Автор работы: Пользователь скрыл имя, 20 Октября 2013 в 19:40, научная работа
Теорию непереводимости опровергла живая переводческая практика, превосходные работы плеяды талантливых переводчиков, и доказывать ее несостоятельность значило бы ломиться в открытую дверь. Уже Пушкин считал, что выраженное автором должно быть п е -ревыражено переводчиком; Гоголь предлагал иногда «отдаляться от слов подлинника нарочно для того, чтобы быть к нему ближе»; А. К. Толстой думал, что «не следует переводить слова, и даже иногда смысл, а главное — надо передавать в п е ч а т л е н и е» !; К. И. Ч уковский призывал «переводить смех — смехом, улыбку — улыбкой»1 (разрядка наша — авт.) 2. Из опыта мастеров возникла советская школа перевода, создатели которой недвусмысленно показали, что нет непереводимых произведений, что «каждый высокоразвитый язык является средством достаточно могуществен-
В прекрасных очерках Л. В. Шапошниковой «Австра-лоиды живут в Индии» (М.: Мысль, 1976) встречаются десятки наименований племен: анади, панья, аранаданы, вишаваны, каникары, муллу-курумба и т.д., — и все эти наименования выглядят типичными реалиями. Однако логическое размышление должно привести нас к выводу, что такое впечатление обусловлено лишь непривычностью этих слов. В самом деле, чем отличается наименование племени «каникары» от народности «масаи» или нации «болгары»? Все три — наименования этнических общностей, для каждой из которых характерна их связь с точно определенным по месту и времени объектом, то есть их уникальность; вместе с тем они обладают признаками и имени собственного, и термина. Но в таком случае, если считать реалией «ямади», казалось бы реалией должны быть и «французы»...
Так же приблизительно обстоит дело и с растениями (а по существу и с любыми наименованиями из области естественных наук — названиями животных, минералов и т. д.). Сравним некоторые названия в следующих текстах: «..Поспевает морошка и шикша, кое-где встречаются брусника, голубика и американская княженика»3 и «Из Мозамбика при ко-
1 «С точки зрения принадлежности к тем или иным пластам словарного состава всю анализируемую группу лексических единиц (в терминологии автора — «безэквивалентную лексику») можно охарактеризовать следующим образом. Подавляющее большинство., носит терминологический характер.. Однако характерной особенностью, не позволяющей отнести их безоговорочно к чистому термину, является их широкое вхождение в общенародный язык, их общеупотребительность..» (Указ, соч., с. 226—227)
2 Берков В. П. Вопросы двуязычной лексикографии. Л.: Изд. ЛГУ, 1973.
3Стоценко В. Командорские встречи. — Сб. Бригантина. М.: Молодая гвардия, 1973.
10
лонизаторах, — говорит министр, — вывозилось исключительно сырье — орехи кэшью1, сахарный тростник, сизаль, хлопок, копра»2. (Разрядка наша — авт.) В первом тексте перечислены названия ягод, во втором — растительного сырья, то есть в каждом — имена одного уровня. Однако в то время как для русского ягоды более или менее знакомы (за исключением, может быть, шикши и американской княженики, которой, кстати, не оказалось и в ботаническом словаре), для болгарина, у которого нет даже слова, соответствующего русскому «ягода» (или английскому berry, немецкому Вееге), как, вероятно, и для любого южанина, все эти названия — сплошная экзотика. Хлопок и сахарный тростник, хотя и производятся далеко не везде, не удивят никого, да и слова-то русские, а вот остальные три названия знакомы не каждому: копру и отчасти сизаль знают читатели литературы о путешествиях; орехи кэшью только в последнее время стали более или менее известны в Болгарии благодаря ввозу из Индии (характерный для термина, а не для реалии способ проникновения в язык). Следует ли считать реалией «банан», «ананас»? А плоды «мугонго» или «мерулы»? Все это наименования, так сказать, одного ранга — на уровне «яблоко» или «груша». Они отличаются тем, что одни имеются в нашей стране и соответственно наименованы, другие (банан, ананас) у нас не произрастают, но мы их знаем относительно давно под их оригинальным именем, о существовании же остальных мы узнали недавно или слышим впервые.
А что даст отнесение этих признаков к терминам? Принято считать, что специальная терминология — область специальных наук и дело узких специалистов. Однако в наш век научно-технической революции это мнение можно считать несколько устаревшим даже по отношению к некоторым терминам весьма узких отраслей науки. Благодаря интенсивному развитию средств массовой информации, сближающих не только континенты, но и людей науки с остальной частью человечества, для нашего времени «характерна одновременная тенденция к терминологичности и к деспециализации», обусловленная «широким проникновением терминов в народную
1 Это слово удалось обнаружить только в БАРС, но в другой транскрипции: «орех кешу».
