Поведенческая парадигма в социологии

Другой компонент личности – «Я» – следует принципу реальности, осознает окружающий мир. Посредством своей деятельности Я способно учитывать социо-культурные ценности общества, использовать их в своих интересах. Более того, «Я» в процессе развития обретает способность контролировать требования «Оно», определяя возможности реализации потребностей во избежании ущерба для личности в целом. Говоря о взаимодействии «Я» и «Оно», Фрейд метафорически сравнивает их с отношением наездника и лошади: животное дает энергию для движения, и наездник обладает преимуществом в определении цели и направления движения; но часто возникает ситуация, когда складываются далеко не идеальные взаимоотношения и тогда наездник вынужден направлять скакуна туда, куда тому вздумается. Но по мере того как всадник овладевает культурой управления скакуном, тот («Оно») не может бежать непонятно куда. Сам Фрейд подчеркивал: “Там, где было Оно, должно стать Я”. Третий компонент личности – «Сверх-Я» – развивается в раннем детстве из системы запретов и приказаний. Основой формирования «Сверх-Я» является идентификация, т.е. уподобление собственного «Я» чужому «Я» (Фрейд полагал, что ребенок прежде всего идентифицирует себя с отцом, тем самым в его совести содержатся наставления и запреты, воплощенные в отцовском «Сверх-Я»). На «Сверх-Я» ребенка влияют также заместители родителей – воспитатели, учителя, идеальные примеры. Однако как подчеркивает Фрейд, “Сверх-Я ребенка строится собственно не по примеру родителей, а по родительскому Сверх-Я; оно наполняется тем же содержанием, становится носителем традиции, всех тех сохранившихся во времени ценностей, которые продолжают существовать на этом пути через поколения”. Ученый отмечает, что постепенно выкристаллизовываются три функции «Сверх-Я»: самонаблюдение, совесть и формирование идеала. Из данного представления о формировании и сути «Сверх-Я», его влиянии на социальные действия индивида вытекает принципиально новое видение и социального поведения людей. “Видимо, – пишет Фрейд, – так называемые материалистические воззрения на историю грешат недооценкой этого фактора. Они отделываются от него замечанием, что «идеологии» людей суть не что иное, как результат и надстройка действующих экономических отношений. Это правда, но очень вероятно – не вся правда. Человечество никогда не живет полностью в настоящем, в идеологиях «Сверх-Я» продолжает жить прошлое, традиции расы и народа, которые лишь медленно поддаются влияниям современности, новым изменениям, и, пока оно действует через «Сверх-Я», оно играет значительную, независимую от экономических отношений роль в человеческой жизни”.³⁰

Инфантильное  и интеллектуализированное поведение

Фрейд исходит из того, что  как человечеству в целом, так  и отдельному человеку трудно сносить жизнь в двояком смысле. Во-первых, на индивидов оказывают давление культурные предписания, а также неблагоприятные действия других индивидов, спровоцированные несовершенством культуры.

Во-вторых, люди сталкиваются с ущербами, причиняемые им необузданной природой, которые принято называть судьбой. Человечество всегда искало пути, как облегчить себе жизнь, как  защитить себя от превратностей судьбы.

Влияние религии на характер поведения

Неблагодарно и вообще близоруко стремиться к упразднению  культуры. Тогда останется только природное состояние и выносить его гораздо труднее. Безличные силы природы и судьбы всегда остаются чуждыми. В этих условиях, как считает Фрейд, у человека возникает предрасположенность к инфантильному мышлению и поведению по аналогии с реакцией ребенка на жизненную ситуацию: у него есть авторитетный отец, внушающий не только страх, но и являющийся его защитником против опасностей. Сходным образом, полагает ученый, наши предки не только наделили силы природы человекообразными существами, с которыми можно было обращаться как с равными, но и придавали им характер отца, превращали их в богов. Так возникает религия, которая, как считает Фрейд, содержит отцовское ядро за каждым божественным образом и тем самым создает основу для инфантильного мышления и поведения. Отношения к богу приобретают искренность и интенсивность отношения ребенка к отцу: “если ты уже столько сделал для отца, то, конечно, хочешь и награды, хочешь, по крайней мере, быть единственно любимым ребенком”, “бог есть возвышенный отец, тоска по отцу – корень религиозной потребности”.³¹

