Народные движения в Древней Руси и проблема оценки их социального характера

Ещё одним доказательством  в пользу своей точки зрения Фроянов  считает тот факт, что после  поражения от Святополка на волховских берегах Ярослав собирался бежать, но новгородцев возмутило такое  поведение князя и поддержали его в борьбе, способствуя её продолжению, и, в конечном счете, победил именно Ярослав. Таким образом, автор ещё  и ещё раз подчеркивает, что  у Ярослава и новгородцев были общие интересы, и соответственно горожане видели в князе надежду  на освобождение от обязанности выплаты  дани Киеву, то есть основой их взаимоотношений  были именно общие интересы, экономические, прежде всего.   

Казалось бы, здесь всего  довольно логично: есть князь и горожане, у них общие цели и интересы, конфликт между ними вызван тем, что  наемники князя слишком разгульно  себя вели, ну а примирились они (князь  и новгородцы) легко после смерти Владимира, как раз из-за того, что  у них были общие цели. Логично, но есть одно но: "Недооценил И. Я. Фроянов и решительность Ярослава в подавлении этого восстания, когда княжеские казни обезглавили восставшую против скандинавских наемников новгородскую тысячную организацию."[35] То есть Свердлов указывает на то, что различие во мнениях у князя и жителей города все-таки было, и именно поэтому были казнены наиболее опасные для Ярослава жители Новгорода, то есть те, кто мог организовать жителей города на борьбу с князем, из-за чего вполне мог бы разгореться уже полноценный социальный конфликт.   

Оценивая события в  Новгороде 1014-1016 годов можно, таким  образом, сделать вывод о том, что это мог быть конфликт вольнолюбивого города с жестоким князем, готовым  на любые жестокости в процессе достижения поставленной цели, катализатором для  которого и послужило откровенно наглое поведение наемников-варягов.   

 Что же касается того, что после поражения от Святополка Ярослав был всецело поддержан новгородцами, которые буквально потребовали от него продолжения борьбы и способствовали в дальнейшем его победе, то здесь видимо дело заключается в том, что для новгородцев, по всей видимости, победа в борьбе Святополка и Ярослава последнего была меньшим злом, и не более того.   

Киевские события 1068-го года и восстания под   

предводительством волхвов  второй половины XI-го века.   

Здесь непосредственной причиной произошедших народных выступлений  стала таже причина, что и ранее  в Суздале: "Неурожаи особенно обостряли  все противоречия в деревне и  заставляли крестьянство то сопротивляться сборщикам дани, то исступленно обращаться к древним богам и кровавым обрядам. <...> Во время голода бедные смерды, возглавляемые волхвами, обвиняли в колдовстве богатую часть населения  погостов, чтобы затем конфисковать их имущество"[36] - так представляет внутриполитическую ситуацию на Руси второй половины XI-го века Б. А. Рыбаков. Касаемо конфискации имущества  он подразумевает под этим стремление простого народа к перераспределению  материальных благ в обществе.   

Что касается событий 1068-1070-го годов, то Рыбаков описывает о  народном мятеже против Новгородского  епископа Стефана, а после и его  приемника Федора. "Киевский летописец  скрыл истинный характер событий 1068 г. Так, например, он умолчал о таком  из ряда вон выходящем эпизоде, происшедшем  в том же 1068 г., как убийство своими холопами Новгородского епископа Стефана. А это косвенно указывает на размах народного движения в то время."[37] Автор пишет, что в 1069-1070-м гг. против приемника Стефана Федора выступил некий волхв, и что только решительные  действия князя Глеба, зарубившего  волхва, смогли усмирить мятеж. То есть активнейшую роль в событиях играли именно волхвы - религиозная подоплека  и здесь выходила на первый план, но становилась при этом еще более  заметной, еще более отчетливой.   

