Русская православная церковь в годы Великой Отечественной Войны

Подытоживая все вышесказанное, мы не можем не отметить, насколько в более выгодном положении, по сравнению с довоенным, оказалась Церковь к маю 1942 г. Государство было заинтересованно в сотрудничестве с Московским Патриархатом, и, не видя ему альтернативы, делало осторожные шаги на встречу. Однако война внесла в этот процесс свои коррективы. 17 мая 1942 года германская армия начинает крупное наступление на южном фронте, которое приводит к серьезным поражениям Красной Армии. Последовавшее отступление советской армии и начавшиеся сражения за Кавказ и Сталинград надолго привязали к себе внимание государства и потребовали от него мобилизации всех ресурсов.

Теперь, когда ситуация на фронте снова стала критической, правительство, занятое более насущными проблемами, перестало использовать Церковь в своих далеко идущих политических замыслах. Но это ни коим разом не повлияло на развитие новых церковно–государственных отношений. Более того, новые поражения Красной Армии послужили своеобразным толчком для их дальнейшего развития. Социалистическое государство все более искало опоры в исконно русском патриотизме. Так, были введены ордена и медали в честь великих русских полководцев, в том числе и в честь св. благ. князя Александра Невского (июль 1942 г.).

Разумеется, Церковь использовала полученное от правящего режима послабление для восстановления своей нормальной жизни. Прежде всего, это выражалось в восстановлении епископата. В период с мая по октябрь 1942 г. были хиротонисаны вдовые протоиереи, постриженные в монашество: Сергий Городцов (в монашестве Варфоломей), Владимир Градусов (в монашестве Димитрий) и Николай Чуков (Григорий). В дальнейшем число архиереев росло, и к концу пребывания Патриаршего Местоблюстителя в Ульяновске достигло семнадцати. Разумеется, что хиротонии не могли производиться без ведома органов НКВД. То, что они состоялись, еще раз подчеркивает заинтересованность советской власти в благополучном существовании Московского Патриархата.

Следующим шагом Кремля навстречу Церкви можно считать разрешение Совнаркома на открытие патриархией собственного счета в государственном банке. Связанно это было с широко развернутой Церковью деятельностью по сбору пожертвований на оборону страны. Естественно, такое дело должно быть только поощряемо государством, однако, здесь существовал целый ряд сложных моментов.

Причина у них была довольно прозаична – Церковь не имела в советском государстве статуса юридического лица. Об этом неопределенном положении Церкви хорошо написал в своем меморандуме германским властям в Риге митр. Сергий (Воскресенский): «Существование Патриаршего Управления было признано Советским Правительством только «де факто», но никак не «де юре». Вообще не существовало ничего похожего на легализированный церковный статус. Церковь в целом, отдельные епархии, отдельные приходы не были ни учреждениями, ни корпорациями, они вообще не были никаким юридическим лицом и никаким органом не были представлены. Они существовали только фактически, но не по праву» 48.

Отсутствие статуса юридического лица ставило перед Церковью немалые трудности. Прежде всего, приходы не имели право на сбор пожертвований в пользу фронта. Потом, даже собранные деньги, Церковь не могла перевести в Госбанк, т. к. не имела собственного счета. Из такого положения выходили следующим образом: власти закрывали глаза на незаконный сбор пожертвований, а приходы переводили собранное на различные «военные» государственные счета.

Такая абсурдная система порождала, естественно, массу неудобств. Ни Церковь, ни государство не могли реально знать о жертвуемых населением суммах, а эти суммы были весьма приличные. По сведениям М. Шкаровского, только ко дню рождения Красной армии, 23 февраля 1942 г., 25 патриарших храмов Москвы собрали 1159 тыс. рублей, а к 1 мая 1942 – 541 тыс. 49. Поэтому митр. Сергий, пользуясь заинтересованностью властей в получении церковных денег, 5 января 1943 г. обратился с телеграммой лично к Сталину, прося его разрешения на открытие Патриархией собственного банковского счета, куда могли бы перечисляться средства, собранные верующими на нужды фронта. После месячного ожидания, 5 февраля, такое разрешение было получено, в своей телеграмме Сталин от лица Красной Армии поблагодарил Церковь за труды.

Таким образом, добившись открытия банковского счета, Русская Православная Церковь получила урезанный статус юридического лица. Это был беспрецедентный случай в истории советского государства. Впервые за двадцать шесть лет правления большевиков Церковь получила право на существование. Разумеется, причины такого шага со стороны правительтва лежали на поверхности. 31 января капитулировали остатки 6-й армии Паулюса, окруженные под Сталинградом. Группа армий «Дон» медленно отходила на запад. В планах верховного командования значилось дойти на плечах отступающего противника до Днепра. Красная Армия, вытеснявшая вермахт с Кавказа и Кубани сталкивалась с возрожденной при оккупационных властях церковной жизнью и с открытым недоверием населения к вернувшимся Советам. Чтобы заручиться лояльностью местных жителей, Кремлю надо было продемонстрировать свою терпимость к Православной Церкви. А что могло лучше сделать это, чем официальное признание Московской Патриархии? Именно поэтому можно предположить, что Сталин специально тянул с разрешением целый месяц, выжидая решающей победы под Сталинградом.

