и неофициальные.

Они отличаются и масштабами воспоминаний, и   уровнем драматизма, степенью драматизации изображаемых событий: от дотошного стратегически и тактически, поверхностного, несколько отстраненного штабного анализа, до глубоко трагического взгляда на войну, демонстрируемого людьми, пережившими эти кровавые события, непосредственно на поле боя.

Мы выяснили, что наиболее продуктивным для нашего анализа является  смешанный, тематико-хронологический принцип.

При таком подходе мы учитывали и вышеперечисленные принципы, и то обстоятельство, что издание воспоминаний определенного типа было непосредственно привязано к политической ситуации в стране.

 

 

 

 

Глава II. Отражение событий ЛЕНИНГРАДСКОЙ БЛОКАДы В МЕМУАРИСТИКЕ И ДНЕВНИКАХ ВОЕННЫХ ЛЕТ

 

2.1. Мемуарные и дневниковые публикации участников Ленинградской блокады в начале 80-х гг. ХХ века

 

В годы войны и во второй половине 1940-х годов история блокады Ленинграда нашла свое отражение в целом ряде официальных документов: в опубликованных материалах местных органов власти, в периодической печати, в документах Нюрнбергского трибунала и косвенно даже в документах советской делегации, участвовавшей в работе редакционного комитета по подготовке Всеобщей декларации прав человека (ВДПЧ). Однако количество жертв и то, что происходило в Ленинграде в период блокады, тщательно скрывалось от советской и международной общественности. О трагедии Ленинграда в годы войны не было сказано ни слова в нотах наркома иностранных дел В. Молотова, которые были адресованы правительствам и народам союзников с целью мобилизации общественного мнения для более активной борьбы с гитлеровской Германией (январь-апрель 1942 года).

В СССР предпринимались все усилия для того, чтобы ни до внутреннего, ни до внешнего читателя информация о страданиях ленинградцев не доходила. В первой ноте НКИД, как известно, говорилось о зверствах нацистов по отношению к гражданскому населению в только что освобожденных в результате контрнаступления под Москвой районах. Наряду с этим упоминались также такие крупные города, как Минск, Киев, Новгород, Харьков, которые оставались в руках противника и население которых испытывало на себе тяготы оккупации. Однако о Ленинграде не было сказано ни слова.

Характерно, что при этом советское правительство в нотах от 27 ноября 1941 года и 27 апреля 1942 года  упоминало о нарушениях немцами норм международного права, в частности Гаагской конвенции 1907 года. Следует отметить, что международное право в то время формально не запрещало использование блокады и голода как средств ведения войны. Ленинградская тематика в материалах Нюрнбергского военного трибунала занимала большое место «в общем потоке» и незначительное — как самостоятельная тема.

После окончания войны характер историографии не менялся до 1948 года. Резкое изменение конъюнктуры произошло в 1948–1949 годах. Смерть Жданова и последовавшее затем так называемое «ленинградское дело» резко изменили обстановку — о роли города и его руководства в годы Великой Отечественной войны предпочитали не говорить вообще. «На долгих десять лет, — писал историограф А.Р. Дзенискевич, — тема героической обороны Ленинграда практически была исключена из историографии Великой Отечественной войны».

Годы хрущевской «оттепели» благотворно повлияли на изучение блокады Ленинграда. В коллективной монографии «На защите Невской твердыни» нашли свое отражение основные достижения историков, занимавшихся изучением блокады. К их числу относится и проблема изменения настроений под воздействием различных факторов, включая пропаганду противника. Авторам монографии удалось использовать некоторые документы и материалы из партийных и государственных архивов, правда, без соответствующих ссылок.

В 1964 году была опубликована статья В.М. Ковальчука и Г.Л. Соболева «Ленинградский реквием», в которой наиболее глубоко рассматривалась проблема потерь в Ленинграде в период войны и блокады. По сути, это была первая попытка пересмотра официальной версии численности жертв, нашедшей отражение, в частности, в материалах Нюрнбергского процесса.

