Военный коммунизм

Нарастание кризиса  во всех сферах деятельности большевиков, в том числе и внутрипартийный  кризис, не прошло мимо внимания ряда партийных  лидеров. Уже в начале 1920 г. предпринимались  отдельные попытки смягчить военно-коммунистическую систему, прежде всего, в сфере отношений с деревней. Не прекращающиеся крестьянские волнения, с одной стороны, и постоянная нехватка продовольствия, с другой, заставляла то и дело возвращаться к проблеме деревни. Сначала Ю. Ларин провел на III Всероссийском съезде совнархозов (конец января 1920 г.) резолюцию о переходе от продразверстки к смешанной системе, сочетавшей прежний принцип принудительности с использованием рыночных отношений. Но из-за резкого неприятия этой идеи ЦК партии этот документ не только не был опубликован, но и усиленно замалчивался. Затем Л. Д. Троцкий в феврале 1920 г. в направленной в ЦК записке «Основные вопросы продовольственной и земельной политики» предложил ряд будущих «нэповских» мер. В том числе, ввести своего рода подоходный, прогрессивный натуральный налог взамен изъятия излишков, с таким расчетом, чтобы более крупная запашка или лучшая обработка представляли выгоду для крестьян. Предложения Троцкого также не получили одобрения ЦК. Спустя год, 13 февраля 1921 г. руководители военно-чекистских ведомств Н. И. Подвойский, М. С. Кедров, К. А. Мехоношин, Н. И. Муралов, В. Р. Менжинский и Г. Г. Ягода обратились в ЦК партии с секретным письмом о критическом положении в стране. Именно эти ведомства обладали наиболее полной и оперативной информацией о жизни всех слоев общества «от Москвы до самых до окраин» и предупреждали партию об опасности. В письме говорилось, что крестьянские восстания, происходящие в целом ряде регионов, являются только началом широкого мелкобуржуазного движения против пролетариата и требуют исключительного внимания со стороны партии. В свою очередь, пролетариат Москвы, Петрограда и других крупных индустриальных центров, как отмечалось в письме, находится в таком состоянии, что при дальнейшем ухудшении экономического положения он неизбежно выйдет из под влияния РКП и даже может выступить против советской власти. В письме указывалось также на небывалое еще понижение влияния партии на пролетариат, особенно из-за систематического сокрытия информации о действительном состоянии страны. Что касается Красной армии, то ее боеспособность, как отмечалось в письме, находится на крайне низком уровне и она не может быть надежным оплотом власти. Необходимо изменение органов управления армией в связи с главной задачей ближайшего времени - борьбой с массовыми крестьянскими выступлениями. В письме предлагалось, немедленно образовать при ЦК временную военную комиссию из членов ЦК для приведения партии в положение, соответствующее создавшейся обстановке. В качестве первоочередной задачи этой комиссии выдвигалась задача поднятия боеспособности коммунистических частей и создания на каждом предприятии «стойкого пролетарского ядра». Предполагалось сделать акцент на верные власти военные части и реформировать армию в целом для подавления протестных выступлений как в деревне, так и в городе. Таким образом, в письме трезво оценивалась сложившаяся ситуация, грозившая перерасти в открытые выступления рабочих против большевистской власти.

Накануне. «Тяжелейшее поражение на фронте труда», - так была названа в «Правде» ситуация, сложившаяся к февралю 1921 г. в связи с парализацией транспорта и остановкой питерских заводов⁹⁷. Для проталкивания хлебных грузов в направлении Петрограда и Москвы были экстренно посланы специальные представители. На некоторых участках железных дорог было прекращено пассажирское движение, чтобы использовать сэкономленное топливо для перевозки продовольствия. В целях экономии продовольствия было запрещено снабжение сотрудников центральных и местных учреждений специальными пайками, которые получали рабочие подведомственных предприятий и красноармейцы. Сокращено количество предприятий, снабжавшихся по усиленным нормам. Но даже этих мер было недостаточно: необходимых для «прокорма» столицы 25 тыс. пудов хлеба в день все равно не набиралось. Поэтому с февраля большинство рабочих в Москве получали 150, а на мелких и обслуживающих предприятиях - всего 133 грамма хлеба в день⁹⁸. При этом норма выдачи других продуктов была также значительно уменьшена.

