Мемуарно-дневниковое творчество участников блокады Ленинграда. Публицистический аспект

Великая Отечественная война стала еще одним важнейшим событием ХХ века. породившим поток мемуарной прозы. Цензура, особенно военная, безжалостно вымарывала из авторских текстов то, что не соответствовало политикой линии. О том, какому жесточайшему цензурному контролю подвергались любые (не только мемуарные) публикации о военных событиях, рассказывал в своих фронтовых записях А.Т. Твардовский.

После победы многие военные мемуары  писали по памяти, возможно по дневниковым записям, но, обязательно, с учетом существующей тогда цензуры, секретности и других факторов, иначе их просто бы не издали, ведь в те времена литература подвергалась строжайшему контролю со стороны соответствующих ведомств, а авторы подразделялись на «разрешенных» и «неразрешенных». Тем не менее, в годы Великой Отечественной войны, несмотря на тяжелые условия, у многих людей была потребность фиксировать происходящие в стране события, описывая их в дневниках, письмах и записках.

Мы можем выделить различные подходы и способы (принципы) группирования отечественных мемуарных текстов о Великой Отечественной войне:

1) тематический:

А) Общие воспоминания о войне как таковой, о боях и сражениях, стоявших жизни миллионам солдат, офицеров и гражданскому населению;

Б) Воспоминания о конкретных сражениях - Сталинградской битве, блокаде Ленинграда, взятии Берлина и так далее;

2) иерархический (согласно положения, которое занимал автор, в воинской иерархии):

А) мемуары маршальские и генеральские (Г.К. Жуков, Штеменко, С. Ковпак, Н. Кузнецов),

Б) лейтенантские (А. Николаев, М. Сукнев),

В) солдатские (С. Дробязко, А. Родькин).

3) воспоминая официальные и неофициальные.

Они отличаются и масштабами воспоминаний, и   уровнем драматизма. Для каждого из них цена Победы была разной. Различной была и степень драматизации изображаемых событий. От дотошного стратегически и тактически, но человечески поверхностного (официального), несколько отстраненного штабного анализа, до глубоко трагического взгляда на войну, демонстрируемого людьми, пережившими эти кровавые события, непосредственно на поле боя.

Мы считаем, что наиболее продуктивным для нашего анализа является смешанный, тематико-хронологический принцип.

При таком подходе учитываются и вышеперечисленные принципы, и то обстоятельство, что издание воспоминаний определенного типа было непосредственно привязано к политической ситуации в стране.

Так генеральские мемуары (мемуары военачальников, полководцев, офицеров высоко ранга), оказались более востребованными в стабильные советские годы (60-е, 70-е, начало 80-х). Годы, когда официальная советская культура была полна оптимизма и победных реляций. Конечно, они играют огромную роль в изучении Великой Отечественной войны. Нам нужно помнить, что написаны генеральские мемуары теми, кто прошел войну, и значит, был непосредственным участником описываемых событий, а, следовательно, здесь можно найти и объективность, и важные сведения о ходе войны, ее операциях, военных потерях и пр.

Писали мемуары такие  известные военные, как  И.Х. Баграмян, С.С. Бирюзов, П.А.Белов, А.М, Василевский, Н.Н. Воронов, К.Н, Галицкий, А.А. Гречко, В.Ф. Гладков, А.И. Еременко, Г.К. Жуков, И.С. Конев, Н.Г. Кузнецов, Д.Д. Лелюшенко, К.А. Мерецков, Ф.В. Монастырский, К,С. Москаленко, А.И. Покрышкин, Н.К. Попель, К.К. Рокоссовский, А.И. Родимцев, А.П. Рязанский, Л.М. Сандалов, П.В.Севастьянов и многие другие. Издавались сборники воспоминаний, посвященных определенной теме (битве или роду войск), такие, как, например, «В боях за Закарпатье», «Сталинградская эпопея», «Освобождение Белоруссии» и прочие.

Однако мемуары высокопоставленных кадровых военных все же несколько отличаются от мемуаров других участников войны. Порой они писались не самими авторами, а журналистами или литераторами. Отсюда – либо искажение действительности, либо излишняя героика и пафосность мемуаров и, соответственно, неоднозначное отношение к ним.

 Взять, к примеру, «Воспоминания и размышления» Г.К. Жукова. Вот как оценивает их композитор Г.В. Свиридова: “Мемуары маршала Жукова. Впечатление такое, что писал какой-то сталинистский компьютер. Всё выровнено, утрамбовано, закатано безликим бетоном… Вся жизнь под контролем” [Свиридов, 2002, 464].

Писатель Б. Соколов высказывает прямопротивоположную точку зрения: “мемуары маршала Жукова, скорее, своеобразный роман о войне, написанный одним из главных её участников, которого официальная историография умышленно забыла, а маршал, в противовес ей, творил собственный миф войны” [Соколов, 2001, 4].

Наконец, сам Жуков признавал: “Книга воспоминаний наполовину не моя” [ Жуков, 1989, 3].

