Преподобномученик Афанасий, игумен Брестский

и готовыми к отмщению; на земле — семь адских огней, назначенных  для семи смертных грехов; в одном  из них (в огне пламенного гнева) ясно заметил трех людей: папского нунция в папской короне, короля Сигизмунда и гетмана Са­пегу, сидящих в страшной печали за преследование Восточной Церкви.

В горячей ревности по святой вере православной преподобный написал  жалобный лист о притеснениях православных латино-униатами и, закрепив его подписями многих почтенных людей, вручил его Пречистой Богородице Купятицкой, т. е. положил у Ее иконы, моля Ее вступиться и защитить православных от обиды.

 

По отобрании у православных Дубойской обители Афанасий Филиппович был оставлен на послушании в Купятицком монастыре и пребывал здесь в трудах и терпении. В это время (1636 г.) в Купятицкий монастырь пришли листы Петра Могилы, митрополита Киевского (1633—1647), с просьбой собрать милос­тыню на обновление кафедральной митрополичьей церкви Киево-Софийского собора. Просьба была исполнена, и в мае 1637 г. собранные деньги были отправлены митрополиту. Узнав от посланного, что в Купятицах церковь весьма стара, Петр Могила дал «универсальный лист» (общий лист, по которому можно было собирать подаяния на всем Юго-Западе Руси, а не в одной определенной местности или повете) для сбора подаяний на обновление этого храма, а игумен Иларион (Денисович), после совета с братией, возложил это послушание на святого Афанасия и на послушника Онисима Волковицкого. Преподобный отнесся к труду на благо церкви, в которой помещалась Купятицкая чудотворная икона Богоматери, с необыкновенным усердием и ревностью. После совещания, которое происходило в монастырской трапезе, рассказывает св. Афанасий, «вдруг страх весьма великий напал на меня и я сидел у стола точно одеревенелый; ушедши в свою келлию, я затворился и встал пред Всемогущим Богом молиться о своем послушании. Спустя немного, когда я стоял на молитве,

на меня напал такой  страх, что я порывался бежать из келлии, но, удержанный какой-то неведомой силой, остался и долго горько плакал и, хотя в келлии никого не было, я услышал сладкий голос: “Царь московский устроит Мне церковь; иди к нему”. При этом меня точно облило варом, и я снова начал горь­ко плакать, думая: что-то будет». В ноябре 1637 г., когда приближалось время отъезда на сбор, идя от заутрени из церкви, преподобный объявил игумену о своем видении, на что тот ответил: «Брате милый, куда тебя Всемогущий Бог и Пречистая Богородица поведут, туда и иди, а я тут с братией буду молиться, чтобы ты во здравии вернулся к нам; а о чем ты говоришь,

не знаю, как это сбудется, когда у тебя нет и листа, который  выдается от короля, нашего господина».

 

Простившись с братией, прп. Афанасий вошел в притвор церковный и, поручая себя во всем попечению Божию, стал молиться с коленопреклонением; потом через окно взглянул на чудотворный образ Пречистой Богородицы,

и ему послышался из церкви шум, очень страшный. Поверженный  в трепет, он хотел бежать, но потом, собравшись с духом, снова поглядел через оконце, говоря: «О, Пречистая  Богородице, будь со мною». И в ту минуту от чудотворного образа Пречистой  Богородицы послышался ясный голос: «Иду и Я с тобою».

А диакон Неемия, стоя на левом клиросе наподобие иконы (этот диакон за несколько лет пред сим преставился в молодых летах после богоугодных подвигов иноческих) и, как бы заикаясь, вымолвил: «Иду, иду и я с Госпожою моей».

 

Когда св. Афанасий с Онисимом Волковицким приехали в Слуцк (уездный город Минской губернии), архимандрит Шицик отобрал у них листы и все Святки продержал их в большой тревоге, разобидевшись на купятицкого игумена за то, что он отправил сборщиков в Белоруссию без доклада ему, наместнику митрополита; но, устрашенный во сне видением, вернул листы путникам

и сказал: «Делаю это для  Пречистой Богородицы, а не для  вашего игумена; идите с Богом, куда хотите».