Бог заменяет функции отношений  ребенка к отцу, для которых  характерна своеобразная амбивалетность – его боятся, но о нем тоскуют и им восхищаются. Сохранение этих функций в более зрелом возрасте, по мнению Фрейда, способствует воспроизводству инфантильного мышления и соответствующих социальных действий: “Когда подрастающий человек замечает, что ему навсегда суждено остаться ребенком, что он всегда будет нуждаться в защите от чуждых сверхсил, он придает этим силам образ отца, он создает себе богов, которых он боится, которых он старается расположить к себе и которым он все же поручает защиту самого себя. Таким образом, мотив тоски об отце идентичен с потребностью в защите от следствий человеческого бессилия; оборона против детской беспомощности придает реакции на беспомощность, которую человек должен признать, а именно – созданию религии – свои характерные черты”.³²

Фрейд рассматривает и  роль религии в становлении культуры, в сдерживании асоциальных эгоистических  первичных позывов. По его мнению, религия, несомненно, оказала человеческой культуре немалую пользу, но её значимость переоценивается. “Религия, – пишет  он, – совершенно очевидно оказала  культуре большие услуги: она очень  содействовала укрощению асоциальных  первичных позывов, но все же недостаточно. Она в течение многих тысячелетий  господствовала над человеческим обществом; достаточно было времени, чтобы показать, чего она может достигнуть. Если бы ей удалось осчастливить большинство  людей, утешить их, примирить их с  жизнью, сделать их носителями культуры, то никому не пришло бы в голову стремиться к изменению существующего положения  вещей”.³³

Что же касается влияния  религии на нравственность, то, как  полагает Фрейд, нет очевидных свидетельств, что люди верующие были нравственнее. “Они всегда умели делать религиозные  предписания чисто внешними и  тем самым срывать их цель. Священники, в обязанности которых было следить  за послушанием религии, шли им в  этом навстречу. Милость бога должна была идти рука об руку с его справедливостью: человек грешил и затем приносил жертву или покаяние и тогда освобождался, чтобы грешить заново. Русская  психика вознеслась до заключения, что грех явно необходим, чтобы испытать все блаженство милосердия божьего, и потому в основе своей грех –  дело богоугодное. Совершенно ясно, что  священники могли сохранить покорность масс религии только тем, что разрешали  большие уступки человеческой природе  первичных позывов. Было установлено: бог один силен и благ, человек  же слаб и грешен. Во все времена  безнравственность находила в религии  не меньшую поддержку, чем нравственность”.³⁴

Дух науки и интеллектуализированное поведение

Становление интеллектуализированного поведения Фрейд связывает с утверждением духа науки в обществе. По его мнению, замена религиозных мотивов на мотивы светские не приведет к умалению культурного поведения, ибо люди науки, работники умственного труда сами большей частью являются носителями культуры. Не восторжествует ли в таком случае поведение, основанное на эмоциональных мотивах? Действительно, даже у современного взрослого человека мотивы чисто рассудочные трудно справляются с побуждениями страстей. Ребенок же вообще не может рациональной умственной работой подавить первичные позывы: он должен обуздать их актами вытеснения, за которыми, как правило, стоит мотив страха. 

Большинство этих детских  неврозов стихийно преодолевается по мере развития ребенка. Считая религию  “общечеловеческим неврозом”, который  отпадет в процессе роста человеческой цивилизации, ученый полагает, что рациональное обоснование запретов, заповедей  и законов лучше религиозного в плане и укрепления культурного  фактора в человеческих отношениях, и в совершенствовании окостенелых  законов. “Люди поняли бы, – замечает Фрейд, – что эти законы не столько  для того, чтобы господствовать над  ними, сколько для того, чтобы  служить их интересам; у них создалось  бы к ним более дружественное  отношение, и они ставили бы себе целью не уничтожение их, а только улучшение. На пути, ведущем к примирению с давлением культуры, это было бы важным шагом вперед”.³⁵ Без религиозного влияния, конечно, человек окажется в затруднительном положении. Он перестает быть объектом нежного попечительства, благого предвидения и должен рассчитывать лишь на собственные силы. “Он попадает в положение ребенка, покинувшего отчий дом, где ему было так тепло и уютно. Но инфантилизм обречен на преодоление, не так ли? Не может человек вечно оставаться ребенком, он должен, наконец, выйти наружу, во “враждебную жизнь”. Это можно назвать «воспитанием к реальности»”.³⁶

Фрейд верит в интеллектуализацию мышления и поведения людей, хотя при этом отмечает объективные трудности данного процесса: “Мы можем сколько угодно подчеркивать бессилие интеллекта по сравнению с властью человеческих первичных позывов и быть при этом правыми. Однако слабости этой присуща некая особенность: голос интеллекта тих, но он не успокаивается до тех пор, пока его не услышат”.³⁷ Фрейд подчеркивает, что наука весьма молода, но человеческий интеллект уже достаточно окреп, чтобы пользоваться научным инструментарием для адекватного восприятия проблем мироздания.