Правда автор указывает  именно на классовый характер данных выступлений, делает на этом акцент, что, в прочем, совершенно не удивительно, если учитывать годы написания работы. Так что, рассуждая о движении возмущенных народных масс на киевщине, "советский" историк пишет, что: "Классовая борьба была направлена не против феодализма как формации, а лишь против неумеренных поборов."[38] То есть Рыбаков всё таки признает, что вести разговор о полномасштабной борьбе классов применительно к древнерусскому обществу XI-го века несколько неуместно, но при этом утверждает, что борьба все-таки шла, просто имела она несколько иной размах. При этом автор указывает на то, что народная борьба была в то время облечена в религиозную оболочку. То есть на лицо очередное передергивание фактов, причем довольно четко явно бросающееся в глаза - автор сам пишет о том, что "классовая борьба была направлена не против феодализма, как формации" - в конце концов возмущение против грабительского налогового гнета вовсе не означает политические противоречия, хотя и может ими сопровождаться.   

"Возврат к язычеству  был актом отчаяния перед лицом  стихийных бедствий, а убийства  огнищан и рядовичей, изгнание  одного князя и замена его  другим - это были акты защиты  своих прав, своего хозяйства,  своего существования не как  бесправного холопа, а как непосредственного  производителя, владеющего своей  крестьянской усадьбой или ремесленной  мастерской."[39] Все это конечно  вполне справедливо, однако остается  загадкой, где тут можно усмотреть классовую борьбу, ведь опять же не более чем возмущение попранными правами, и от того возврат к традициям, которые связаны именно с периодом язычества, и потому конфликт приобретает религиозную окраску. В этой связи, думается, более уместно уделять внимание именно конфликту традиции и новизны, но уж никак не социальному - он лишь фон, повод для проявления все того, что десятками лет носили в себе люди. Откровенная неустойчивость христианства, как официальной религии, во второй половине одиннадцатого века, вот что действительно достойно внимания, то есть то, насколько легко было людям вспомнить свои языческие корни и выступить против давно принятой новой религии.   

Вот что пишет применительно  к тем же событиям "советский" историк Мавродин В. В.: "В "Повести  временных лет" под 1071 г. следует  рассказ о выступлениях волхвов  в Киеве, Новгороде и Суздальской  земле, в частности в Белозерье. Следует отметить, что летописная дата - 1071 год - неверна. Известные исследователи  русских летописей А. А. Шахматов и М. Д. Приселков убедительно  доказали, что восстания эти проходили  в разное время между 1066 и 1069 гг. <...> Первым по времени было выступление  волхва в Киеве."[40] Правда при  этом Мавродин отмечает в своей работе, что проповедь волхва в Киеве  не имела успеха. Однако дело даже не в том, насколько та проповедь  имела успех, сам факт того, что  повсеместно волхвы выступали в  качестве глашатаев народного возмущения, что они повсеместно призывали  народ на бунт, указывает на то, что  языческие мотивы имели немалую  долю популярности, что называется - спрос рождает предложение.   

"Самым значительным  из известных нам по источникам  восстаний смердов, руководимых  волхвами, было восстание в Суздальской  земле, датируемое летописью 1071 г."[41] - при этом, по мнению автора, это произошло не в 1071 году, а в каком-то другом. По мнению Мавродин поводом послужил голод. И мы вновь видим именно религиозную сторону восстания, которая явно бросается в глаза - возмущенным народом руководят волхвы, именно они ведут за собой людей, а это явно свидетельствует в пользу того, что в массах превалировали не идеи классовой ненависти, а идеи религиозного традиционализма. Голод вызывал не столько возмущение власть имущими слоями общества, сколько возрождением любви к древним религиозным культам, в возвращении к которым видели спасение от природных напастей.   