 

Оттуда сборщики прибыли  в Кутеинский монастырь близ города Орши.

В монастыре удивлялись их смелому плану идти в Москву за сбором подаяний. Но предостерегали. «Господине отче Афанасие! — говорил наместник монастыря. — Трудно без пашпорта короля, нашего повелителя, идти вам через Смо­ленск и Дорогобуж за границу до Москвы: виленские чернецы и пашпорт имели для милостыни, а много набедствовались».

 

Святой Афанасий был напуган  этими словами, но не оставил своего плана; добыв от кутеинского игумена рекомендательные письма к разным протопопам и православным братствам, преподобный посетил Копыс, Школов, Могилев, Головчин. Но нигде не получил милостыни, потому что перед ним прошли другие сборщики. Вернувшись в Кутеинский монастырь и уже решив ехать назад, в Купятицы, преподобный услышал такой совет от наместника: «Отче Афанасие, брате милый! Жаль мне тебя, что ты, сделав так мало для своего послушания, отъезжаешь домой. Советую тебе: иди через Трубецк до Брянска; хоть и там будет не без труда, однако, волей Божией, попадешь в столицу Московскую».

 

Запали эти слова в  сердце св. Афанасию; передал он их и  настоятелю Кутеинской обители, который благословил его на путь и дал рекомендательное письмо к князю Петру Трубецкому. С разными скорбями и неприятностями путники через Пропойск и Стародуб дошли до Трубецка. Но здешний воевода князь Петр, несмотря на письмо кутеинского игумена, отнесся к сборщикам крайне подозрительно, так как тогда было казацкое восстание под начальством Павлюка и граница оберегалась особенно строго. Трубецкой под угрозой великого наказания велел путникам возвратиться назад, и они уже хотели было ехать домой. Но решили побывать еще в Челнском монастыре. «Когда я, — говорит св. Афанасий, — шел пеший вдали перед конем и молился Господу Богу и Пречистой Богородице, страх великий напал на меня, так что я восклицал громким голосом: “О, Боже мой и Пречистая Богородица, смилуйся надо мною! Что это делается?” В это время мне показалось, будто послушник говорит:

“На что требуешь людской  помощи? Иди в Москву, Я с тобою”. Приблизившись к послушнику, я  спросил его, что он говорил, а  он ответил: “Ничего я не говорил  тебе, я только сержусь на вас, что  мы даром бродим”».

 

Прибыв в Челнский монастырь, преподобный поведал братии, что при помощи Божией намерен добраться до Москвы; на это один из старцев ответил: «Не дойдешь, господине, так как время тревожное по случаю казацкого погрома, но если с тобою, как говоришь, помощь Божия, то можно дойти. Направляйся в Новгород Северский к воеводе Петру Песечинскому; счастье твое, если прикажет тебя пропустить, а тут везде великая охрана».

 

Св. Афанасий послушался этого  совета. На пути к Новгород-Северску на ночлеге в постоялом доме, в глухую полночь, на преподобного напал великий страх и ему почудилось, будто кто-то едет с немалой свитой, слышался голос: «Есть, есть, он тут», а когда все утихло, Афанасий разбудил хозяина и, ничего не сказав ему, просил сию же минуту проводить на Новгородскую дорогу.