Итак, с февраля 1943 г. открылась новая страница церковно-государственных отношений. В целом, без решающих изменений, они продолжались до сентября 1943 г. и их дальнейшее развитие мы проследим в следующей главе. Теперь же нам следует заострить свое внимание на том, как протекала жизнь внутри самой Церкви в период с июня 1941 г. по сентябрь 1943 г.

К сожалению, до нас дошло очень мало сведений о жизни приходов в рассматриваемый период. Определенно можно сказать, что в 1941 – 1942 годах значительных изменений в жизни простых верующих не чувствовалось. Пока государство инициировало сотрудничество с высшей церковной иерархией, на местах оставалось все по-прежнему, разве что прекратилась антирелигиозная агитация.

Нельзя сказать, что члены Церкви все до единого сплотились в противостоянии немецкой агрессии. Были и те, кто связывал с германской армией надежды на освобождение от «большевистской тирании». Но таких, несомненно, было меньшинство, и они, из страха перед НКВД, старались не выказывать свои мысли. Основная же масса верующих стояла на патриотических позициях, внося посильный вклад в дело борьбы с врагом.

Подтверждением этому служит целый ряд легенд, возникших в церковной среде в годы войны. Самой известной из них является легенда «о спасении Москвы Божией Матерью». Согласно ей, в критические дни ноября 1941 г., когда немецкая армия, ожесточенно сражаясь, подбиралась к Москве, над линией фронта на самолете была провезена икона Божией Матери. Якобы после этого наступление германской армии начало выдыхаться и вскоре остановилось.

Мы не будем отрицать роль нашей Небесной Владычицы в спасении Москвы, но факт провоза Ее иконы на самолете можно поставить под большие сомнения. Во-первых, ни в одном источнике это событие не находит подтверждения. Во-вторых, учитывая политику Кремля после победы под Москвой, представляется невероятным, что большевики запросили Небесной помощи. В-третьих, в том, что в 1941 столицу отстоять удалось, нет никакого чуда. Стратегические просчеты германского верховного командования обрекли операцию «Тайфун» на неудачу чуть ли не с самого ее начала.

Для нас важна не столько сама легенда, сколько факт ее возникновения и широкого распространения. Такое возможно только в среде патриотически настроенных верующих, которые ожидали Божией помощи своей Родине, а не иноземным «освободителям». Но что же реально делали эти верующие в рамках своего прихода для победы в войне?

Приходские общины, поставленные государством в жесткие условия существования, реально могли лишь молиться об успехах русского оружия, проводить патриотическую агитацию и нелегально собирать пожертвования на нужды фронта. Исключением являлись лишь некоторые храмы в прифронтовой полосе, где священники устраивали перевязочные пункты.

Такое положение дел сохранялось до февраля 1943 года. После победы под Сталинградом и присвоения Церкви статуса юридического лица, верующие реально ощутили грядущие перемены. По стране пошли слухи о якобы готовящейся встрече правительства с Патриаршим Местоблюстителем, возросла религиозная активность людей. С весны 1943 г. стали возникать прецеденты передачи местными властями храмов в пользование приходских общин. Правда, делалось это неофициально, без проведения юридической регистрации, но такая практика все более входила в жизнь. Впоследствии, даже высшие лица Коммунистической партии, в том числе Калинин, начали содействовать Церкви в этом вопросе. Епископ Лука (Войно-Ясенецкий) 5 марта 1943 г. писал своему сыну: «Я думаю, что резко изменилось отношение правительства к Церкви: всюду открываются и ремонтируются за счет горсоветов храмы, назначаются епископы, митрополит Николай Киевский назначен членом комиссии по немецким зверствам…» 50.

Однако не стоит разделять оптимизм владыки Луки. Шаги государства на встречу Церкви носили исключительно популистский характер. Полученные послабления являлись временными и объяснялись лишь сложившейся политической необходимостью, о чем мы более подробно поговорим в следующей главе. На деле государство продолжало использовать Церковь в качестве политического козыря (дело о Катынском захоронении) и пристально наблюдало за ней, делая соответствующие выводы. Донесения НКВД служат лучшим тому подтверждением. Так, в июне 1943 г. начальник Управления Наркомата госбезопасности по Пензенской области с тревогой писал в обком ВКП(б): «За последнее время среди верующих слоев населения области широко распространились настроения за открытие церквей. В мае с.г. епископ Филарет (Волокитин Х. Т.) установил связь с активными церковниками в гор. Пензе и районах области, распространил слух, что он направлен в Пензу митр. Сергием, от которого якобы имеет полномочия на открытие церквей. Собрал более 1000 подписей верующих и возбудил ходатайство об открытии церкви в Пензе… Особое влияние на религиозно настроенную массу оказывают бродячие попы, монахи, появившиеся за последнее время в области после отбытия срока наказания и выселения из режимных городов» 51.

