Игровое поведениея приматов

Глава 2.Анализ экспериментальных  исследований игровой деятельности приматов.

2.1 Исследования  Ладыгиной-Котс.

Самый первый свой исследовательский  опыт Н.Н Ладыгина-Котс получила, когда  взяла на воспитание годовалого шимпанзе. Три года , день за днем, с утра до поздней ночи, продолжалось небывалое в истории науки непрерывное общение с озорным приемышем Иони. Благодаря возможности наблюдать за ним постоянно, был впервые описан поведенческий репертуар детеныша шимпанзе, включающий игровую, исследовательскую и конструктивную деятельность. Особое значение имели наблюдения особенностей восприятия и обучаемости шимпанзе.

Результаты наблюдения оказались  настолько интересными, что получили широкую известность и высочайшую оценку ученых России и всего мира. Материалы исследований легли в  основу дипломной работы Ладыгиной-Котс «Новый метод исследования познавательных способностей шимпанзе». Ее основные положения  были изложены на Съезде естествоиспытателей  и врачей и позже в расширенном  виде вышли отдельной книгой. После  этого Надежда Николаевна получает приглашение в институт психологии Московского университета для работы в области экспериментальной  психологии[9].

 В 1923 г. у Н.Н. Ладыгиной-Котс  родился сын Руди. С первого  часа его жизни и до семилетнего  возраста мать вела непрерывные  наблюдения за его психическим  развитием. Дневники составляют  около тысячи страниц текста  и несколько тысяч фотографий, передающих особенно выразительные  моменты поведения и умственного  развития ребенка.  
Сравнивая поведение шимпанзе и ребенка, Ладыгина-Котс пришла к следующим выводам:

Локомоторные движения у  шимпанзе развиваются быстрее, чем  у ребёнка, но в той, же последовательности (поднимание головы 3мес./ 3мес.; самостоятельное  хождение 6 мес./ 25 мес.). Но при этом ребёнок  выхаживается родителями, а шимпанзе рождается в стае.  
Обезьяне оказалось совершенно недоступным подражание звукам человеческой речи, а ее игры сводились к простому манипулированию предметами, в них никогда не проявлялись какие-либо творческие замыслы.

Надежда Николаевна отмечала, что игры шимпанзе, в отличие от игр ребенка, имеют в основном деструктивный характер.  
Вот как описывает Надежда Николаевна обычные 15 минут жизни Иони. «Выпущенный из клетки Иони выбирается на стул и смотрит через окно на улицу, сидя на спинке стула и касаясь лицом стекла. Когда видит близко проходящего, Стучит рукой по стеклу и издает звук «у-у».  
Затем он хватает шнур от лампы, крутит и грызет его, то и дело поглядывая в окно. Минуты через две он вскакивает на кресло посреди комнаты, хватает лежащую на нем бумажку и перебегает на соседнее кресло. Здесь он берет и по очереди запихивает в рот лежащие рядом на столике фарфоровые фигурки. Затем бежит к елке, ложится под ней на спину, вытягивает вверх конечности и ловит ими свисающие шишки, обрывая их и разгрызая; спустя некоторое время он снова подходит к окну, а через пару минут возвращается под елку, ложится навзничь на кресло и опять срывает шишки».

И любые другие 15 минут  жизни Иони были также полны бешеной  активности и шалостей, зачастую разрушительных…».  
Среди одинаковых игр детей и шимпанзе можно выделить собирание предметов и объединение их по разным признакам, разглядывание мира через цветную клеёнку. Но, если маленькие дети могут играть самостоятельно, то шимпанзе практически не играют в одиночку, им нужна компания. Ладыгина - Котс отметила сходство изменений мимики у ребенка и у шимпанзе. Иони понимал ряд предложений типа “иди в клетку”, “иди ко мне”,“горячо”.  
         Таким образом, воспитание шимпанзе сводится к выработке условных рефлексов и навыков, за счет подражания. Причем подражание действиям, как правило, ограничивается воспроизведением внешних особенностей этих действий без понимания их смысла и достижения нужного результата. Иони любил подражать тому, как молотком забивают гвозди, но за всю жизнь не забил ни одного гвоздя: он либо держал его неправильно, либо не попадал по нему молотком, либо, наконец, наносил слишком слабый удар. Подражание так же проявлялось в так называемом «чиркании» или «рисовании».  
     Тем самым, исследования Ладыгиной-Котс были посвящены изучению психологических особенностей шимпанзе и ребенка, при акценте на эмоциях, инстинктах и играх у обоих подопытных. Этот растянувшийся на годы эксперимент был выполнен в лучших традициях дарвиновской науки. Целью его было обнаружение сходств и различий между человеком и обезьяной, особенно в области поведения и познавательных способностей.  
Многочисленные наблюдения, зафиксированные в дневниках, были использованы Ладыгиной-Котс в монографии «Дитя шимпанзе и дитя человека в их инстинктах, эмоциях, играх, привычках и выразительных движениях». Отмечая многочисленные черты сходства поведения шимпанзе и человека на ранних стадиях онтогенеза, автор указывает на те критические точки, с которых развитие психики ребенка идет принципиально иными темпами и на качественно другом уровне, чем у шимпанзе.