Наряду с продовольственным  кризисом шло накопление критической массы и в социальной сфере. Ощутимые признаки повышения активности московских рабочих появились уже в начале февраля. На проходившей 2-4 февраля беспартийной конференции московских рабочих-металлистов, на которой присутствовало около тысячи человек, делегаты потребовали отмены запрета на свободную торговлю, в первую очередь, открытия Сухаревки, и свободы передвижения. Прозвучали также политические требования: свободы печати, созыва Учредительного собрания.  В постановлении, принятом конференцией по докладу об отношении рабочего класса к крестьянству, говорилось, что разверстка вызывает развал сельского хозяйства и губительно отражается на положении рабочих масс, поэтому ее необходимо заменить натуральным налогом. Активность делегатов была очень высокой. По каждому вопросу выступало от 20 до 35 человек. «Раздражение конферентов доходило до потери самообладания...»⁹⁹, - писал А. Я. Вышинский, выступавший на конференции с докладом от Наркомпрода. О том, что эти настроения имели поддержку в рабочей среде, свидетельствует и опубликованное в «Правде» письмо председателя ячейки РКП Московского оборонного завода И. Л. Сидоренкова. Он с возмущением сообщал об общезаводском собрании 14 февраля 1921 г. На собрании при выборах делегатов на уездный съезд советов беспартийные рабочие «договорились до "наказа", который нужно дать народным представителям: свобода торговли, свобода печати, свобода проезда и проч.»¹⁰⁰

Выдвижение эсеровских и меньшевистских требований на рабочих  собраниях на практике совсем не означало, что рабочие находятся под влиянием оппозиционных партий, о чем постоянно писали большевистские газеты, а позже эта точка зрения прочно укоренилась и в советской историографии. Так случилось, что насущные потребности рабочих, лежавшие преимущественно в экономической области, совпали с платформами партий, критиковавших политику большевиков. Последующий ход событий подтвердил отсутствие прямой зависимости рабочих выступлений от их влияния. Например, требование «свободы труда», звучавшее весной 1921 г. во многих городах страны, не было требованием оппозиционных партий свободного спроса и предложения рабочей силы. Рабочие добивались упрощения перехода с одного предприятия на другое, выступали против принудительного закрепления и перебросок на предприятия различных регионов, т.е. протестовали против военно-коммунистических принципов организации труда. Это требование было удовлетворено в рамках нового экономического курса: постановлением ВЦИК от 19 мая 1921 г. был введен облегченный порядок перехода с одного предприятия на другое.

Однако были и другие настроения. Определенная часть рабочих  придерживалась точки зрения, что только дружная работа и поднятие производительности труда позволят выйти из кризиса. Так, на общем собрании рабочих Московского арматурного завода и завода «Манометр» 5 февраля 1921 г. резолюции конференции металлистов не получили одобрения и было принято обращение к московским рабочим, не останавливать работы106. Вот как подобная позиция формулировалась самодеятельным поэтом в стихотворении с характерным названием «Стойте крепко».