В пути, ночной порой, не зная, куда ехать, преподобный, чтобы разогнать  тревогу, начал возглашать акафист  Богородице: «Взбранной Воеводе победительная» — с припевами: «Аллилуиа, аллилуиа», а затем под утро вздремнул. «Отряхнувши сон с очей, — пишет св. Афанасий, — я увидал юношу в мантии, сидящего на нашем коне, поглядывающего взад на нас и указывающего дорогу. Юноша сказал: “Я Неемия, диакон, сожитель ваш купятицкий”. Затем исчез,

а когда взошло солнце, вместе с ним я увидел на небе крест, а  в нем — образ Пречистой  Богородицы с Младенцем, вроде Купятицкого, пронизанный

и окруженный лучами солнечными. И после того, как я в раздумье немало смотрел на него, хотел указать на это чудо послушнику Онисиму, а он, встрепенувшись от сна, начал бить коня, и в тот миг образ стал невидим на небе,

и я уже больше не упоминал ему тогда о видении. Приблизившись  к пограничному селу перед полуднем, мы чудесно миновали стражу воеводы  новгородского: один поселянин того села стоял около дороги, сняв шапку, а когда я поздоровался с ним, сказал мне: “Что это за Госпожа, отче, и куда едет с такой немалой  свитой?” Я не знал, что отвечать ему, только сказал: “Но, но”— и отошел

к саням».

 

Из селения проводила  иноков большая толпа народа и  около церкви во имя св. Афанасия, стоящей за селом в поле, путники  волей Божией перешли границу  и приехали в первое село Московской Руси Шепелево. Здесь они были приняты ласково. Все изумлялись, как это им удалось пробраться около стражи, видели в этом явную помощь Божию инокам-путникам, а одна женщина прямо сказала: «Воистину с ними едет Богородица, если они миновали охрану».

 

10 февраля 1638 г. св. Афанасий  с Онисимом прибыли в Севск, где голова

с другим чиновным людом допытывались, для какой нужды явились путники; узнав, что у них нет пропуска к царю, они сказали, что невозможно им добраться до столицы. Преподобный на это ответил: «Иду по воле Божией

и той иконы, которую даю  вам в отпечатке на бумаге». Тогда  они поверили ему и отошли, не приняв никакого решения. Когда преподобный при закате солнца был в одном лесу, неподалеку от Севска, явственно услышал следующий голос: «Афанасий! Иди к царю Михаилу и скажи ему: побеждай наших неприятелей, ибо уже пришел час; имей на военных хоругвях образ Пречистой Богородицы Купятицкой для помощи и в битвах храбро защищай каждого человека, именующегося православным».

 

Поздно ночью, сбившись с  дороги, странники попали в деревню  Кривцово, в пяти верстах от Севска, и выпросились на ночлег у одного христианина,

у которого был сильно болен сын. Севши около страдальца, св. Афанасий обратился к Всевышнему с молитвой об его исцелении. На следующий день пришел к преподобному хозяин и говорит: «Старче великий, если ты священник, помолись Богу о сыне, чтобы он был здоров». Св. Афанасий, отправивши

с послушником молебен, знаменал больного бумажным образом Пречистой Богородицы Купятицкой. О, дивные дела Божии! Точно как пробужденный

от сна, больной поднялся и вскричал: «Откуда это пришла надежда моя Богородица исцелить меня?» И тотчас встал, возблагодарил  Бога и прислуживал путникам за столом, а люди, бывшие при этом, сильно изумлялись в радости 

и страхе. Отец исцеленного проводил дорогих гостей на Брянскую дорогу

и советовал непременно ехать  в Москву.

 

По отъезде из Кривцов  послушник Онисим доставил много беспокойства св. Афанасию и даже порывался бежать от него, говоря: «Вернемся в Литву, ибо здесь погибнем. Для чего мы терпим такую беду и добровольно отдаем себя еще большим опасностям? Настойчиво стремишься ты быть в столице Московской, не будешь, не будешь!» Преподобный, обратившись про себя

с молитвой к Господу и  Пречистой Богородице, тихо сказал своему спутнику: «Милый брат, побойся  Бога! Ты ведь сам слышал и видел  немало Божиих чудес над нами; зачем  же не рассудительно поступаешь?»  И обстоятельнее раскрыв перед  ним Божественное попечение о  них обоих, наконец сказал: «Нам спутешествуют Пресвятая Богородица по обещанию Своему и Ангел Хранитель наш, которого я ясно видел в лице Неемии, диакона купятицкого».

