Д. Богл "Битва за душу капитализма"

Возвращаясь к теме справедливости, мы подмечаем, что мораль всякого  проекта устройства социальной реальности всегда ориентируется на способы  достижения справедливости, понимаемой в определённом ключе моральных  ценностей и образованных от них  максим поведения и норм регулирования социальных отношений. Мораль в капиталистической системе есть система оценок справедливости, понимаемой как право, реализация собственной свободы, общая для всех норма и мера справедливости и свободы с акцентом на формальном равенстве. Моральные ценности здесь как подтверждают требования права, так и выступают инициаторами коррекции понимания (правил определения и реализации) справедливости в различных контекстах и общем смысле. Именно через эти механизмы капиталистическое общество осознало происходящее загрязнение окружающей среды, проблему ограниченности ресурсов, ответственность за развитие всего мира и помощь отстающим, которые, возможно, были ущемлены капиталистическим прорывом евроатлантической цивилизации, неприятие несправедливых войн и изначальная нетерпимость к войне как «худшему средству». Так, моральные ценности в капиталистической системе не могут разрушаться не только в рамках самой системы, но и относительно альтернативных систем: в последних просто нет тех же базовых ценностей и установок морали, того же запала на интеграцию нового при сохранении каркаса, разрастающегося со временем и адаптирующегося к людям и процессам, принимающим его и изменяющим по мере необходимости. Интеграция нового – творческое преображение, заложенное в капиталистической системе моральных ценностей – дополняется «верностью» общему культурно-смысловому пути самореализации и личностного развития (которые корректируются самими людьми). Они соединяются на практике в постоянном поиске выхода из системы «компромисс – конфликт» (ещё И.Кант констатировал, что эгоизм и антагонизм интересов и мнений ведёт к социальному участию, активизации людей на создание смыслов и благ, на реализацию собственных способностей [Кант, Положения 3-5]), формируя систему долгосрочного консенсуса, преобразуемого интеграцией в сотрудничество: именно оно порождает наибольшую относительную эффективность и повышает способности людей к жизни в обществе, а это ведёт к максимальному удовлетворению целей одного и другого социального игрока, что в долгосрочной перспективе повышает уровень социального доверия. Мораль социально изменчива, даже в большей мере, чем понимание справедливости, поддерживаемое коллективным бессознательным, и обязательно коллективна по своей природе. В капиталистической системе она становится производством (или воспроизводством, как заметил бы В.Беньямин, видящий в капитализме миф, в то время как М.Вебер наблюдал в нём дух тотальной рационализации, «расколдовывания мира») более качественного и разделяемого ответственными социальными игроками общественного согласия, при учёте ими мнений всё большего числа не готовых (до определённого момента) к социальной ответственности людей. Однако заметим, что если капитализм представляется мифом и постоянным повторением самого себя, то невозможна была бы какая-либо критика в его адрес, когда он стал бы неотделимой частью повседневной жизни. Капитализм же, напротив, постоянно рождает новые идеи социального переустройства (в том числе, анархические или антикапиталистические в виде постмодернистской парадигмы, левацких движений и проч.) в виде альтернативных проектов на принципах свободного обмена ими. Более того, мифом не может считаться то, что признаётся людьми в социальном мире как реальность: даже всякое заблуждение, в которое верят и по правилам которого живут, реально, а тем более, если оно способно аккумулировать другие «реальности», воспроизводимые некоторыми индивидами и группами, как это делает капитализм. С точки зрения критиков конкретного взгляда на реальность, последняя будет всегда представляться мифом (в глазах самих критиков) до тех пор, пока реальность их «реальности» не будет признана всем социумом путём интеграции её в общую картину мира, которую на базе толерантности и изменчивости через свободный обмен и провозглашает капитализм, единственная система социального устройства, столь великодушная к каждому воззрению. Вживление анархической утопии, антиглобалистов, идейных коммунистов в капиталистическую действительность на определённом уровне реализации их требований (возможность создания коммун, свободных ассоциаций по свободно определённым критериям, институционализация протеста и возможностей распространения людей и их убеждения и т.д. даже с требованиями «сноса» отдельных базовых моральных ценностей капитализма) служит тому подтверждением.

Всё это отличает капитализм от других хозяйственно-этических систем, нацеленных на воспроизводство универсальности (никогда не полной) в постоянной перспективе, что приводит к «отставанию  от жизни». Этические, экономические, общесоциальные изменения в некапиталистических системах происходят как случайность или вынужденное послабление действительности, что ведёт к неучёту собственных ошибок, которые скрываются за выработкой жёстких методов социальной жизни, в т.ч. статичной роли редистрибуции благ и моральных ценностей и роли свободного обмена в экономике (рынок и его правовая поддержка) и интеллектуальной сфере развития. Это «замораживает» мораль, вызывая периоды застоя, сменяемые резкими вспышками протеста, не приводящими к долговременному «потеплению» из-за погружения в новые топи и те же моральные рамки, если не начать активно и последовательно уходить от старой системы, которая приведёт к какой-либо конкретной модели капиталистической системы организации социальной реальности: со своими вариациями параметров системы «свободный обмен – реципрокность – редистрибуция», сохранением некоторых коллективных идентичностей и пояса культурных гипотез ad hoc – тех моральных ценностей, которые соседствуют с капитализмом, но подвержены законам существования и изменения только в рамках конкретного социума, его площадок обсуждения, которые непосредственно не зависят от глобализации и других моделей капиталистической системы.

