Теория коммуникации и картина информационного общества в работах зарубежных философов второй половины XX века

Таким образом, в основе информационной революции лежит число как основной элемент рациональности. Источник нового понятия рациональности - способность аналитически разложить сложные материальные процессы и уподобить их элементарным числовым соотношениям. Благодаря числу человек стал способен с помощью электронных вычислительных машин обработать количество информации, превышающее его физические способности.

На связь между уровнем развития цивилизации и возможностями в обработке информации указывал Д. Робертсон. Он доказывал, что сам тип цивилизации зависит от информационных ограничений: «Цивилизации в основном информационно ограничены... Предел производства информации был решающим фактором, препятствовавшим прогрессу, в период, предшествовавший каждому информационному взрыву» [10, 147]. Робертсон считает возможным приблизительно оценить информационную емкость цивилизаций, взяв за основу ключевые информационные революции: 1) переход от пред-языка к языку (10⁹ бит); 2) возникновение письменности (10¹¹ бит); 3) изобретение книгопечатания (10¹⁷ бит); 4) компьютерная обработка данных (10²⁵ бит)². Каждая новая форма фиксации и охвата информации лежит в основе цивилизационных сдвигов, к числу которых относится и книгопечатание, давшее старт цивилизации Нового времени³. Компьютерная революция не просто делает доступным качественно иной объем информации, но и снижает значимость прежних систем хранения и обработки информации, таких, как библиотеки, и требует принципиально других форм жизни в этой информации. Новая цивилизация глобальна по самому количеству, охвату и характеру информационного обмена, в котором она существует.

Если слово, на которое опирались прежние типы человеческой цивилизации, есть знак предметов и понятий, материи и пространства, то число - знак соотношений и времени. Отсюда — унификация и формализация интеллектуального мира в «цивилизации числа», способность к непонятийному познанию и воспроизведению мира. В новой рациональности «предметы и состояния» растворяются перед «соотношениями и процессами», отраженными в массивах числовых данных. Пространство и время обретают в сознании большую свободу от предметности (пример - современная архитектура и искусство): рушится материалистическая онтология макропредметности. Культура «перебирается» из залов и музеев в пространство средств электронной информации, где естественные (предметные) звук, цвет, текст заменяются их цифровыми репродукциями. Каждый культурный продукт становится в конечном счете всего лишь цифровой информацией. Этот стремительно возрастающий в объемах культурный продукт уже с трудом может помещаться в традиционных хранилищах: библиотеках и музеях. Но он без труда способен сохраняться в электронных хранилищах данных.

Если смотреть на вещи сквозь призму компьютерной обработки данных, каждый предмет или действие представляет собой сложное число. Но основным параметром этого комплексного числа будет не величина, с которой мы привыкли иметь дело, а табличная форма его представления. Это число представлено в форме матрицы, открывающей возможности m операций с множествами, комплексными параметрами, Которые описывает линейная алгебра. Скоростные вычисления с матричными множествами создали особый информационный объект - базы данных, ключевой объект информационной эпохи. В «черном ящике» информационных систем происходит не просто обработка данных, а перевод многообразных предметных соотношений в форму числовых баз данных и производство операций над ними. Для того, что не может быть представлено в форме баз данных, информационной революции не существует. База данных - именно тот формат, в котором современная цивилизация осуществляет овладение гигантским хранилищем информации в 10²⁵ бит.

Вернемся к разъяснению сути сетевых технологий. Новые коммуникационные технологии стали способны обслуживать не только общающихся людей, но и производственные процессы, организовывая их информационные потоки. Развитие компьютерной техники в 90-х годах прошлого века повлекло за собой автоматизацию управленческих коммуникационных процессов, на основе которой стал возможен координирующий обмен информацией между многочисленными участниками совместных производственных процессов. Возможности электронной связи реализовали с помощью вычислительных машин тип коммуникации, который немыслим для человеческого общения: интеграцию вычислительных мощностей обработки данных с многоканальными формами их передачи. Эта коммуникация пока еще не граничит с искусственным интеллектом, но уже и не представляет собой простого инструмента, которыми привык работать homo faber. Речь идет об «электронной нервной системе», которая позволяет соединить воедино в интерактивном режиме сложные комплексы инструментов. Именно это имеет в виду Б. Гейтс, когда пишет: «Будущий информационный рынок приведет к появлению огромного множества специализированных программ и сложнейшим образом переплетенных между собой человеческих и машинных процедур - великолепное определение «электронной нервной системы» в действии» [10, 158].