 

Выслушав это, Онисим попросил у святого прощения и с того времени спутники ехали в полном согласии.

 

Когда спутники прибыли в  Карачевский Воскресенский монастырь, его игумен принял их с любовью и посоветовал взять пропуск к царю от местного воеводы. Выслушав рассказ путников, воевода произнес: «Дивны судьбы Божии! Я об них выведывать не хочу, а каждому деянию Божию простым сердцем верую». И дал им лист и проводника до самой столицы. «Чудесным образом, — говорит преподобный, — доехавши до Московской столицы, будучи за рекою Москвою, на Ордынской улице, в гостинице, и по всей правде написавши историю того, что происходило по дороге по указанию Божию (как тому верую по простоте сердца), подал ее царю московскому на укрепление, охрану и распространение православной веры». Вероятно, история чудесного странствования св. Афанасия, поданная Михаилу Феодоровичу, пришлась вполне

по душе благочестивому царю, и ее составитель, св. Афанасий, был  отпущен домой с богатой милостыней на сооружение церкви во имя Пресвятой  Богородицы Купятицкой. Из Москвы преподобный и его спутник выехали в Неделю Вербную (1638 г.) через Можайск и Вязьму до Дорогобужа, а отсюда Днепром на челноке через Смоленск и Оршу до Могилева, из Могилева 16 июня «возом» через Минск на Вильну и прибыли в Купятицы 16 июля 1638 г.

 

Скоро после того, в 1640 г., монашествующие Брестского Симеонова монастыря просили настоятеля Купятицкого прислать им на игуменство одного из двух лиц: Афанасия Филипповича или Макария Токаревского. Иларион Денисович, не желая пускать от себя ни одного из дорогих трудников, отправил третье лицо, но брестские иноки не приняли его. Тогда решено было кинуть жребий, кому ехать в Брест, Макарию или Афанасию, и по воле Божией жребий пал на св. Афанасия. Расставаясь с ним, Иларион Денисович написал брестским инокам, что «с великой скорбью» отпускает к ним «половину себя самого»

и при этом прибавил: «Спостраждите во всем ему, да со Христом воцаритеся».

 

По прибытии в Брест  на игуменство преподобный прежде всего занялся разысканием старинных грамот, епископских и королевских, которыми утверждались разные права и преимущества за вверенным монастырем. Усмотрев

из сих грамот, что «уния  со старым Римом, принятая вопреки законам  Церкви Восточной, проклята навеки, я, — говорит Афанасий, — открыто  в церкви

и в разных местах объявлял об этом». Открытое заявление произвело  столь сильное действие, что, по словам преподобного, «в месте том Берестейском

и во всем округе того воеводства униаты начали испытывать величайшую тревогу». В следующем (1641) году, в  сентябре, св. Афанасий отправился на сейм, т. е. на собрание государственных чиновников, в Варшаву и выхлопотал

у короля Владислава IV (1632—1648) за его собственноручной подписью грамоту (привилегий), которой подтверждались все старые преимущества православного  братства в Бресте и обеспечивалось на вечное время полная свобода богослу­жения и обрядов по уставу Восточной Церкви. Но по законам царства Польского королевский привилегий не мог иметь силы без утверждения его печатью коронного канцлера или подканцлера. Св. Афанасий молился об этом и даже предлагал деньги, но напрасно.

 

«Будете все униатами, —  говорили хранители печатей просителю, — так мы и даром запечатаем; знайте, что нам от святого отца, папы римского,

под клятвой запрещено  умножать здесь греческую веру».

 

Тогда преподобный обратился  за советом и помощью к православным, сначала к влиятельным духовным особам, прибывшим на сейм. Но и здесь

не нашел он поддержки, так как каждый из них был занят  исключительно своими частными делами и выгодами. «Остальные отцы и монахи, — замечает преподобный, — все  приехали со своими личными побуждениями и говорят одно: у меня довольно церквей, как себе кто хочет, так  пусть и хлопочет, это не мое  дело. О полном и общем успокоении веры православной даже нет