Положение женщин в Японии

Современное иероглифическое  написание имени Химико не раскрывает ее социальной сущности, но если расшифровать его фонетически, то это «солнечная», или «огненная» (хи), шаманка (мико). Такая интерпретация ее имени соответствует китайской летописи, где утверждается, что она «занималась колдовством и обманывала народ». Примечательно, что на островах Рюкю в древности правитель-мужчина выполнял экономические и военные функции, а его сестра – шаманские, т. е. происходило разделение административно-хозяйственных и религиозных функций, аналогично тому как в племенном союзе Яматай брат Химико «помогал управлять страной» [7, с. 16].

Современные японские исследователи относят общество II – III вв., отображенное в китайской летописи «Вэй чжи», к переходному периоду от матриархата к патриархату, но в Японии матриархат в «чистом» виде не обнаружен: наряду с высоким социальным положением женщины существовал и мужчина-вождь, символом власти которого был «жезл вождя» (сэкибо). Поэтому этот «переходный период» следует датировать начиная с неолита и вплоть до VII в., когда менялось соотношение функций женщины и мужчины, но женщина – жена правителя осуществляла религиозно-магические шаманские функции, которые  лишь  впоследствии   стали   прерогативой     наследственной жреческой группировки. Но и тогда женщины из жреческой среды, становясь женами правителя, сообщали его веления, являясь посредниками между правителем-богом и его подданными.

После смерти Химико около 250 г. мужчина, возможно, ее брат, провозгласил себя царем, однако правители других общин не признали его верховенства. Вспыхнула междоусобная война,  прекратившаяся лишь после того, как племенной союз возглавила девушка по имени Иё, по-видимому, 13-летняя дочь Химико. Этот факт свидетельствует о сохранении и после смерти Химико предпочтительного верховенства женщины, власть которой признавалась главами других общин [7, с. 17].

На месте захоронения  Химико был насыпан большой холм диаметром свыше 100 шагов – один из первых курганов в Японии [3, с. 37].

Как это ни странно  для современников, но в средние  века роль женщины была доминирующей в управлении делами клана. Да что там средние века, достаточно вспомнить матриархальный миф о Солнечной Богине – Аматэрасу, в котором явно подчеркивается ее главенство над всеми богами японского пантеона, а также равенство в бою богини Идзанаги со своим братоммужем Идзанами [42, с. 106].

Влияние этого древнего матриархата прослеживается во всем культе солнца, который был женским по своей природе в первоначальной японской концепции. Даже первые хроники японской истории наполнены описаниями подвигов воинственных цариц, лично водивших свои войска на штурм вражеских укреплений в Ямато или через пролив в Корею. Со временем растущее влияние конфуцианства заметно ослабило доминирующее положение женщины, оградив ее ограничениями различного рода. Но эти ограничения далеко не всегда принимались кротко и смиренно, в чем пытаются нас уверить историки более позднего времени. В период Хэйан женщин, возможно, и нельзя было встретить на поля боя, но они внесли немалый вклад в культурные достижения своей эпохи. Некоторые придворные дамы из кугё (старинной японской аристократии) проявили себя как творческие личности и их литературные произведения пользовались заслуженным вниманием у просвещенных людей того времени. И это несмотря на «несоответствие» жестким формам классических китайских произведений, считавшихся «классическими» для образованного человека. Такую популярность моногатари (сказания), имели потому, что в них нашло свое отражение истинно японское мировосприятие, благодаря этим произведениям мы сейчас можем понять, почему древние императрицы обладали такой колоссальной энергией для управления государством как напрямую, так и удалившись от мира.

  Другими  «новыми» женщинами стали женщины  из провинций, члены буке (новой,  военной аристократии). Эти женщины  не командовали войсками, как в архаичные времена, но, выращенные на тех же самых боевых традициях и приверженные тем же самым военным обычаям, которые позволили выделиться их мужчинам в отдельный общественный класс, они являлись точным отражением своих вторых половин. Будучи продуктом конкретной системы, самурайские женщины стали ее прочнейшим основанием и выразителями идей своего класса.