2 И, 30.1.1975; .„--. . ; ,. 5.,;^.,. ,. ,
11
жизнь»'. Получается так, что, в конечном счете, и показатели «знакоместа» и «чуждости» в качестве ограничительных критериев не слишком надежны.
Если добавить к этому частый и легкий переход реалий в термины и терминов в реалии, то наиболее убедительными средствами отличения реалий от терминов следует считать местную и/или историческую окраску, характер литературы (художественной, научной), в которой употребляется данная лексическая единица, и, разумеется, узкий и широкий контекст.
Реалия и имя собственное
Некоторые реалии обладают и признаками имен собственных, другие стоят на границе между обеими категориями, и не менее правильно было бы сказать, что многие из имен собственных могут быть и реалиями. В самом деле, близкие черты многих реалий и имен собственных в ряде случаев делают почти невозможным их размежевание. Нередко границу приходится проводить, опираясь лишь на орфографию: с прописной буквы пишется имя собственное, со строчной — реалия; а в отношении немецкого языка, где с прописной пишутся и нарицательные имена, отпадает и эта «соломинка».
Однако, как большинство отличий формального характера, и это в общем нельзя считать особенно надежным; непоследовательность в написании ряда единиц на разных языках, а зачастую и в границах одного языка, может свести его на нет.
От типичных имен собственных некоторые реалии отличаются в плане содержания лишь наличием собственного значения (семантики) и по этому признаку их можно было бы приравнять к так называемым «говорящим» или «значащим» именам собственным. Например, среди наименований праздников есть вполне понятные: День учителя, Международный женский день, а есть и такие, которые ничего не говорят читателю — нала, малиду и др., попадающиеся, например, в упомянутом выше сочинении Л. В. Шапошниковой; по той или иной причине она не сочла нужным раскрыть их семантику, и в переводе, как, впрочем, и в оригинале, они останутся в роли скорее имен собственных (несмотря на написание со
'Семенова О. Н. Архаическая лексика в романе А. Толстого «Петр I» и способы ее перевода на эстонский язык. — ТКП, с. 57.
12
строчной буквы), чем реалий (см. об этом еще ч. И,
гл. 2).
Таким образом, и здесь можно повторить тот вывод, который мы сделали при сопоставлении реалий с терминами: границы между некоторыми именами собственными и (некоторыми) реалиями зыбки, иногда они вовсе отсутствуют, иногда одна категория переходит в другую, и причислять данные слова к той или другой можно (весьма условно) только опираясь на орфографию. Тем не менее мы не склонны включать имена собственные в категорию реалий, а исходя из критериев теории перевода, рассматриваем их как самостоятельный класс «безэквивалентной лексики», которому присущи свои признаки и приемы передачи при переводе, разумеется, нередко совпадающие с приемами «перевода» реалий. С реалиями их роднит большей частью и яркое коннота-тивное значение, обусловливающее способность передавать национальный и/или исторический колорит, которое, кстати, и заставляет ряд авторов причислять их к реалиям.
:'|
Реалия и обращение '
Особую группу реалий составляют обращения. В нашей старой классификации они были лишь вскользь упомянуты в одном ряду с должностями, званиями, титулами, но в дальнейшем более детальное их рассмотрение выявило ряд отличий, обусловивших выделение их в самостоятельную главу (ч. II, гл. 3) настоящего исследования: во-первых, далеко не каждое обращение можно считать реалией, во-вторых, многие из них играют двоякую роль и, в-третьих, что гораздо важнее, они требуют особого подхода с точки зрения перевода и переводимо-сти.
Реалия и отход от литературной нормы
Многие из реалий могут представлять собой и отход от литературной нормы. Последнее понятие значительно шире, поскольку реалиями мы считаем только лексические (редко фразеологические) единицы, а литературная норма может быть нарушена (в зависимости от авторского замысла) на любом уровне языка и речи.
Сопоставляя выше реалии с терминами, мы искали главным образом границы между обеими категориями
13
(опираясь на их функции в речи, на характер текста, в котором они употребляются), здесь же мы постараемся указать возможность реалий принадлежать и к «нелитературной» лексике.
Так, реалии могут оказаться в числе слов ограниченного употребления, в первую очередь — диалектизмов (включительно и лексики областных говоров). Это вполне естественно: ведь многие реалии обозначают местные предметы; сравнительно немногие принадлежат к элементам сниженного стиля — просторечию и жаргонной лексике, а еще меньше их среди других лексических отступлений от литературной нормы (возникших как стилистический прием автора), таких как ломаная речь, детская речь, дефекты речи и т. п.