Хотя при этом автор  и старается привести доводы, подтверждающие правоту именно его тезиса о идущей классовой борьбе, и ссылается при этом, в частности, на летописные тексты: ""Повесть временных лет" сообщает, что жертвами смердов были женщины, "лучшие жены", т. е. хозяйки богатых домов."[42] Чем он пытается показать и доказать, что это был именно социальный протест - гнев направлялся именно против богатых (хотя этот вопрос мы уже рассматривали в интерпретации Фроянова, которые указывал на откровенно религиозную подоплеку подобных народных действий). Далее Мавродин пишет о том, что восставшие убивали "лучших жен" и "лучших мужей", а так же о том, что происходило это из-за того, что они удерживали в своих руках "гобино", "обилье" и "жито", становясь при этом вершителями судеб своих менее обеспеченных соседей.[43] Автор обращает внимание на то, что те, кто удерживал, таким образом, в своих руках запасы урожая стремились подчинить и обобрать своих же односельчан. "Это и было причиной восстания и истребления "старой чади"."[44]   

Здесь, думается, следует  вспомнить о том, что такие  же рассуждения применялись к  событиям в Суздале 1024-го года, то есть прослеживается, по крайней мере, схожесть сценария разворачивающихся событий. Хотя, как уже было сказано, надо не просто проследить за схожестью  сценария происходящих событий, но вспомнить  слова Фроянова, который более  взвешенно оценивает подобные вещи, чей подход менее идеологизирован, и имеет потому большую исследовательскую  ценность.   

В дальнейшем Мавродин приходит к заключению, что: "Конечно, поражения  восстаний смердов вели к усилению гнета, к укреплению феодальных отношений  и княжеской власти."[45] Что  называется, обострялись классовые  противоречия в обществе, а значит усиливалась и классовая борьба, что будет верно только в том случае, если верен сам исходный посыл подобных рассуждений.   

Кстати сказать, говоря о "старой чади" Тихомиров М. Н. пишет: "Слово же "старый" обозначало не только старого, но и старшего."[46] А это, между прочим, говорит уже скорее против концепции об апологитичности чисто классового подхода, так как не смотря на всю кажущуюся простоту понимания, на самом деле несколько сложнее, особенно если вспомнить степень милогизированности, религиозности сознания средневекового человека (это сейчас для нас старший означает "начальника", либо чиновника, а потому и легко может увязываться с классовым подходом).   

В противовес приведенных  выше суждений о восстаниях под предводительством  волхвов можно привести те же доводы Фроянова, что и в отношении  событий 1024-го года, так как суть проблемности подхода и там и тут одна и та же. Что же касается конкретно восстания 1071-го года (или, как считает Фроянов - 1076-1077 гг.) в Новгороде против епископа Федора, то историк пишет следующее: "Перед нами религиозный и бытовой конфликт общины со своими высшими властями. Но в нем заключена также очередная попытка сопротивления Новгорода Киеву в лице его представителей - князя и епископа <...>"[47] То есть, получаем, что конфликт именно религиозный, хотя и с геополитическим подтекстом (в смысле противостояние двух политических центров Древней Руси), что, вобщем-то говорит в очередной раз о том, что надо гораздо внимательнее и всесторонне изучать проблему, что учитывать необходимо все имеющиеся факты и факторы, оказывающие влияние на те или иные события, а иначе мы, неизбежно, исказим историческую действительность.   

Теперь, что касаемо событий  в Киеве в 1068-м году.   