Ход событий. В 20-х числах февраля, когда протесты петроградских  рабочих приняли форму всеобщей забастовки, активные выступления рабочих в Москве только начинались. Линия «на уравнение продпайков» на разных предприятиях привела к тому, что, в частности, на фабрике Госзнак в Хамовниках был сокращен «полуторофунтовый» паек. 19 февраля возмущенные рабочие созвали митинг, после которого прекратили работу. На следующий день, в воскресенье, работали только коммунисты и комсомольцы. Неизвестно, что происходило в последующие дни, но, по всей видимости, градус недовольства поднялся столь высоко, что произошел социальный взрыв. Впервые после победы советской власти недовольство рабочих выплеснулась на улицу. 23 февраля толпа бастовавших госзнаковцев, насильно снимая работавших, направилась в Хамовнические казармы. Рабочие рассчитывали на поддержку расквартированных там солдат 2-й Запасной бригады. Однако, когда толпа, насчитывавшая по сведениям МЧК до 3 тыс. человек, попыталась ворваться в ворота казарм, часовые несколько раз выстрелили в воздух. Случайными выстрелами были ранены два человека: «один коммунист - в живот и женщина - в руку»". Обращает на себя внимание тот факт, что о принадлежности раненого к РКП(б) МЧК было известно почти сразу. А то, что раненый служил на Госзнаке подростком-чернорабочим и что он - брат сотрудника ВЧК, выяснится позже. От полученного ранения он скончался. Вполне возможно, что этот коммунист не был забастовщиком и не случайно оказался в толпе. Во всяком случае, родственники убитого отказались от денег, собранных госзнаковцами, считая забастовщиков виновниками убийства. О личности женщины ничего неизвестно. В пользу этой версии свидетельствует и тон сообщения МЧК Дзержинскому, находившемуся в Харькове, о состоявшихся похоронах: «Сегодня, 26-го, состоялись похороны тов. Кузьменко - рабочего, умершего от раны, полученной у Хамовнических казарм 23 февраля. Похороны прошли спокойно».

После ухода демонстрантов  в казармах были организованы митинги, выявившие лояльное отношение красноармейцев к власти, несмотря на то, что в  них находилось около 700 «явно антисоветски настроенных» красноармейцев, подлежавших демобилизации. Отметим, что в октябре 1920 г. Комитет обороны Москвы оценивал красноармейские части, расквартированные именно в Хамовническом районе, как наименее надежные. В основе их ненадежности лежали, прежде всего, недостаточное снабжение продуктами и обмундированием. Маловероятно, что снабжение красноармейцев за это время улучшилось, скорее всего, на них оказала влияние искусная политическая риторика большевиков, фальсификация характера выступления рабочих, обвинения их в контрреволюционности. Кроме того, красноармейцы, нередко, отрицательно относились к забастовкам, считая их пособничеством врагам.

Одновременно с походом  на казармы группы госзнаковцев направились в соседние предприятия, чтобы снять рабочих с работы. В результате этого к середине дня прекратили работу фабрика Земпалатка, упоминавшаяся выше фабрика Гивардовского, на которой, как мы уже знаем, 21 февраля царила атмосфера индифферентности, и фабрика Гюбнера. В сообщении МЧК отмечалось, что только незначительная часть рабочих присоединилась к демонстрантам, а большинство разошлись по домам. По всей видимости, среди этого большинства находились и рабочие фабрики Гивардовского. Остальные предприятия района, не смотря на все усилия, не поддержали госзнаковцев.

Около 18 часов 23 февраля  состоялся общий митинг у здания Высших женских курсов, более многочисленный, чем у казарм. На нем присутствовало около 5 тыс. человек. Затем собравшиеся разошлись по трем аудиториям курсов. В скором времени, по всей видимости, благодаря умелой агитации, в двух аудиториях были вынесены резолюции, клеймящие забастовщиков позором. Наиболее упорно держались инициаторы выступлений, госзнаковцы, заседавшие до поздней ночи. Только выступление приехавшего на собрание председателя ВЦИК М. И. Калинина убедило их присоединиться к решению большинства о выходе на работу 24 февраля.

На следующий день на улицах района воцарилось спокойствие, но на большинстве предприятий положение  оставалось неопределенным, продолжалось беспрерывные митинги. Рабочие Госзнака, как и было решено накануне, приступили к работе.

В Краснопресненском  районе 24 февраля прошли митинги  на 10 крупнейших заводах, на двух предприятиях была частично прекращена работа. В Рогожско-Симоновском районе состоялись оживленные митинги на двух крупных предприятиях. В Сокольническом районе наблюдалась спокойная обстановка. Особенно тревожное положение в этот день сложилось в Замоскворецком районе. На ряде фабрик чувствовалось ярко выраженное забастовочное настроение. Первыми забастовали на утилизационном складе ВСНХ. «Причины волнения однородны: ухудшение положения отдельных предприятий. Общий характер движения - экономический, пока [с] единичными политическими выступлениями», - было телеграфировано Дзержинскому в Харьков о положении в Москве 24 февраля¹⁰¹.

