Русско-армянские праздничные паралелли

Вывод: сравнительный метод и метод аналогий позволяют рассматривать праздничные формы в историко-хронологическом процессе как самостоятельные организмы, обладающие внутренней цельностью, внутренней силой. В следующих разделах рассматриваются структурные элементы определяющие морфологию календарно-обрядовых архаичных праздников. Это знаковые функции пространства, времени, огня, воды, солнца, растительного мира, ритуальной еды, даров и жертв, культа предков, маскирования и ряжения, гаданий и примет, эротических действ и смеха.⁴

2.2. Тождественность в структурной системе календарно-обрядовых праздников русского и армянского народов.

Морфология учение о формах и их развитии, ранее этот термин применялся лишь к ограниченным областям знания, в основном в литературоведении и лингвистике. Но В. Я. Пропп применил этот термин, как уже говорилось выше, к русской волшебной сказке. Таким образом, он выделил в ней структурообразующие элементы – функции и мотивы. Так с помощью формы как результата особым образом сконструированных единиц и элементов, скрепляющих отдельные первоэлементы, возможно, создать опредмеченный образ-явление, образ-предмет. И тогда праздник выступает в истории культуры как форма человеческой деятельности, в которой различные структурные единицы приобретают особое символико-смысловое значение – знаковость, символичность. Так как морфологические структурные элементы праздника исторически изменяются, изменяется и их набор, состав первоэлементов, их функциональная взаимозависимость. Именно поэтому в данной курсовой работе параллели в праздничной культуре двух народов рассматриваются в контексте морфологии календарно-обрядовых праздников. Истоки древнейших религиозных представлений армян восходят к эпохе существования единой индоевропейской общности. Среди древнейших культов, имеющих общие индоевропейские корни, выделяются культ орла и льва, почитание неба и солнца. Также имело место почитание быка, как символа плодородия и трудолюбия.⁵

Армянские календарно-обрядовые (архаичные) праздники в основе своей  празднуются по сей день, сохраняя в своем ядре яркие языческие мотивы. Одним из самых любимых народом праздников является Барекандан – аналог русской Масленицы.

И возможную параллель  попытаюсь провести в контексте духа свободы, обязательно присутствующего в народном празднике, в русской Масленице и в армянском празднике Барекандан явно снимаются регламентации и табу, вводимые социумом – в нём имеются и хаосогенные, и анархические моменты. Поскольку праздник всегда раскрепощает, то масленичные гуляния лучший пример в данном контексте. В празднике гораздо больше степеней свободы, чем в потоке будней, которому задано жёсткое русло. Праздник разрушает общественную иерархию. Человек во время праздника выходит из-под контроля социальной необходимости.

Свобода праздника универсальна – она бросает вызов всем формам необходимости. Так, если смерть – естественная необходимость, то масленичные гуляния  знаменуют собой торжество над  смертью. У армян Барекандан дословно переводится как оживление плодов, то есть и в том и другом случае характерности празднования масленицы в основе - идея обновления. Праздник проводов зимы и одновременно встречи весны имеется у большинства народов. С древнейших времен он был приурочен ко дню весеннего равноденствия. У многих народностей в этот день начинался новый год. Славянский праздник Комоедицы историки относят ко времени неолита. В Вавилоне в течение 12 дней шли торжества, посвященные богу Солнца Мардуку. В Египте чествовали богиню плодородия Исиду, в Греции – богинь Кору, Деметру и Афину, в Риме в течение пяти дней после равноденствия устраивались празднования в честь богини Минервы. С принятием христианства в Европе языческие праздники были наполнены новым содержанием, сохраняя, тем не менее, немало архаичных черт.

Так армянский  праздник Барекендан (от слов бар, бари, барик, что значит «плод», «добро», «блага») означает и приветствие, пожелание, обращение к пробуждающейся природе, данный праздник отмечался в день весеннего равноденствия 22 марта. Этот армянский праздник известен также под названием «еди орер» - «последние зимние дни», таким образом, он означал наступление весны, и именно с этого дня начинался новый хозяйственный год, соответственно все обрядовые действия вокруг этого праздника связывались с заботой о плодородии почвы и будущем хорошем урожае. А приуроченность празднования к переломному моменту в жизни природы свидетельствовала о вере в то, что это возрождение могло наступить только в результате полного отказа от всего старого и привычного.

Поэтому армяне, как и другие земледельческие  народы, на время этого праздника  нарочито отказывались от всякого рода социальных норм и ограничений, принятых в обыденной жизни в отношениях между представителями разных возрастных групп, сословий и т.д.

Любого разрешалось  подвергнуть осмеянию и шуткам, иногда непристойным, причем младшие приравнивались к старшим, могли не только высмеивать их, но даже бить, шутливо сводя старые счеты. При этом житейское веселье  сочеталось с весельем ритуальным и  присущим ему ритуальным смехом, который  играл, как известно, магическую роль заклинания природы. Смех как эмоциональный выход накопившегося напряжения может даже выйти за рамки, определяющие смех как культурный (человеческий), так и докультурный (дочеловеческий) феномен⁶.