По своему духу это обращение в обком не сильно отличается от аналогичных обращений конца 30-х годов. И, надо сказать, слова НКВД не сильно расходились с делом. В этом же обращении отмечается, что за организацию религиозного шествия ста женщин, были арестованы 3 самые активные «церковницы». Советская власть оставалась верной самой себе…

Кратко подытожим сказанное в данной главе. Начавшаяся война явилась тяжелым испытанием для существующей государственной системы. Германское нападение имело своей целью уничтожение советского государства, что вынудило правящую партию большевиков мобилизовать все имеющиеся в их распоряжении средства на борьбу с врагом. Церковь, занявшая патриотическую позицию с самого начала боевых действий, также оказалась в поле зрения советского правительства. Поэтому, с первых же дней войны власти прекращают политику преследования Церкви, надеясь использовать ее в своих интересах. В период с июня 1941 г. по сентябрь 1943 г. церковно–государственные отношения претерпевают длительную эволюцию от невмешательства и осторожного наблюдения, до сотрудничества и взаимных уступок. Однако до начала сентября 1943 г. Московская Патриархия продолжает оставаться на полулегальном положении.

В целом, жизнь «Церкви тыла» протекает без изменений до января 1943г., после чего в стране начинается религиозный подъем, связанный с победами на фронте и уступками со стороны государства. Однако Церковь продолжает находиться под неусыпным контролем государства и о религиозном возрождении в СССР пока говорить не приходится.  

ГЛАВА VI. ЦЕРКОВЬ В ТЫЛУ. СЕНТЯБРЬ 1943 – МАЙ 1945 гг.

В конце августа власти наконец-то откликнулись на многочисленные просьбы митр. Сергия о возвращении из эвакуации. В кратчайшие сроки Патриарший Местоблюститель был доставлен поездом в Москву. 4 сентября в Патриархию позвонил начальник 4 отдела III управления НКВД (по борьбе с церковно-сектантской контрреволюцией) полковник Г. Карпов. Карпов известил Патриаршего Местоблюстителя о желании правительства принять высших иерархов Русской Церкви в любое удобное для них время. Митр. Сергий предложил провести такую встречу безотлагательно.

Встреча состоялась в этот же день. Относительно времени и места ее проведения у исследователей мнения расходятся. М. Шкаровский считает, что состоялась она еще днем, на даче у Сталина, в присутствии Маленкова, Берии и ряда представителей НКВД. Именно на этом совещании и проводились переговоры, результаты которых были озвучены на вечерней встрече в Кремле. В Кремле же, уже в присутствии митр. Николая (Ярушевича) и Алексия (Симанского), с ведением протокола беседы, фактически подводились итоги дневной встречи. Свою точку зрения Шкаровский подтверждает словами Э. И. Лисавцева, которому, яко бы поведал об этом сам Патриарх Сергий 52. Исследователи прот. В. Цыпин и Д. Поспеловский говорят только об одной встрече, ночью в кремлевском кабинете Сталина.

Любая из этих точек зрения имеет право на жизнь, но автор данной дипломной работы более склоняется на сторону Шкаровского. Во-первых, смущает разница в поведении иерархов во время разговора со Сталиным. Цыпин пишет: «Владыки Алексий и Николай чувствовали себя в кремлевском кабинете несколько растерянно, а митрополит Сергий говорил спокойно, «деловым тоном человека, привыкшего говорить… с самыми высокопоставленными людьми»» 53. С какими высокопоставленными людьми «привык» разговаривать митр. Сергий, только что вернувшийся из Ульяновска? Если даже митр. Николай, вот уже почти два года тесно сотрудничающий с правительством, чувствовал себя в присутствии Сталина скованно, то почему так уверен в себе Патриарший Местоблюститель? Он не растерялся даже во время обсуждения вопроса открытия духовных школ, когда Сталин задал каверзный вопрос: «А почему у вас нет кадров?» 54 (последние выжившие из этих кадров находились, естественно, в тюрьмах и лагерях). В ответ на отроенную провокацию, митр. Сергий изящно отшутился: «Кадров у нас нет по разным причинам. Одна из них: мы готовим священника, а он становится маршалом Советского Союза» 55. Остается удивляться такому хладнокровию, если, конечно, итог беседы не был уже известен митр. Сергию.

Во-вторых, сам ход беседы представляется несколько странным. В самом начале, отметив патриотическую деятельность Церкви за время войны, Сталин попросил иерархов высказаться по неразрешенным вопросам между Церковью и государством. И вот тут митрополиты начинают наседать на Сталина с целым комплексом программных вопросов, а именно: о созыве Собора, избрании Патриарха и Синода, духовном образовании, печати, финансовых проблемах и даже амнистии осужденных архиереев. Маловероятно, что такой широкий спектр проблем мог быть поднят спонтанно, без предварительной подготовки. Тем более, что у Патриаршего Местоблюстителя были готовы ответы даже на детальные вопросы, например, какой титул будет носить Патриарх. Но как узнали митрополиты, о чем с ними будут разговаривать в Кремле? И что самое удивительное, глава партии гонителей послушно идет на поводу у «церковников». Сталин не возразил ни по одному из вопросов, даже наоборот, решение некоторых из них он ускорил, например, созыв Собора. Вместо предложенного месяца на подготовку, он решил собрать его «большевистскими темпами» через 4 дня.