25 февраля положение на предприятиях Москвы оставалось неустойчивым, хотя и не внушало власти особых опасений. В Замоскворечьи отмечалось неустойчивое положение на кожевенных фабриках, из которых три (Демент, Щетинина и Волк) не работали. Звучало требование созвать общее собрание кожевников. В Хамовниках забастовала ткацко-отделочная фабрика быв. Бутикова (1 тыс. человек), рабочие хлынули на улицу, но затем возвратились на собрание. В Краснопресненском районе остановилась Пуговичная фабрика, однако на собрании было принято решение, возобновить работу 26 февраля. В Сокольническом районе, хотя и не было забастовок, но на большинстве фабрик митинговали. По сведениям чекистов спокойная обстановка в этот день была отмечена в Бауманском, Рогожско-Симоновском и Городском районах.

С 25 февраля началась массированная агитработа большевиков на предприятиях. Под лозунгом «Коммунисты - на заводы» были отозваны коммунисты из учреждений, привлечены к агитации на заводах руководящие работники профсоюзов. Для выполнения партийной работы за районами были закреплены члены ЦК РКП (б).

Как не странно может  показаться, но и в обстановке социального  напряжения не все рабочие были поглощены исключительно злободневными проблемами. На некоторых предприятиях, используя большой спрос на выпускаемую продукцию, фабзавкомы и в эти дни находили способы для организации корпоративных праздников. Так, фабричный праздник, «семейный вечер», был устроен 26 февраля на мыловаренной фабрике быв. Брокар. По приглашению комъячейки на вечере выступали артисты гостеатров, исполнялись веселые песенки буржуазных кабаре.

К 28 февраля волна выступлений  на московских предприятиях улеглась. Совершенно очевидно, что выступления были стихийными, без руководства и плана действий. Это был социальный взрыв, бунт рабочих, главным образом, текстильщиков, пытавшихся найти поддержку у армии. Об этом свидетельствует и та легкость, с которой забастовщики, откликаясь на обещания власти улучшить их материальное положение, возвращались к работе. В основе выступлений лежали сугубо экономические проблемы, необходимость решения которых признавали и сами большевики.

Ответ власти. 23 февраля  сразу же после получения первой информации ВЧК и МЧК сосредоточили все силы для контроля за обстановкой в Хамовниках и на близлежащих предприятиях и учреждениях. Вечером этого дня на оперативном совещании в ВЧК и МЧК была создана чекистская оперативная тройка, в которую вошли начальник контрразведывательного отдела (КРО) ВЧК А. Х. Артузов, начальник особого отдела при МЧК Леонов и начальник секретно-оперативного отдела (СОО) ВЧК Т. П. Самсонов. В связи с этими событиями Политбюро ЦК «для руководства тактикой репрессий» назначил тройку в составе зам. председателя Моссовета И. А. Зеленского и людей с богатым чекистским опытом, в частности, опытом проведения «красного террора» в Петрограде и Москве: секретаря МК В. Н. Яковлеву и председателя МЧК С. А. Мессинга121. Были проведены многочисленные аресты меньшевиков и эсеров. В то же время, чтобы не накалять обстановку, было решено, ни в коем случае не арестовывать лиц пролетарского происхождения, связанных с предприятиями. Город был объявлен на военном положении. Позже оценивая действия власти, М. И. Калинин говорил, что если бы в Москве не были арестованы лидеры меньшевиков и эсеров, то получился бы «московский Кронштадт»¹⁰².

Для организации массированной  агитации, в том числе для переброски коммунистов на предприятия, была создана  пятерка. В нее вошли члены  тройки плюс А. Лозовский (член президиума ВЦСПС и председатель МГСПС) и  Туляков из Бауманского района. К  активной работе был также призван Комитет обороны города во главе с председателем Моссовета Л. Б. Каменевым.