Хорошей иллюстрацией сказанного может служить армянское  масленичное представление «Хан-Паша»⁷. Главный персонаж здесь - властелин: хан, судья, деревенский старшина, а также их прислужники. Тот, кто в обыденной жизни стоит надо всеми и одет в дорогие и престижные одежды, на время карнавального представления надевает рванье, специально вывалянное в саже или навозе, на голову вместо короны или тюрбана - тыкву, старый котелок или сковороду. Вместо царской чаши ему подают собачью миску, вместо чернильницы - ночной горшок, вместо коня - осла, да и того задом наперед. Этот карнавальный владыка вершит несправедливый суд, требует непомерной подати, угрожает сжечь деревню, увести в плен всех женщин, ограбить церкви. Все эти угрозы фарсово приводятся в действие. Кульминация представления - «восстание народа». Над карнавальными представителями верховной власти издеваются, от слов переходят к делу - побоям. Иной раз им сильно достается. Срывают, сжигают или бросают в воду инсигнии власти, искусственную бороду, маску. В заключение устраивают общий пир, к которому присоединяется недавний паша, освободившийся от карнавальной одежды.

В течение всего двухнедельного масленичного времени мужчины ходили по домам, их визиты превращались в долгие пиршества. Веселились все: и взрослые, и дети. Во время Масленицы нарушались принятые обществом нормы этикета, ставились пародийные сценки, сатирически высмеивающие пороки и снобизм знати. Такие представления, однако, в эти дни не считались оскорбительными.

Стоит заметить, что каждый большой армянский церковный праздник имеет свою масленицу, после которой начинается пост данного праздника. И здесь особо выделяется и является самой значимой и продолжительной из маслениц Бум Барекендан, что означает истинная Масленица, которая длится две недели, а после неё начинается большой пост. Особо стоит отметить и то, что до принятия христианства и значительно позже, дабы умилостивить природу, устраивали большие пиршества на полях, так как именно там собирали через год урожай.

В армянской традиции нет масленичных чучел - символов зимы, которые в других странах  сжигают в конце праздника. Здесь  тоже уничтожаются, часто сжигаются символы недобрых сил.

Но показательно, что если в иных традициях сжигаемое  в день Масленицы олицетворяет злые силы Природы, то в армянской традиции - иноземных поработителей. Горькая  память о них столь велика у  народа, что они успешно заменили деструктивные силы Природы. Само название игры (Хан-Паша) и главных персонажей этого и сходных праздничных представлений (Араб, Турок, Курд, Татарин) говорят об этом.

На Масленицу и русскую и армянскую полагалось пить и много и сытно есть, что, согласно имитативной магии, должно было побудить воскресающую природу даровать человеку такое же изобилие и тем самым обеспечить благополучие его семьи.

Таким образом, если физическая необходимость накладывает  запреты на многие наши желания, то праздник не считается с этими  запретами. Стихия праздника начисто  смывала многие различия – но она  же помогала культивировать личностную непохожесть. Показать свою красоту – своё удальство – своё мастерство: всему этому содействовал праздник, давал внутреннюю свободу, возможность отдохновения. Так как праздничный хаос имел свой образ, метафору.

Смех по Проппу В. Я. важная движущая сила празднества, один из актов заклинания плодородия, один из способов создания и воссоздания жизни. Так будучи перевернутым миром людей, он получает качества иного, потустороннего мира, который во многих культурах, представляется как зеркальное отображение этого мира, поэтому среди ярких праздничных образов встречаются представители потустороннего мира - разная нежить вплоть до дьявола или «стариков» - духов предков⁸.

Животные, непременные  участники любого праздника, как  настоящие (например, в русской Масленице  это дрессированные медведи), так  и представляемые замаскированными людьми, тоже из другого, нечеловеческого  мира. Все эти гости из иного  мира как бы притягиваются праздником. Они по своей природе страшные, но, попав в праздничное действо, становятся смешными: медведь ведет  себя как человек, а люди в масках комически имитируют животных. Весьма заметна ритуальная роль смеха в знаках маскирования и ряженья, где ряженье один из элементов традиционной культуры, основными чертами которого являются изменение внешнего облика человека и особая игровая форма поведения, носящая ритуальный характер. Маскирование здесь как обязательная часть ряженья.

Так в армянской  праздничной традиции на герое, исполнявшем роль козла, был вывернутый наизнанку тулуп, на голове - конусообразная шапка из коричневой овчины с пришитыми к ней рогами из войлока, на вымазанном сажей лице усы и борода из козьей шерсти, на ногах - лапти.

Но ряженые смешны только для того, чтобы не быть страшными. На это указывает тот факт, что «старики» и «нежить» наделены комическими чертами, ведь праздничный хаос, всегда проявлялся красочно и ярко.