Моральные ценности не разрушаются  капиталистической системой: они  ею конструируются, как мы показали, в качестве концептуального ядра базовых ценностей, так и пояса культурных гипотез. Все они изменчивы в разной степени, но центральной силой, позволяющей сохранять индивидуализм, справедливость как право и действенность моральных норм, служит свободный обмен как инструмент жизни людей вместе, требующий приложения всех этих ценностных столпов. Свободный обмен как истина, оправдывающая себя своим действием, в сочетании с редистрибуцией и реципрокностью (дарообменом), направлен на производство более справедливых и морально оправданных (на основе снятия конфликтов и преобразования их в общевыигрышные действия при избегании системных кризисов) условий жизни людей друг с другом, людей активных и ответственных за свои решения, за свои жизненные проекты и траектории.

Внезапные изменения  в отношениях религиозных маргиналов и их господ начались с конца эпохи Великих географических открытий. Вместо отправки посольств к потенциальным сеньорам, их общины стали нанимать корабли для переезда через Атлантику. Обычное объяснение этого феномена современными историками явно никуда не годится. Считается, что таким способом сектанты решили навсегда избавиться от угрозы насилия со стороны католической церкви. Против этой версии есть, по крайней мере, два серьезных возражения. Во-первых, к концу семнадцатого века в Европе было много сильных правителей, способных игнорировать Рим. Тот же Петр Великий, сам приглашал к себе европейцев и сквозь пальцы смотрел на их вероисповедование. Во-вторых, новые земли отнюдь не пустовали.

На них жили миллионы воинственных дикарей, готовых защищать свои территории до последнего воина. Выходит, переселенцы сами добровольно лезли в пекло, где их ждала война на истребление на сотни лет вперед. Какой тогда был смысл менять римских пап на головорезов из племени Сиу? Своеобразным ответом на этот вопрос может стать книга Джона К. Богла, посвященная мировому кризису в финансовой сфере.

В его работе важна не столько ее содержательная часть, сколько тон, которым он описывает поведение топ-менеджеров инвестиционных компаний. На протяжении всей книги Богл неистово, яростно, до самозабвения проклинает их наглость и самодовольство. По его словам, все они занимаются откровенным грабежом и ничего другого делать не умеют. В подтверждение своих слов автор приводит длинные списки управляющих с подробным описанием их «подвигов»: подкуп сенаторов, разоренные фирмы, обворованные инвесторы, махинации с ценными бумагами и попрание норм христианской морали. И все это на фоне ослепительно роскошной жизни среди бриллиантов, личных самолетов и дорогих апартаментов. Богл бурно возмущается тем, что людям настолько порочного склада удалось занять ведущие позиции в корпоративной Америке. Именно они составляют реальную финансовую элиту страны, с которой приходится считаться даже правительству.

Явно преувеличенная эмоциональная реакция Богла  скрывает под собой гораздо больше чем просто раздражение. Его протестантское нутро безошибочно уловило в биржевом гаме голоса новых баронов. Когда-то их европейские предшественники строили свою власть на оружии, хаосе и разрушении. Их уважали и платили дань из чистого страха смерти. Тот, кто отказывался повиноваться, в одно мгновение оказывался в пыточных подвалах замка. Ночи напролет в них извивались от боли нечастные, оглашая своими криками окрестные деревни. Закон здесь был укоренен в беззаконии и через него подчинял себе людей. Поэтому, когда сектанты просили защиты у очередного барона, в их глазах это выглядело как сделка с дьяволом.

За свои подношения они нанимали себе убийцу, который согласен был проливать кровь их недоброжелателей. Каждый раз, когда они в знак почтения целовали его руку, она остро пахла свежей смертью. Обычных людей это бы только обрадовало, но здесь были ревнители веры, ценящие подвиг исповедничества. Когда очередной раз перед ними стал выбор между хождением на поклон к убийцам и возможностью уехать на новые земли, они не думали ни секунды. Тогда сектанты рискнули, им повезло, и они построили свое, и только свое общество, в котором было чисто и светло как в протестантской кирхе.

И вот, на новом витке истории, бесстыдные бестии старого мира опять возвращаются. Богл видит именно их, правда, в чуть измененном обличье. Власть новых финансовых баронов основано на той же моральной гнили, что и раньше. Они осознанно идут на преступление, на причинение несчастий другим людям, чтобы потом милостиво помогать некоторым из них по своему капризу. И вся книга Богла — это призыв, надрывный и пронзительный, с требованием прогнать этих людей пока еще есть время. Это настроение подогревает четкое осознание того, что другого шанса на свой мир у протестантских общин больше не будет никогда, потому что новая земля кончилась и идти дальше некуда.