Дело в том, что в  том году половецкий князь Шарукан  нанес поражение объединенным силам  русских князей Изяслава, Святослава и Всеволода на реке Альте: "В  сентябре 1068 г. войска трех старших  сыновей Ярослава Мудрого - Изяслава, Святослава и Всеволода - были разбиты  половцами на реке Альте."[48] С  этого момента в Киеве начинают разворачиваться события, приведшие  к восстанию 15-го сентября 1068-го года - вече требовало от князя Изяслава раздать горожанам оружие, в чем  Изяслав отказал. К слову будет  сказать, что В. В. Мавродин указывает  на то, что на вече собрались как  жители собственно Киева, так и окрестных  деревень (а это уже показатель взаимоотношений города и деревни, селян и городских обывателей). "Узнав об отказе Изяслава, вече стало  обсуждать действия воеводы Коснячки (Константина), одного из авторов "Правды Ярославичей"."[49] И, как мы видим  из изучения дальнейших событий, собравшиеся  действовали сообща, а, значит, по крайней  мере в данном конкретном вопросе, город и деревня были "по одну сторону баррикад" (что важно, так как показывает, что разные вобщем-то социальные слои населения действовали сообща ради достижения конкретной цели). И действовали люди довольно-таки решительно, не тратили время попусту на ненужные долгие разговоры, сразу преступали к действию, как только вырабатывали какое-то решение (и вырабатывали достаточно оперативно).   

И оперативность принятия решения выразилась, в частности, в том, что люди фактически сходу  определили самые важные для себя задачи и тут же приступили к их выполнению. При этом восставшие разделились  надвое: одни пошли на княжеский  двор, а другие направились освобождать  из "тюрьмы" неких своих друзей, названных "дружиной": "Пойдемте, освободим дружину свою из погреба."[50] Желание свое народ осуществил, так  что действовали не просто оперативно, но еще и решительно, эффективно.   

Касаемо же освобожденной народом "дружины" М. Н. Тихомиров пишет следующее: "В данном случае летописный термин "дружина" обозначает товарищей, единомышленников, так как в переводных русских произведениях это слово обычно соответствовало латинским "соучастник", "союзник", "товарищ" (socius)."[51] То есть народ пошел освобождать не абы кого, а именно своих единомышленников, "попавших в беду".   

Что же касается причин того, почему эти люди вообще оказались  в подобной ситуации, то, дело видимо в том, что по всей видимости, Изяслав накануне вечевого схода схватил часть людей выступавших против него и посадил их в "тюрьму" (то есть, антикняжеские выступления начались не с вечевого схода, а раньше, но именно вече консолидировало протестные настроения), но, судя по дальнейшим событиям, он либо недооценил размах движения своих противников, либо попросту не успел принять достаточных мер по предотвращению последующих событий, а потому и оказался в данной ситуации проигравшим.   

"Сила и размах этого  движения измеряются, в частности  тем, что князь и дружина  даже не пытаются противостоять  восставшей "чади" и устримляются  в бегство."[52] Так что мы  видим, что протест оказался  столь мощным, что власть в  лице князя и его ближайших  сподвижников, оказалась откровенно  напуганной происходящими в городе  событиями, и не просто напуганной - она именно растерялась, не  знала, как себя вести, и поэтому предпочла позорное бегство, что было, вобщем-то, логично, так как никаких разумных способов противостоять возмущенным массам князь придумать не смог и дальнейшая его судьба представлялась вобщем-то неизвестной (народ мог решить что ему делать с незадачливым управителем все что угодно).   

Касаемо того, что народ  на вече стал обсуждать действия Коснячки, Тихомиров пишет, что: "Недовольство воеводой в немалой степени объяснялось  стремлением князя держать под  своим контролем городской рынок  с его доходными статьями <...>"[53] - а соответственно воеводу обвиняли в его пособничестве данным устремлениям Изяслава, то есть, получается, что их обвиняли в преступном сговоре в  целях извлечения наживы (протест  получается экономический в данном вопросе). При этом Тихомиров заключает: "Восстание 1068 г. было направлено против феодальной эксплуатации, а не только против отдельных представителей господствующего  класса. Главную, движущую силу восставших составляли киевские ремесленники и торговцы."[54] при этом, он с одной стороны, как бы опускает наличие в данном движении селян (как минимум - принижает их роль и значимость), а с другой стороны, игнорирует тот факт, что в протестных действиях политика, антифеодализм были далеко не главенствующими факторами, что на первом плане были военная неудача и экономические требования.