  Одной из  таких женщин была госпожа  Масако, жена первого камакурского сегуна Минамото Ёритомо. По свидетельствам историков, Масако была проницательной, ловкой и отважной женщиной, обладавшей огромным влиянием как при жизни своего мужа, так и после его смерти. Кстати, после смерти Ёритомо Масако, по сути, управляла страной – это был единственный случай, когда верховная власть в стране находилась в руках женщины, не являющейся императрицей. Разумеется, Масако ни в коем случае не правила официально, но ее власти и влияния это нисколько не умаляло [6, с. 319].

Итак, развитие феодальных отношений в Японии происходило в обстановке самоизоляции страны и проявилось в росте частнофеодального землевладения сёэн.

Социальной опорой регентов и канцлеров являлось дворянское самурайское сословие. Основная масса самурайства вышла из крестьянской верхушки, зажиточного крестьянства, в результате углубления процесса социальной дифференциации.

Характерной особенностью самурайского периода было высокосоциальное положение женщины. Вдова при условии целомудренного поведения могла возглавить семью, владеть землей покойного мужа и даже получить от сегуна жалованную грамоту. Имущество жены конфисковывалось лишь при тяжком преступлении мужа, в случае его участия в мятеже, разбое, причем тогда жена рассматривалась как его соучастница. В остальных случаях ее имущество не подлежало конфискации.

«Великое поучение для женщин» («Онна дайгаку») –  первый трактат о женском воспитании, получивший широкое распространение и оказавший сильное влияние на дальнейшее развитие жанра наставлений и систему образования для женщин в Японии. «Женщина должна быть всегда настороже, должна всегда строго наблюдать за своим поведением. Она должна вставать пораньше, ложиться попозже. Вместо того чтобы спать среди дня, она должна усердно исполнять свои обязанности по хозяйству, должна неустанно ткать, прясть и шить. Ни чаю, ни вина не должна пить слишком много; также не следует ей тешить свое зрение и слух театральными представлениями, песенками и сказками. До 40-летнего возраста она должна лишь изредка посещать храмы (синтоистские и буддийские) и тому подобные места, где бывают большие скопления народа. Она не должна допускать, чтобы ее сбивали с пути духовидцы и прорицательницы, не должна вступать в непочтительную близость с богами, не должна также и молиться непрерывно. Если только женщина удовлетворительно исполняет свои обязанности как человек, она может и оставить молитву, ибо за это отнюдь не перестанет пользоваться покровительством божества. В качестве жены своего мужа она должна содержать его хозяйство в надлежащем порядке. Если жена будет дурная или расточительная, весь дом рушится. Во всем она должна избегать крайностей, никогда не поддаваться ни роскоши, ни гордыне, как в отношениях одежды, так и в отношениях еды, поступая везде сообразно со своим положением в жизни. Ее личные украшения, а также цвет и покрой одежды не должны бросаться в глаза. Довольно с нее и того, что все будет опрятно и аккуратно, как в ней самой, так и в ее одежде. С ее стороны будет нехорошо, если чрезмерной тщательностью в одежде и в лице она будет привлекать внимание других. Она должна делать только то, что ей подобает. Она не должна думать прежде всего о своих собственных родителях, а родителей мужа оставлять на втором плане. На Новый год, в пятидневные праздники и в других подобных случаях она должна сначала поздравить родных мужа, а затем уже своих собственных. Без разрешения мужа она не смеет никуда пойти, не смеет на свой собственный страх делать какие-либо подарки» [27].