Если разбирать мемуары многих других представителей высшего командного состава, то мы неизбежно столкнемся с теми же проблемами, что и у Жукова, то есть, с одной стороны – безликость произведения, с другой – важные исторические сведения. Эта двойственность и является основным недостатком подобных мемуаров.

С этими же проблемами мы сталкиваемся, когда речь заходит о генеральских воспоминаниях, темой которых выступает Ленинград. 

Одним из немногих представителей высшего командного звена, кто писал более или менее правдивые воспоминания о том периоде, оказался адмирал Н.Г. Кузнецов, но, тем не менее, и его воспоминания во многом лишены той достоверности, которая присуща, например, «лейтенантским» и «солдатским» мемуарам. Он - автор «официальной» книги «Курсом к победе» и мемуаров о войне, которые были изданы лишь посмертно. В них он резко критикует партийное вмешательство в дела армии и утверждает, что «государством должен править закон». В отличие от многих других «маршальских» воспоминаний, записки написаны Кузнецовым лично и отличаются хорошим стилем. В официальной истории войны его роль из-за опалы часто затушёвывалась. В своих мемуарах «Курсом к победе», он так описывает один из своих приездов в блокадный город: «Когда я снова прилетел в Ленинград в ноябре 1942 года, город еще находился в тяжелом положении. Все еще трудно было с продовольствием. Кругом осунувшиеся, бледные от недоедания лица. Ленинградцы пережили так много воздушных налетов и артиллерийских обстрелов, что уже перестали реагировать на появление отдельных самолетов и почти не стихавшие разрывы снарядов. Город и в блокаде жил активной трудовой жизнью. Люди теперь понимали, что непосредственная опасность миновала. Город снабжался — пусть еще в ограниченных размерах — всем необходимым. Слушая сводки о контрнаступлении наших войск под Сталинградом, ленинградцы еще больше воспрянули духом. Все ждали, что скоро начнется и здесь...», [Кузнецов, 1991, 64].

Кузнецов пишет, что в 42-году город снабжался всем необходимым, пусть и в ограниченном количестве, но нам известно, что в этот период голод и отсутствие тепла привели к массовой гибели ленинградцев, а, значит, это воспоминание Кузнецова не может по определению соответствовать истине, но зато отвечает принципам изложения событий высшими офицерскими (генеральскими) чинами согласно партийной идеологии советского периода.

Публикация лейтенантских воспоминаний, связаны  с эпохой Оттепели конца 1950-х нач. 1960-х гг., литературным эквивалентом их выступила, так называемая, лейтенантская проза, написанная простым, живым и точным языком участников самых кровавых сражений.

Многие из «лейтенантских» мемуаров в советские годы не могли быть изданы по причине «неподцензурности». Их начали публиковать лишь в конце 90-х годов прошлого столетия. Образ «идеального солдата», увековеченный в плакатах, кинофильмах, огромных бронзовых и бетонных памятниках, заслонил собой того самого реального, «рядового пехоты Ивана», который и выиграл войну в действительности. Нам интересен именно реальный, а не плакатный победитель. «Будущий историк, настоящий, серьезный, объективный исследователь станет искать правду не в газетах и в официальных мемуарах, а в неопубликованных воспоминаниях участников войны – офицеров и солдат, а таких воспоминаний написано ой-ой как много!» - так видел значение подобных мемуаров писатель Сергей Голицын, прошедший войну командиром взвода военных строителей. Существует ряд отличий запрещенных в прошлом мемуаров советских солдат и офицеров от того, что было опубликовано ранее.

Первым отличием стал язык, в котором много стилистических огрехов. Тем не менее, это живой, лишенный штампов и накатных формул, язык, за которым чувствуется живой человек, что вызывает куда больше доверия, чем выверенные стилистически штампы литобработки.

Другая особенность -  обилие бытовых и мелких подробностей, которые в советское время или опускались за незначительностью или которые считались «идейно невыдержанными». При этом, даже описание внешнего облика солдат отличается от хрестоматийных плакатных образов.  Сергей Голицын вспоминает, что красноармейские звездочки были в большом дефиците, их заменяли самодельными, вырезанными из американских консервных банок (у которых металл внутри имел красноватый оттенок), что большинство солдат его военно-строительного батальона вплоть до 1944 года носили лапти, так как обувь практически не выдавали.

В воспоминаниях командира батареи Ивана Новохацкого есть сведения,  что солдат, освобождавших Молдавию, долгое время узнавали потом по характерным красным пятнам на груди шинелей, которые появились от многочисленных котелков вина, поднесенных местными жителями своим освободителям.

У А. Николаева, в его воспоминаниях “Из дневника лейтенанта” говорится: “То, что я видел, прочувствовал и осознал на Войне – мои личные, субъективные переживания и осмысления, когда конкретные и реальные факты как бы проходят сквозь ментальный и эмоциональный фильтр души. Воспоминания эти содержат в себе нечто основное, что я рискнул бы назвать МОМЕНТОМ ДОСТОВЕРНОСТИ…[Николаев, 2006, 98-99].