Появление в СССР «Блокадной книги» Д. Гранина и А.Адамовича смело можно назвать уникальным событием, так как в ней впервые можно было прочитать то, что так тщательно скрывалось и замалчивалось советским партийным руководством. Книга, основой для которой послужили дневники и воспоминания блокадников, впервые поведала широкому кругу читателей о том, как жили люди в осажденном городе.

Сегодня, когда блокада постепенно переходит из живой памяти в историю, очень важны любые свидетельства о ней. В каждом из них - частичка того, что пришлось пережить горожанам в те трагические дни.

Дневников и воспоминаний, посвященных ленинградской блокаде, существует немало. На первом месте, конечно, - «Блокадная книга» Даниила Гранина и Алеся Адамовича. А сколько блокадных мемуаров было напечатано в последние годы! И, тем не менее, появление каждого нового свидетельства добавляет новые штрихи к портрету блокадного времени, к облику жителей осажденного, но непокоренного города.

Тем не менее, в этом параграфе мы рассмотрим именно «Блокадную книгу», так как это первое правдивое изложение о жизни людей в блокадном Ленинграде, официально разрешенное в Советском Союзе.

«Блокадную книгу» Алеся Адамовича и Даниила Гранина недаром называют суровой книгой правды о блокадном Ленинграде, ведь на ее страницах мы видим  ожившие воспоминания блокадников о муках и страданиях в осажденном городе, о голоде, смерти и жажде жизни. Мужество, героизм, слава и бессмертие ленинградцев, которые выстояли в нечеловеческих условиях и защитили свое достоинство, свой город, спустя более 70 лет, поражают сердца и умы людей, живущих на Земле.

 «Блокадная книга»  основана на воспоминаниях и  дневниках сотен блокадников. Свидетельством  тех страшных дней стали дневники погибшего подростка Юры Рябинкина, ученого-историка Г.А.Князева и многие другие. Д. Гранин писал: «Это была история не девятисот дней подвига, а девятисот дней невыносимых мучений» [Адамович, Гранин, 1982,3].

«Блокадная книга» написана для того, чтобы сохранить живую память о том периоде в истории нашей страны. Гранин и Адамович пишут, что было очень сложно со сбором информации, потому что они видели, что людям тяжело было вспоминать. Им иногда казалось, что не стоит оно того, бередить раны. Но те, кто прочитал произведение, считают, что книга создана не зря, теперь каждый читатель может живо представить, как все было и попытаться хоть немного улучшить себя и мир вокруг, чтобы такого больше не повторилось.

Если коснуться самого текста, то уже в предисловии к советскому изданию, написанному А. П. Крюковских, мы видим типичную для советских произведений картину, где четко прослеживается партийная идеология. Автор предисловия, упоминая о строительстве «дороги жизни», о том, что было сделано для жителей блокадного Ленинграда, попутно превозносят ведущую роль партии в решении этих задач: «По указанию Политбюро ЦК ВКП(б) Ленинградская партийная организация, представлявшая собой боевой, закаленный отряд партии, возглавила всю политическую, военную и хозяйственную жизнь города»; «Партийная организация Ленинграда выступила инициатором создания народного ополчения — одной из наиболее массовых форм участия советских людей в вооруженной борьбе с фашистскими захватчиками»; «Голодные люди падают и умирают на улицах, предприятиях, но умирают они как герои, без единого слова, без стона и жалоб». На такое способны только советские люди, воспитанные партией»; «Источником несгибаемого мужества ленинградцев, их несокрушимой стойкости было руководство Коммунистической партии» [Адамович, Гранин, 1982,1].