У женщины нет  надлежащего повелителя. Значит, на своего супруга ей надобно смотреть как на своего господина и служить  ему со всем уважением и почтительностью  говорится в «Онна Дайгаку». Жене самурая полагалось быть покорной, сдержанной, самоотверженной и верной своему долгу. Многим современным женщинам такая жизнь показалась бы скучной и тяжелой. Но сами жены самураев так не считали: в своем ограниченном домом и семьей мире они пользовались безграничным уважением и доверием. Кроме того, следует помнить, что жена самурая обычно происходила из самурайской семьи, а значит, была с детства подготовлена к роли матери и жены и считала эту роль единственно возможной.

Самурайских женщин, как и их отцов, братьев и мужей, учили абсолютной преданности своему непосредственному начальнику в клановой иерархии, и точно так же как и мужчины, они были обязаны беспрекословно исполнять все данные им поручения, включая и те, которые подразумевали использование оружия. Которым, разумеется, женщины-буке владели мастерски. Традиционным для этих женщин оружием было копье, как прямое (яри), так и изогнутое (нагината). Обычным для копья местом хранения было место над дверью в жилище, т.к. таким образом женщина получала возможность использовать его против атакующих врагов или любого незваного гостя, проникшего в дом. Также женщины с не меньшим мастерством умели обращаться с коротким кинжалом (кайкэн), который подобно вакидзаси воиновмужчин, всегда находился при ней – в рукаве или за поясом. Кайкэном можно наносить как молниеносные удары в ближнем бою, так и метать его со смертоносной скоростью, также кайкэн «принимал участие» в совершении ритуального самоубийства («женский» вариант этого действа носит название дзигай и был распространен так же широко, как и сэппуку у мужчин). Причем, женщины не вспарывали свой живот подобно мужчинам, а перерезали себе горло. Еще одним строгим правилом ритуала было обязательное связывание собственных лодыжек, дабы и после смерти выглядеть «пристойно» (мало ли сколько будет длиться агония, в самом деле…) [28, с. 54].

  Когда возникала реальная  угроза попасть в плен к  врагу, они не только решительно принимали смерть от рук родственников мужского пола или их командиров, но и сами убивали мужчин, если по какой-то причине они не могли или не желали совершить ритуальный акт и не щадили в такой ситуации ни себя, ни своих детей. Один из самых древних эпизодов, связанный с принятием и исполнением такого решения, можно найти в старинном сказании о доме Тайра. В части, описывающей морское сражение у Данноура Нииодоно, бабушка малолетнего императора Антоку, столкнувшись с угрозой попасть в плен к воинам Минамото, прижала ребенка к себе и сбросилась с обрыва. За ней последовали ее придворные дамы, включая мать императора, которую единственную насильно удалось спасти [28, с. 54].

Женщины-самураи также использовали самоубийство как протест против несправедливого обращения с ними. В качестве примера можно привести историю правителя провинции Хиго, вознамерившегося завладеть женой своего верного вассала, для чего он решился на убийство. Женщина попросила немного времени для того, чтобы похоронить и оплакать своего мужа, а также собрать придворных для того, чтобы отметить конец траура. Придворных она предложила собрать на высокой башне, с которой в итоге и бросилась на глазах у правителя Хиго и всех приглашённых гостей. Такое самоубийство не следовало букве и духу ритуала, но было признано одной из самых действенных форм протеста (канси) против произвола господина. Но также канси порождал дилемму в умах военных, т.к. налицо было явное нарушение кодекса преданности господину, гласившему о том, что женщина не имеет права распоряжаться собственной жизнью, особенно таким образом. При необходимости самурайские женщины брали на себя обязанности по осуществлению мести, которая считалась единственно возможной реакцией (согласно японскому толкованию конфуцианства) на оскорбление или убийство господина. Даже в течение застойного периода сёгуната Токугавы женщины строго соблюдали принцип безусловной преданности своему клану – порой даже строже, чем мужчины. На протяжении веков самурайская женщина оставалась грозной фигурой, консервативной во взглядах и действиях, преданной этическим нормам своего клана – как их сути, так и внешним проявлениям [6, с. 323].