  Дело не ограничивается эффективностью «электронных нервных систем» нового поколения. Интегральные сети коммуникационных взаимодействий ЭВМ создали особенную форму коммуникации, которую оказалось возможным спроектировать на социальную коммуникацию. В рамках участия в подобных автоматизированных процессах люди, обслуживающие их и ограниченные заданными технологическими рамками, начинают воспроизводить эту систему в собственной коммуникации. Их общение - хотят они этого или нет - оказалось организованным заложенной в вычислительную технику программой сетевых процессов. Соответственно их коммуникация формируется как проекция компьютерных сетей, приобретает формы информационно-сетевых коммуникаций. Если прежние сетевые взаимодействия складывались из спонтанных человеческих контактов и поэтому не воспринимались как сетевые, то отныне коммуникация методически выстраивается по моделям, задаваемым технологиями системной интеграции процессов обработки и передачи информации. В свою очередь, эти технологии адаптируют стандарты интерактивного взаимодействия человека с машиной к разнообразным сферам гуманитарного применения. Человеческая коммуникация все более плотно охватывается сетью технических стандартов, которые опосредуют все социальные взаимодействия и заключают их в специфический технологический каркас, который можно именовать сетевой моделью.

     Коммуникационная система, опирающаяся на сетевые технологии, способна радикально изменить морфологию общественных связей, основанных на традиционных иерархических  взаимоотношениях. Сетевая коммуникация ведет к образованию социальных сетей самого различного характера: от торговых сетей до сетей религиозного сектантства. Но достаточно ли этих особенностей, чтобы говорить о сетевой коммуникации как провозвестнике нового типа общества? Доказательство этого тезиса не входит в задачу нашего исследования. Однако современные философы, пишущие о коммуникации, дают понять, что именно коммуникация и новации в этой области является решающим для формирования будущего облика общества. После вступления, в котором прослеживается историческая эволюция технологий коммуникации и описываются возможности, которые создают для социума новые уровни развития этих технологий, мы обратимся к анализу взглядов современных философов на природу коммуникации.

2. Коммуникативные миры французской философии

Коммуникация  как проблема философии возникает  в процессе реконцептуализации традиционных философских проблем. Философия  сознания на своем исходе, в XX веке, смогла зацепить эту проблему как проблему Alter Ego. Как было показано на примере немецкой философии, ей с трудом, через проблематику интерсубъективности (Апель), теорию социального действия (Хабермас), теорию систем (Луман) удалось адекватно концептуализировать проблему коммуникации и придать ей философский масштаб. Англо-американская философия, как мы увидим дальше, гораздо более близкая к эмпирической науке, вышла на проблемы коммуникации посредством бихевиористской психологии, психологии межличностной коммуникации. Столь же важным ее источником была семиология Пирса-Морриса и развивавшаяся на ее основе, в том числе в творчестве европейских ученых, философия языка, как в русле логического позитивизма, так и в русле аналитической философии.

Путь французской  философии к понятию коммуникации был еще более опосредован и сложен, хотя именно эта традиция литературна и персоналистична и по своей интенции заряжена интересом к коммуникативистике. Исходный импульс в этом направлении был задан исследованиями языка в структурной лингвистике де Соссюра. В то же время именно в ключе абстрактного внеисторичного подхода язык был изъят из коммуникации еще до того, как проблема коммуникации была поставлена. Язык как средство коммуникации - в противоположность постановке вопроса у Д. Остина - стал рассматриваться первичнее коммуникации, речи. Подход, свойственный лингвистике, сводит коммуникацию к языку, точнее, абстрагируется от аспектов, связанных с передачей сообщения, концентрируясь на языке как коде сообщения. Де Соссюр, вводя различение языка и речи, первым определил развитие языкознания как науки, несущей в себе постоянный момент негации коммуникации. Именно через оспаривание этой негации структурализм и постструктурализм в последующие десятилетия возвращался к теме коммуникации.

Почему в философии XX века проблема языка на десятилетия подменила проблему коммуникации, если даже не отменила ее? Почему язык, являясь всего лишь условием коммуникации, ее аспектом, занял центральное положение, в отношении к которому коммуникация выступает всего лишь как некий практический аспект языкового употребления? Этому есть несколько причин. Основная заключается в том, что лингвистический поворот служил новым форматом рефлексии опыта сознания. Эту мысль яснее всех осознал Л. Витгенштейн: «Язык есть предел опыта». Он есть логическая структура мира. Философы надолго озадачились тем, как в языке показывается мир: язык был новой метафорой философского опыта. Философия языка была критикой метафизики, но она сохраняла общее с последней - быть описанием. Философия коммуникации не подходила под эту задачу. Изучение процессов коммуникации не могло существенно разъяснить картину мира. Философское использование коммуникации было возможно только в качестве модели опыта, но не содержания опыта. И поэтому пока не представляло для философской мысли центрального интереса.