Н.Н. Ладыгина-Котс подчеркивала, ссылаясь на данные Fr.Filney, что человек имеет общих с обезьянами 623 анатомических признака и 396 признаков, общих с высшей обезьяной шимпанзе, по строению мозга. Но, тем не менее, постоянные наблюдения за Ионии и сравнение с ребенком наглядно показывает, что человеческий мозг - обязательное условие развития человеческой психики [8].

Таким образом, разрабатывая проблемы зоопсихологии и сравнительной  психологии, Ладыгина-Котс пришла к  выводу о том, что, несмотря на высокий  уровень развития многих психических  свойств животного, между психикой шимпанзе и психикой ребенка существуют коренные качественные различия.

2.2.Исследования  К.Э.Фабри.

  
          Известный психолог и этолог К.Э. Фабри предлагает свою «синтетическую» концепцию игры как ювенильной формы развития поведения в онтогенезе [7; 8]. Он пишет, что игра является по своей сущности развивающейся деятельностью, охватывающей большинство развивающихся сфер.

Таким образом, согласно концепции  К.Э. Фабри, деятельность, а она представлена различными ее видами, имеет особую игровую стадию развития, т.е. еще  не является деятельностью, направленной на удовлетворение прямых биологических  потребностей молодой особи. Такое  расширительное толкование игры нуждается  в известном сужении сферы  своего распространения на развивающуюся  деятельность молодого животного в  целом, в связи с тем, что молодое  животное не только игровым образом  реализует свое поведение.

Оно ест, пьет, укрывается от вредоносных, опасных или неизвестных  на практике новых явлений окружающей среды. Иными словами, не все поведение  животных в их раннем и более позднем  онтогенезе может быть отнесено к  игровому, а следовательно, определение  «игра — это не «образец» взрослого  поведения, а само это поведение  в процессе своего становления необходимо сузить, отметив, что именно из взрослого  поведения в своем развитии проходит ювенильную — игровую стадию. Это  тем более важно, что, как пишет  К.Э. Фабри, игра выполняет весьма важную познавательную роль, т.к. она содержит компоненты исследовательского поведения, служит накоплению обширного индивидуального  опыта, необходимого для применения в экстремальных жизненных условиях.

 Сузить приведенное  выше определение игры приходится  также в связи с тем, что  в ходе игры, как подчеркивает  К.Э.       Фабри, развиваются  и совершенствуются не целиком  взрослые поведенческие акты, а  составляющие их сенсомоторные  компоненты. Далее К.Э. Фабри указывает,  что в игровой активности завершается  длительный и чрезвычайно сложный  процесс формирования элементов  поведения, берущий свое начало  от эмбриональных координации  и ведущий через постнатальное  созревание врожденных двигательных  координации и накопление раннего  опыта к формированию и совершенствованию  двигательных координации высшего  уровня. Этот последний этап развития  двигательной активности и представлен  игрой.

Роль игры в накоплении индивидуального поведенческого опыта, что для нас очень важно, т.к. этот индивидуальный опыт, накопленный  в игре, есть, как пишет К.Э. Фабри, запасной опыт, повышающий лабильность  поведения и его адаптивность к различным новым условиям реализации деятельности. В этой связи чрезвычайно  важен вопрос о возможностях обогащения индивидуального опыта, приобретенного в игре, не только за счет самостоятельного его приобретения, но и по подражанию.

 Проблема подражания детенышей взрослому поведению обсуждается в специальной, в частности, приматологической, литературе широко. Однако не следует переоценивать роковое значение отсутствия общения в плане формирования взрослого поведения. Г. Харлоу с сотрудниками в статье «Обратимость социальных нарушений у обезьян, вызванных выращиванием в изоляции» опубликовали данные, опровергающие теорию критических периодов социализации в связи с тем, что последующие исследования обнаружили возможность преодоления нарушений поведения, связанного с изоляцией, путем описываемых авторами процедур восстановления социальных функций. Эти данные, однако, ничуть не умаляют значения подражания молодняка взрослым особям, что, несомненно, является источником обогащения их поведенческого репертуара и запасного опыта. По-видимому, роль подражания как средства обогащения индивидуального опыта повышается у приматов.