Кроме того, и  это как бы другая сторона медали, прежде всего именно женщины в японском обществе выступали «носителями культуры» – музыку, литературу, икэбана, часто – чайную церемонию, творили они. Женщина, любовные отношения, просто общение с ней становились для многих самураев той «раковиной улитки», куда можно не теряя чести на короткое время укрыться от жестокой и строго регламентированной жизни гордого воина.

Гендерные традиции составили образ придворной дамы, которому должна была соответствовать  аристократка. В «Дневниках придворных дам» показано, какими достоинствами должна обладать женщина, чтобы победить в борьбе за продвижение наверх. С самого раннего детства девочку готовили к будущей брачной жизни, надеясь, что ей удастся вступить в такой брачный союз, который упрочит положение семейства. Счастливыми считались семейства, имевшие много дочерей. За исключением китайских наук, она должна была усвоить все, что знал мужчина. Девушка из благородного семейства играла на музыкальных инструментах, рисовала, красиво писала и, конечно, не только знала наизусть образцы японской поэзии, но и сама умела складывать стихи. Подтверждение этому можно найти в дневнике Митицунано хаха [30, с. 18]. С малолетства девочка была окружена специально подобранными дамами, которые развивали в ней навыки, необходимые для благородной особы. Как уже говорилось, основными предметами обучения были музыка, каллиграфия, поэзия и живопись. Кроме этого, девочку учили подбирать одежды по цвету и составлять ароматы – искусство, которое в эпоху Хэйан стало занимать значительное место в жизни знати.

Одним из необходимых достоинств женщин являлся поэтический дар (пятистишье вака было основным средством  общения мужчины и женщины  на любом этапе любовных отношений). Женщины в отличие от мужчин были удалены от непосредственного участия  в общественной жизни. Хэйанская женщина (принадлежавшая к родовитому семейству) почти никому не показывалась. Только очень немногие самые близкие из ее прислужниц имели право непосредственно общаться со своей госпожой. Однако придворные дамы не всегда выполняли условия, предписанные им обществом..

Одним из способов развлечения (а одновременно и воспитания) молодых девиц из аристократических семейств было рассматривание свитков с картинками и чтение текстов к ним. Сначала это были картины китайского типа с китайскими же надписями, которые по существу не читались, а пересказывались воспитанницам прислуживающими дамами.

Китайской литературы женщина  могла и не знать, излишняя осведомлённость в этой области могла производить скорее невыгодное впечатление. Исключение составляли императрицы, но и они предпочитали заниматься изучением китайской литературы тайно.

Если мужчины писали иероглифами, причем чаще всего по-китайски, то женщины, наоборот, писали исключительно по-японски, употребление ими иероглифов считалось дурным тоном. Такое разделение было необходимо, дабы отгородить женщин от проникновения во властные структуры, так как все государственное делопроизводство велось на китайском языке.

Специального религиозного образования придворные дамы не получали. Углубленное изучение религиозно-философских трактатов, как китайских, так и японских было уделом монахов. Положение монаха так же было приоритетно мужским. Дамам достаточно было чисто практических знаний, связанных с проведением тех или иных обрядов.

Одежда хэйанских аристократок (сёдзоку) была сложной и неудобной, сковывающей движения. Женское парадное платье состояло из недлинной с широкими рукавами китайской накидки (карагину), украшенного вышивкой складчатого шлейфа (мо), подвязывающегося сзади к тали, верхнего платья с широкими рукавами (уваги), нескольких (от трех до двенадцати) нижних платьев (утики) широких штанов (хакама), привязывающихся у талии шнурами. Этот костюм называли обычно дзюнихитоэ – двенадцатислойным. В особо торжественных случаях аристократки украшали волосы (в Хэйан было принято носить длинные волосы – длиннее тела). Цвета могли быть разнообразными. Запретными считались синий и красный цвета – их могли носить только очень важные особы. Все платья, за исключением самого нижнего (хитоэ), были двуслойными: лицевая сторона украшалась вышивкой или тканым узором, была одного цвета, а гладкая изнанка – другого [31, с. 54].