2. Корпорации  как субъекты производства

Ключи к успеху от John C. Bogle, человека легенды в инвестиционной сфере, основателя взаимных фондов².

— Эффективно и честно обслуживать инвесторов.

— Быть изобретательным  в развитии новых фондов и открытии институциональных рынков.

— Сокращать злоупотребление  рекламными трюками.

— Концентрироваться на издержках — как решающем факторе при выборе объекта инвестирования.

Таких принципов всю  свою жизнь придерживался Джон Богл — человек-легенда в инвестиционном мире.

По признанию окружения, стремление к лидерству было у  Джона врожденным. Перед тем как поступить в Принстон, он с отличием окончил престижное учебное заведение — Академию Блэр. Когда Джону не хватило баллов, чтобы стать первым учеником выпуска, и Богл оказался вторым, он воспринял это как болезненное поражение. Он всегда считал, что прийти вторым — значит проиграть.

Его идея, которую он развил еще в дипломной работе во время  учебы в Принстоне, была проста, как  все гениальное. Осознав, что в  долгосрочной перспективе большинство  инвесторов, включая взаимные фонды, отстают от рынка, а комиссии за транзакции и управление активами еще более снижают доходы вкладчиков, Богл создал индексные фонды, просто отслеживающие рынок. Эти фонды не испытывают необходимости ни в дорогостоящих специалистах по выбору акций, ни в высокой оборачиваемости портфеля и, следовательно, позволяют инвестировать, не отдавая значительную долю доходов управляющим активами.

В предисловии к своей  первой книге, изданной в 1994 г., Богл написал  о себе: «Я приобрел известность  как бунтарь в индустрии взаимного  инвестирования. Среди игроков индустрии я, вне всякого сомнения, являюсь ее самым резким критиком. И не потому, что я считаю эту отрасль плохой; скорее, потому что отрасль может быть намного лучше, чем она есть».

По мнению Джона Богла, его главным свершением стал «возврат взаимности во взаимные фонды». Работая в компании Wellington и видя возрастающую роль управляющих консалтинговых компаний, занимавшихся портфельными инвестициями, Джон пришел к выводу о необходимости слияния с одной из этих компаний. Начав работу над совершенствованием структуры организации, Богл формулирует основные этапы освобождения фондов от влияния управляющей компании:

1. Сохранение существующих  отношений с управляющей компанией  (резкий разрыв не нужен, да  и невозможен).

2. Отделение управляющей  компании от взаимных фондов (первый шаг на пути к самостоятельности фондов).

3. Поиски взаимными  фондами новых специалистов по  размещению акций — основной  функции, осуществляемой фондами  (закрепление независимости от  управляющей компании).

4. Переход к самостоятельному управлению посредством приобретения управляющей компании.

Основным принципом, который  отстаивал Джон, был принцип независимости  фондов от управляющей компании, что  соответствовало интересам акционеров. Создавая Vanguard Group, Богл устанавливает  новый метод корпоративного управления. По словам Джона, идея Vanguard являлась революционной в том смысле, что это был единственный понастоящему «взаимный» фонд и таковым его делал отличный от других способ распределения прибыли. Прибыли, генерируемые всеми остальными взаимными фондами, поступали в управляющую компанию, а у Vanguard они возвращались в фонды, что позволяло снижать издержки и увеличивать показатель прибыльности фонда.

Джек Богл прекрасно  понимал, что достижение этой цели возможно лишь при условии обладания необходимыми управленческими ресурсами. И в первую очередь это относилось к тем управленцам, с чьей помощью он планировал добиться реализации поставленных целей, кто вместе с ним должен был затратить собственное время, энергию и связать с реализацией этих целей собственные цели и планы. Ему необходимо было сформировать команду, способную успешно решать непростые задачи, связанные с коренным преобразованием работы корпорации. Ее основу составили преимущественно молодые специалисты, пришедшие в корпорацию буквально со студенческой скамьи. Их характеры можно «видоизменять», развивая привязанность и к корпорации, и к себе лично. Большое значение он также придавал умению самостоятельно мыслить.

К 1990 году корпорация Vanguard стала, по существу, лидером в отрасли взаимных фондов, поскольку заняла лидирующие позиции в основных сегментах отрасли.

Отношения Богла с  сотрудниками представляли собой своеобразную совокупность любви и стресса, в  которой любовь все же, как правило, одерживала верх. Джон не принадлежит к современным менеджерам с демократичным подходом к управлению. «Тот, кто имеет с ним дело, испытывает дрожь в коленках»³, — говорили о Богле. В то же время подчиненные ценили его за заботу и доступность для контакта.

С точки зрения сотрудников, сильные стороны натуры Джона намного перевешивали грубоватость и жесткость. По словам одного из высших менеджеров, Богл как руководитель мог быть «импульсивным, переменчивым, черствым и бесчувственным, мог заставить собеседника «чувствовать себя абсолютным тупицей» — и при всем том этот менеджер не поменялся бы рабочим местом ни с кем другим, потому что, именно работая у Богла, смог «изучить все явные и скрытые особенности отрасли самым лучшим образом».