Любопытный материал в этом отношении дают «Казаки» Л. Толстого. Выборочная проверка по БАС некоторого количества слов, которые мы считаем реалиями, показала следующее.
Судя по пометам в словаре, большинство из них соответствует литературной норме, т. е. лишено запретительных помет, но в их толкованиях имеются указания на некоторую ограниченность употребления в связи с местной и/или исторической принадлежностью их референтов. Например, чихирь определяется как «кавказское красное неперебродившее вино», чивяки — «кожаные туфли с мягкой подошвой у жителей Кавказа и Крыма», кизяк — «высушенный в виде кирпичей навоз с примесью соломы, служащий топливом на юге..» (разрядка наша— авт.); подобные толкования имеют и слова аул, буза, драбант, купей, сотник, станица, хорунжий, бешмет и т. д.; историческими реалиями можно считать слова сотник, станичный (атаман), хорунжий, абрек, но только последнее слово имеет помету «ист.» (снятую в последнем издании Ож.).
Из лексики областных говоров к реалиям относятся крига, каймак, поршни (помеченные как «обл.»); диалектизма ми, по всей вероятности, следует считать и те слова, которых в БАС нет: монет (муж. р.), чамбары, чапура, урван, лопазик, флинта; из них первые два есть у Даля, чапура и урван есть там же, но в несколько иной форме («чапарка», «чапаруха», «ур-ванец», «урвен», «урвиголова»), а последних двух, к счастью, объясненных автором, нет и у Даля.
Такого типа
реалии мы назовем локальными в 14
отличие от национальных (см. гл. 5). К ним, пожалуй, относятся и слова, русские по форме и вполне литературные, но с непривычным для литературного языка содержанием, по существу диалектные слова, обозначающие типичные для казацкого быта предметы и понятия: няня (=друг), закуска ( = пряники и конфеты), избушка (помещение для хранения и обработки молока у казаков) и т. д. С точки зрения перевода, эти слова нужно отмечать особо, поскольку они относятся иногда к «ложным друзьям переводчика».
Локальными, видимо, можно считать и такие слова, как мамука, бабука, дедюка, нянюка, употребляемые в качестве обращений, которые также являются носителями местного колорита.
Реалий из элементов сниженных стилей в рассматриваемом произведении оказалось мало (просторечные закута и осьмуха); это объясняется отчасти характером повествования, но по-видимому, отражает и закономерное в этом отношении положение.
Реалия и иноязычное вкрапление
«Иноязычными вкраплениями» для нас являются все слова и выражения, которые автор оригинала дает на другом, не своем, языке в их исконном написании или в транслитерации, т. е. без каких-либо морфологических изменений. Таким образом, в состав подобных вкраплений могут попасть и чужие для языка автора реалии (см. гл. 5), которые переводчик, в свою очередь, переносит тоже в иноязычном написании или транслитерации, послушно исполняя поставленные автором стилистические задачи.
Итак, реалиями являются только отдельные иноязычные вкрапления. Когда персонаж мешает «французскую речь с нижегородской» или вставляет в русские реплики украинские слова, то это обычно не реалии. Однако в аналогичном случае, когда говорит, допустим, русский,-долго живший во Франции, пересыпая свою речь названиями предметов, характерных для французского быта, — «зайдем в бистро», «цены в нашем призюнике» — или когда аналогичные слова, типа «с л а д к а р н и ц а», «к е б а п ч е» и т. п., проскальзывают в речь жившего, иногда даже недолго, в Болгарии русского, или когда Дядя Ерошка из «Казаков», рассказывая о своей щедрости, упоминает «пешкеш, подарок» (разрядка наша —
15
авт.), который он везет своему кунаку, то здесь обычно имеет место употребление реалий в их привычной функции — передаче колорита, а отчасти и в целях речевой характеристики героев.
Таких промежуточных категорий, конечно, немало, но слишком четкая классификация их не имеет обычно практического значения для перевода. Исключением являются те случаи, когда приходится переводить на язык, из которого взято это слово.
С лингвистической точки зрения многие из иноязычных вкраплений, в том числе, может быть, и реалий, следовало бы отнести к «варваризмам», о которых пойдет речь ниже. С другой стороны, предложенный В. П. Бер-ковым термин для обозначения одного из видов экзотиз-мов — «алиенизм» — можно было бы использовать вместо термина «иноязычное вкрапление». Однако здесь, чтобы не усложнять терминологию, мы не будем употреблять ни этот термин, ни «варваризм».
В конечном счете, установление разграничительного критерия между реалиями и иноязычными вкраплениями зависит в основном от того, какое содержание автор вкладывает в эти понятия (см. ч. II, гл. 6).
Реалия и внеязыковая действительность
Реалия теснейшим образом
связана с внеязыковой