Зато уже в начале самой «Блокадной книги» просматривается совершенно другая блокада: «У этой правды есть адреса, номера телефонов, фамилии, имена. Она живет в ленинградских квартирах, часто с множеством дверных звонков — надо только нажать нужную кнопку, возле которой значится фамилия, записанная в вашем блокноте. Ожидавшая или не ждавшая вашего посещения, вашего неожиданного интереса, она взглянет на вас женскими или не женскими, но обязательно немолодыми и обязательно взволнованно-оценивающими глазами («Кто?.. Почему?.. Зачем им это?»). Проведет мимо соседей к себе и скажет тоже почти обязательное: «Сколько лет прошло… Забывается все…» [Адамович, Гранин, 1982,2]..

За послевоенные годы в СССР, особенно в Ленинграде, были выпущены сборники воспоминаний участников героической обороны Ленинграда и прорыва блокады — генералов, полководцев, рядовых солдат Ленинградского фронта. Издавались воспоминания партийных и советских работников, которые сумели в условиях блокады наладить жизнь осажденного города, поддерживать стойкость в людях, осуществить «Дорогу жизни». Были воспоминания юных защитников города — школьников, юнг, воспоминания тех, кто создавал в блокированном городе овощную базу, заготавливал лес, торф… Книга об ученых ленинградской блокады, артистах, художниках, врачах, учителях.

Созданы очерки, повести, романы, начиная от «Балтийского неба» Н. Чуковского, «В осаде» В. Кетлинской, книг О. Берггольц, Н. Тихонова, В. Инбер, Вс. Вишневского, А. Фадеева… Все они честно, талантливо, страстно изображали увиденное, пережитое, опыт самих авторов и их героев. Многотомная «Блокада» А. Чаковского вобрала в себя и документы и факты, передающие мужество великого города. И то, как связана была история ленинградской блокады с историей всей Великой Отечественной войны.

Но все эти повествования отличались от того, что содержалось в «Блокадной книге». Ее авторы хотели дополнить картину свидетельствами людей о том, как они жили во время блокады. Записать живые голоса участников блокады, их рассказы о себе, о близких, о товарищах. Обыкновенные ленинградцы, работавшие и неработавшие, холостые и семейные, мастера, рабочие, дети, инженеры, медсестры, — впрочем, дело не в специальностях и должностях, а в том, как люди преодолевали это страшное время. Блокадники, чьи воспоминания вошли в «Книгу», описывают события тех лет без излишних эмоций, просто констатируя факты, что придает им большую достоверность, нежели патетика остальных изданий.

«Блокадная книга»– это попытка объяснить читателю о необходимости именно такой, правдивой литературы наряду с общепринятым героическим эпосом Страны Советов, дать понять, что блокада – это гораздо более глубокое и трагическое явление, нежели то, что о нем известно, приведены выдержки из интервью с блокадниками, где они рассказывают о том, как в действительности жил осажденный город.

«Неизвестное про известную фотографию» - это история одной семьи, рассказанная теми ее членами, кому посчастливилось выжить. В.А. Опахова: «Цинга у нас у всех была жуткая, потому что сами понимаете, что сто двадцать пять граммов хлеба, которые мы имели в декабре месяце, это был не хлеб. Если бы вы видели этот кусок хлеба! В музее он уже высох и лежит как что то нарочно сделанное. А вот тогда его брали в руку, с него текла вода, и он был как глина. И вот такой хлеб — детям… У меня, правда, дети не были приучены просить, но ведь глаза то просили. Видеть эти глаза! Просто, знаете, это не передать…» [Адамович, Гранин, 1982,6]. Она же о своей младшей дочери Долорес: «Ей четыре года. Что вы хотите? Солнышко греет, она с мамой идет, мама обещает: вот погуляем, придем домой, сходим в столовую, возьмем по карточке обед, придем домой и будем кушать. А ведь слово «кушать» — это было, знаете, магическое слово в то время. А дома она, бывало, садилась на стул, держала в руках кошелек такой, рвала бумажки — это было ее постоянное занятие — и ждала обеда. Животик у нее был, как у всех детей тогда, опухший и отекший» [Адамович, Гранин, 1982,6].