В этом отношении игра открывает  большие возможности не только для  приобретения нового опыта, но и его  заимствования. Особенно важны в  этом отношении игры детенышей с  взрослыми особями. Так, Д. Брунер считает, что у шимпанзе — высших приматов — увеличивается доля игры детеныша с матерью в общем поведении  детеныша. Возникает ситуация, когда  детеныш может включить и включает в свою игру то из поведения взрослых особей, что им наблюдалось. Поведение  взрослых шимпанзе, по Брунеру, служит некоторым образцом для детенышей. Д. Брунер отмечает, что появление  более лабильной формы социальной связи в группах приматов, по всей вероятности, сопровождается возникновением новой способности к обучению посредством наблюдения.

 Исследования, проведенные в Сухуми, подтверждают мнение Д. Брунера о значении наблюдения одних особей за действиями других как источнике обучения. О том же пишет Д. Гудолл . Однако такое наблюдение не выливается в простое подражание, хотя и оно имеет место. Здесь проблема шире: действия одной особи являются побуждающими по отношению к развитию познавательной активности другой особи; так приобретать новый опыт можно наиболее экономным путем.

Наши наблюдения показывают, что в стаде павианов-гамадрилов, живущих в ландшафтном вольере, детеныши, особенно младшего возраста (до года), постоянно сопровождая  своих матерей или примыкая к  симпатизирующим им (очевидно, родственным) самкам, не только присутствуют при  деятельности последних по отношению  к различным природным объектам, но и одновременно с ними или после  них начинают действовать, правда, без  получения какого-либо практического  результата, сходным образом с  этими же объектами. Вместе с тем  остается непонятной категория этих действий: это игра или действия исследовательские, манипуляционно-предметные? Вопрос об определении и классификации  игрового поведения по сравнению  с неигровым, но сходным с ним, часто остается открытым. В этой связи заслуживает внимание мнение К.Э. Фабри, который пишет, что манипулирование  «биологически нейтральными» объектами  или же биологически значимыми, но вне  их адекватного применения, является ни чем иным, как игрой.

Трудности интерпретации  все же остаются; если мы вслед за Фабри попытаемся сравнить ориентировочно-исследовательскую  деятельность с игровой. Совершенно очевидно, что называть исследовательское  поведение, в том числе по отношению  к нейтральным объектам, игровым  только потому, что оно осуществляется ювенильными особями, — нельзя, хотя игра, особенно у приматов, содержит компоненты ориентировочно-исследовательского поведения.

2.3 Игра человекообразных  обезьян. Сравнение наблюдений  в неволе и в естественной  среде обитания.

Игра, — как уже отмечалось, — характернейший компонент поведения  детенышей обезьян. Она неизбежно  предполагает дружеские физические контакты между особями, и с ее помощью могут формироваться  связи, сохраняющие свое значение на протяжении всей их жизни.

Наиболее сложные формы  игры обнаружены у человекообразных обезьян, причем особенно подробно эта  форма поведения изучена у  шимпанзе. Первоначально это были наблюдения за поведением отдельных  особей, содержавшихся поодиночке в  клетках, по несколько в вольерах или воспитанных в «развивающей среде» — в семье человека. Первой фундаментальной работой такого плана было сравнительное описание поведения ребенка и детеныша шимпанзе, предпринятое Н.Н. Ладыгиной-Котс [19]. Вместе с работами супругов Хейс  и супругов Келло, выполненными в том же плане, они заложили основу понимания поведения и психики человекообразных обезьян, в том числе и игр [3; 4].

Существенные дополнения в представления об играх человекообразных обезьян внесли работы американских исследователей, обучавших шимпанзе языкам-посредникам  [20].

Уже в первых работах такого плана было показано, что игры шимпанзе обнаруживают значительное сходство с  играми детей, однако неоднократно высказывалось  предположение , что в значительной мере сложность игрового поведения животных порождается неадекватностью обстановки при содержании в неволе, в условиях, далеких от естественной жизни вида, когда обезьяны лишена нормальных социальных контактов и к тому же не находит достаточного выхода своей физической энергии.

Выяснению действительного  репертуара игрового поведения человекообразных обезьян способствовали наблюдения этологов в естественной среде обитания.  Авторы этих исследований проводили долгие месяцы, следуя за группами обезьян и постепенно приучая их к своему постоянному присутствию. Благодаря этому появилась возможность составить полное представление обо всех сторонах жизни (включая игру) этих животных. Наиболее фундаментальный вклад в этом плане внесли исследования английского этолога Дж. Гудолл, наблюдения которой за вольноживущими шимпанзе продолжались около 30 лет.