Масленица в традициях празднования представленных этнографических групп представляет собой олицетворение прошедшего года. Причем это символ не всего плохого, что было в прошлом году, как можно было бы думать, а всего пережитого, изношенного и постаревшего, как сам старый год.

Масленичное чучело на русском празднике делают из соломы - остатков бывших злаков, а костер, на котором его сжигают или который сам замещает Масленицу, сооружают, кроме соломы, из старых вещей, взятых из каждого дома⁹, таким образом, Масленица служит сжатым образом мира, его моделью. Вот каким образом объясняют глумление над чучелом русской Масленицей этнографы. Так, обобщая сложившиеся взгляды по поводу уничтожения Масленицы, пишет И. И. Шангина: «Одни считают, что масленичная кукла в древности воспринималась как существо, воплощавшее в себе растительную силу земли. После ритуального убийства оно должно было воскреснуть в виде полного зерном колоса. Смех, сопровождавший растерзание чучела, должен был обеспечить убиваемому существу новую жизнь и новое воплощение. Другие учёные полагают, что разрывание антропоморфного чучела на части означало, что устраняется нечто нежелательное человеку. Масленицу рассматривали как олицетворение зимы. Уничтожение масленицы означает уход зимы. Масленица, собранная из старья – тряпок, соломы, всякого ненужного хлама, при сжигании или растерзании должна была дать новое – урожай, благополучие и т.п.».

Но этот аспект Масленицы для участников обряда, видимо, заслоняется другими гротескными  карнавальными фигурами, которые  олицетворяют Зло, прежде всего, Зиму, так как одну из главных тем  Масленицы составляет празднование победы над деструктивной зимней стужей, олицетворения которой свирепо и радостно уничтожаются.

Поэтому Масленица – Барекандан в том и другом случае, эта гиперструктура Космоса, которую тоже сжигают, раздирают на части или топят в воде, за Масленицей, которая была, по сути, весенним праздником Нового года, в понимании того и другого народа закрепился в большей степени образ уходящей Зимы, а не прошедшего года в целом.

Бывали случаи, когда Новый год переносили в  другие сезоны, и тогда образ Зимы, естественно, терялся или переосмыслялся. Так случилось, например, с армянским праздником Аманор, справляемым ныне первого января. Он не впитал в себя не только образы, связанные с уходящей зимой, но и хаотический карнавал Барекендана. Какие-то черты весеннего карнавала Аманор, все же сохранил, например, обходы домов колядующими детьми, но явно выраженного праздничного хаоса

он уже все же не имеет.

Здесь больше интересует другой класс ритуалов, которые направлены на создание того, что ранее было названо гиперструктурой Космоса. Хаос в этих случаях лишь воображаемый, предполагаемый. «Вневременность» праздника, представление о нем как о состоянии, «когда время останавливается», порой получает буквальное воплощение, особенно в празднике Нового года, в момент перехода от старого года к новому, который, как всякий переход через нулевую точку, окутан тайной и не обходится без чуда. Именно здесь наиболее полно раскрываются смысл и функция праздника, который происходит в критический момент, на переходе от старого года к новому. Многие черты и атрибуты этого праздника присутствуют в других, но только в этом основном празднике они собраны воедино и взяты в их рельефном и операционном значении. Как говорилось выше, здесь присутствует обостренное ожидание катастрофы мира, когда силы хаоса одолевают космическую организацию его. Силы жизни и плодородия умирают, что часто воплощается в одном из наиболее характерных мотивов главного праздника во многих традициях. Такое положение может спасти только чудо, равное чуду первого творения, когда хаос был побежден и установилась космическая организация. Необходимо идеально точное воспроизведение прецедента, того, что имело место «в начале», «в первый раз». Каждый праздник отсылает к этому началу.¹⁰

Так, армяне считали, что при этом переходе весь мир  застывает — включая и текущие  воды, на мгновенье превращающиеся в золото. В это мгновенье можно  сказочно разбогатеть. О приближении  полуночи узнавали по зрачкам кошек: как только они становились круглыми, юноши с шумом и гамом отправлялись к реке верхом на кочергах, шомполах и железных крестовинах, которыми накрывается  домашний очаг. Все эти кузнечные  изделия традиционно считаются  оружием против нечистой силы. Предводитель «войска» нес медный кувшин с пшеницей и ячменем. В заветный момент он высыпал  их в воду, испрашивая взамен «добро», набирал в кувшин воды и с трудом, призвав на помощь товарищей, вытаскивал его, как если бы вода обратилась в  золото. Когда парни возвращались со своей добычей, нечистая сила кричала  им вслед: «Ловите их, ловите!», но они  не должны были оборачиваться, как не оборачивается на сходные крики  герой волшебной сказки, укравший живую воду. Так человек мог  уловить заветный миг, таинственную точку перехода, перехитрить силы Хаоса, оживающие в опасный момент смены года. И хотя дома на поверку в кувшине оказывалась обычная вода, считали, что виной этому какой-нибудь проступок, совершенный домочадцами¹¹.