С помощью множества таких подробностей мы видим авторов мемуаров не бронзовеющими героями, а обычными живыми людьми, которым выпало жить в необычную эпоху и на долю которых пришлась война.

Еще одно отличие выражается в простоте рассказа и его некоторой приземленности. В этих мемуарах почти нет пафоса, рассуждений о великой миссии, долге.

В список лейтенантских мемуаров можно добавить воспоминания Ивана Рогинцева «Ленинград – Берлин. Записки гвардейского миномётчика».

Еще одна книга лейтенантских воспоминаний «Битва за Нарву», автором которой является Н.Ф.Костин. И снова публицистическая достоверность автора: «Тем временем в Ленинграде жизнь была несладкой. 8 сентября часть нашей семьи, бабушка, две их внучки и внук, эвакуировались в Ярославскую область. На следующий день после этого замкнулось кольцо немецкой блокады вокруг города. Началось время страшного голода» [Кривошеев, Костин, 1984, 148].

На основе собственных впечатлений, дневников других участников упоминаемых событий, используя сохранившиеся в архивах боевые донесения командиров подразделений и соединений, автор анализирует феномен несгибаемой обороны Северной столицы. Книга, открывающая шокирующие тайны кровавой трехлетней битвы, во многом определившей исход войны, публикуется на русском языке впервые. Она рассказывает об ужасах блокады, как это виделось со стороны противника, и о трагедии 2-й Ударной армии Власова, погибшей при попытке освободить город из блокадного кольца.

Война для русского солдата – это, прежде всего, опасная, тяжелая, трудная работа. Поэтому и отношение к войне соответствующее. Причем, для этого солдата неважно, что эта работа вынужденная, свалившаяся, как беда, откуда-то извне.

И когда они описывают в своих воспоминаниях эти события, то именно таким мемуарам мы верим, потому что они написаны не просто очевидцами и участниками. Их писали простые солдаты и офицеры, далекие от пафоса и партийно-идеологических принципов. Они просто описывали те события, участниками которых стали, не придерживаясь при этом не только идей, насаждаемых свыше, но и литературных норм и правил. Их правда не укладывалась в рамки советской партийной системы, поэтому подобные воспоминания чаще всего становились недозволенными и не прошедшими цензуру.

Мемуары Николая Никулина «Воспоминания о войне» написаны очень жестко, порой, даже жестоко. Это попытка освободиться от гнетущих воспоминаний. Повествование выдержано  в духе жесткой окопной правды.

Здесь точный анализ и достоверные описания рождаются из приемов, больше присущих искусству, чем техническим наукам, тогда как в официальных мемуарах отсутствует подлинная атмосфера войны. Мемуаристов почти не интересует, что переживает солдат на самом деле, и что большинство военных мемуаров восхваляют саму идею войны и тем самым создают предпосылки для новых военных замыслов. Тот же, кто гибнет под пулями, расплачивается за все,  реализуя замыслы генералов, тот, кому война абсолютно не нужна, обычно мемуаров не пишет.

Ленинградские события породили еще один культурный феномен –воспоминания, написанные не военнослужащими, а гражданскими людьми. По уровню драматизма они не просто близки к последней категории, но зачастую превосходят солдатские. Мы полагаем, что они во многом сильнее других воспоминаний о войне, возможно, потому, что это были мемуары людей обреченных на медленную мучительную голодную смерть. Кто-то писал в надежде, что эти записи прочтут потомки, а кому-то было необходимо доверить бумаге свои мысли, вести хронологию тех дней, чтобы не сойти с ума. В советский период нам были известны лишь некоторые дневники, например, подростков Тани Савичевой и Юрия Рябинкина, но и эти небольшие странички какое-то время скрывали от общественности.

И все же в 1979 году эти и некоторые другие записки и дневники блокадников стали известны, благодаря "Блокадной книге" Алеся Адамовича и Даниила Гранина, выпущенной в свет в сильно урезанном цензурой виде.

 

 

 

Вывод к главе I

 

Итак, в первом параграфе первой главы мы изучили научный труд Л.Я. Гинзбург «О психологической прозе», в котором она предлагает считать мемуаристику промежуточным жанром. Гинзбург считала важной особенностью мемуарной литературы её субъективность, оставляя простор для воображения на усмотрение автора. При этом, по ее мнению, мемуарам свойственна установка на подлинность материала, их эстетическая организованность при кажущейся их непреднамеренности.

Если Л.Я. Гинзбург рассматривала мемуаристику, прежде всего как сферу проявления авторской субъективности, то А. Тартаковский выделял исторический аспект мемуарного жанра. По мнению А.Г. Тартаковского, мемуарной литературе, присущи три видовых признака - личностное начало, память и ретроспективность.

К исследователям в области мемуаристики можно отнести и Н.А. Бердяева, который в «Самопознании», перечислив многие жанры литературы «о себе и своей жизни» - дневник, исповедь, воспоминания, автобиографию, объединил их в одно целое, назвав его по признаку. Это является доказательством того, что мемуаристика является метажанром, так как в нее входит множество жанров со схожими признаками и чертами, присущими мемуарному жанру.