Англо-американская философия  в дальнейшем стала развиваться в направлении лингвистического анализа, заданного Витгенштейном и формулирующего задачу «прояснения языкового опыта». Французская философия развивалась в более сложном ключе, включающем как заданное де Соссюром изучение символических структур опыта в структурализме, так и находящееся на грани критики этих структур исследование идеологии и медиаполя в постструктурализме. Философская мысль Франции была обогащена лингвистическим поворотом, но не свернула на него совсем. Субстанция коммуникативного опыта не ограничилась здесь языком, а весьма дифференцированно распределилась по более широкому спектру тем. По-своему коммуникационную проблему выразил своим острым ощущением персоналистичности и одиночества бытия экзистенциализм (Ж.-П. Сартр, М. Шелер, М. Мерло-Понти, А. Камю). Весьма продуктивным был выброс социального психоанализа (М. Лакан, М. Фуко, Ж. Делёз). Изучение поля культуры и медиапрограммы современного общества также было изучением коммуникационных проблем: идеологии, критики капитализма, власти, модерна. Коммуникационную трактовку получил даже французский марксизм (Л. Альтюссер, Ж. Бодрийяр, позже П. Бурдье). Однако наиболее близок к обсуждаемым проблемам был постструктурализм с его интересом к литературному дискурсу и критике символического порядка в творчестве Р. Барта, Ж. Деррида, П. Рикёра.

Это никогда не будет коммуникация в чистом виде. У К. Леви-Строса, Р. Барта, Ж. Бодрийяра и П. Бурдье речь идет скорее о социальном порядке, структурированном в коммуникационной перспективе.

2.1. Единство лингвистических и социальных структур коммуникации у К. Леви-Строса

Прошло немало времени, прежде чем структурализм радикализировал  тезис Ф. де Соссюра [2, 88], утверждая, что языком коммуникации может выступать любая система социальных отношений и соответственно любая система социальных отношений базируется на своей знаковой функции, является одновременно знаковой системой. В работе «Структурная антропология» К. Леви-Строс писал: «Необходимо рассматривать брачные правила и системы родства как некий язык, то есть как множество операций, обеспечивающих возможность общения между индивидами и группами индивидов. То обстоятельство, что «сообщение» в данном случае состоит из женщин группы, которые циркулируют между кланами, линиями или семьями (тогда как в языке слова группы циркулируют между индивидами), не препятствует тождеству рассматриваемого явления в обоих случаях» [8, 59]. Леви-Строс, которому принадлежит идея переноса языковых систем на социальные системы, опирался уже на кибернетическую теорию коммуникации, различающую знак и код, в рамках которого код получает значение. «Придется проводить глубокий анализ различных сторон социальной жизни для достижения уровня, на котором станет возможным переход от одного круга явлений к другому; это значит, что нужно разработать некий всеобщий код, способный выразить общие свойства, присущие каждой из специфических структур, соответствующих отдельным областям. Применение этого кода сможет стать правомерным как для каждой системы, взятой в отдельности, так и для всех систем» [8, 59]. Общий код, который будет проявляться в разных «языках», опирается на идентичную в себе структуру, некий метаязык общества. Для ученого наиболее элементарным и в то же время наиболее фундаментальным языком такого рода была структура родства, т.е. система обмена женщин, «замены кровного родства биологического происхождения социальной системой отношений свойства» (запрета на инцест).

Принципиальная готовность видеть в каждом виде социальных отношений язык приводит к трактовке, в которой любые виды социальных взаимодействий выступают как формы коммуникации. Более того, объективному научному изучению, по убеждению Леви-Строса и в пику Витгенштейну, поддаются единственно коммуникативные формы языковой природы, поскольку исключают наблюдателя из тех отношений, которые он наблюдает [8, 54]. Речь идет о системах коммуникации, каждая из которых и все в совокупности ставят задачей конструирование социальности. Прочность социальных ценностей, скрепляющих социум воедино, зависит от эффективности символов, способности донести и соблюсти смысл, который заложен в социальные ритуалы. «Эффективность символики как раз и состоит в той «индукционной способности», которой обладают по отношению друг к другу формально гомогенные структуры, построенные на разном материале и разных уровнях живого: на уровне органических процессов, неосознанных психических процессов и сознательного мышления» [1, 165]. Именно такая задача обусловила замысел структурной антропологии - как науки, изучающей инварианты человеческого взаимодействия на материале культурных пластов и артефактов.