Нищета историцизма К. Поппера

Поппер описал в общих чертах некоторые институциональные условия, от выполнения которых зависит научный и промышленный прогресс. Важно понять, далее, что большинство этих условий нельзя считать необходимыми и что все они вместе взятые не являются достаточными.

Упомянутые условия  не являются необходимыми, поскольку  без этих институтов (за исключением, может быть, языка) научный прогресс, строго говоря, был бы возможен. А в конце концов, и шаг от слова произнесенного к слову письменному, и даже далее, был «прогрессом» (хотя это первоначальное развитие, видимо, не было научным прогрессом в собственном смысле).

С другой стороны, и это  важнее, мы должны понимать, что прогресс однажды может остановиться на наилучшей институциональной организации в мире. Может начаться, например, эпидемия мистицизма. Это бесспорно, поскольку некоторые интеллектуалы действительно реагируют на научный прогресс (или на требования открытого общества) уходом в мистицизм, то ведь так же может реагировать и любой другой человек. Подобную возможность, вероятно, можно нейтрализовать, если придумать новую систему социальных институтов, таких, как институты образования, отвращающих от единообразия и поощряющих разнообразие мировоззрений. Некоторый результат может дать также сама идея прогресса и энергичная её пропаганда. Но все это не может обеспечить надёжный прогресс. Ведь нельзя исключить, скажем, логическую возможность вируса, заражающего всех стремлением к Нирване.

Мы видим, таким образом, что даже наилучшие социальные институты  никогда не защищены. Как говорил Поппер: «институты похожи на крепости; они должны быть хорошо спроектированы и должным образом укомплектованы людьми». Но мы никак не можем быть уверены, что научное исследование привлечёт именно подходящего человека. Мы не можем быть уверены, далее, что найдутся люди, наделённые воображением и умеющие придумывать новые гипотезы. И, наконец, в таких вещах всё зависит от чистой удачи. Ведь истина не очевидна. И было бы ошибкой верить — как Конт и Милль, — что если устранить «препятствия» (они намекали на Церковь), то истину сможет созерцать всякий, кто искренне хотел её увидеть.²⁵

Думаю, результат этого  анализа можно обобщить. Человеческий или личностный фактор неизменно остается иррациональным элементом в большинстве институциональных социальных теорий, или даже во всех них. Противоположная доктрина, которая учит редуцировать социальные теории к психологии, так же как мы пытаемся редуцировать химию к физике. Она проистекает из той ложной мысли, что этот «методологический психологизм» есть необходимое следствие методологического индивидуализма — совершенно неопровержимой доктрины, согласно которой всякое коллективное явление мы должны понимать как результат действий, взаимодействий целей, надежд и мыслей отдельных людей и как результат созданных и хранимых ими традиций. Однако мы можем быть индивидуалистами, не принимая психологизма. «Нулевой метод» построения рациональных моделей — не психологический, но скорее логический метод.

В сущности психология не может быть основой социальной науки. Во-первых, сама психология является всего лишь одной из социальных наук: «человеческая природа» заметно изменяется вместе с социальными институтами, и её изучение предполагает поэтому понимание этих институтов. Во-вторых, социальные науки занимаются главным образом непреднамеренными последствиями, отзвуками человеческих действий. В этом контексте слово «непреднамеренные» не означает «не задуманные сознательно», скорее оно характеризует последствия, которые могут идти вразрез со всеми интересами социального деятеля, как сознаваемыми, так и неосознанными; хотя некоторые люди говорят, что любовь к горам и одиночеству можно объяснить психологически, однако же факт, что если горы любят слишком многие люди, то им не удастся наслаждаться там одиночеством, не является психологическим фактом. А ведь именно такая проблема заложена в самом основании социальной теории.

Тем самым мы пришли к  результату, который резко противоречит всё ещё модному методу Конта и Милля. Вместо того чтобы сводить социологические концепции к казалось бы твердому базису, к психологии человеческой природы, мы говорим, что человеческий фактор в конечном счёте является неопределённым и изменчивым элементом социальной жизни и всех социальных институтов. Действительно, этот элемент в конечном счёте не может быть поставлен под полный контроль, обеспечиваемый с помощью институтов (первым это понял Спиноза); ведь всякая попытка контроля ведет к тирании, то есть ко всемогуществу человеческого фактора, — каприза нескольких людей или даже кого-то одного.²⁶

Но разве невозможно контролировать человеческий фактор с  помощью науки — противовеса капризу? Несомненно, биология и психология могут, или вскоре смогут, решить «проблему преобразования человека». Однако попытки сделать это разрушают объективность науки, а значит и её самое, поскольку в основе той и другой лежит свободное соревнование мыслей, то есть свобода. Чтобы продолжился рост разума и выжила человеческая рациональность, ни в коем случае не надо препятствовать разнообразию индивидов и их мнений, задач и целей (за исключением тех крайних случаев, когда под угрозой оказывается политическая свобода). Даже эмоционально привлекательный призыв к общей цели, сколь бы прекрасной она ни была, является призывом к отказу от всех соперничающих моральных представлений, взаимных критических замечаний и аргументов, берущих в них свое начало. Это призыв к отказу от рационального мышления.

Эволюционист, требуя «научного» контроля над человеческой природой, не понимает, сколь самоубийственно это требование. Главной движущей силой эволюции и прогресса является разнообразие материала, подлежащего отбору. Если говорить о человеческой эволюции, то в её основе лежит «свобода быть необычным и непохожим на своего соседа», «не соглашаться с большинством и идти своей дорогой». Холистский контроль, поскольку он обязательно приводит к уравниванию человеческих мыслей, а не прав, означал бы конец прогресса.²⁷

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение:

Историцизм — движение очень старое. Его старейшие формы, такие как теории жизненных циклов городов и народов, действительно расчистили путь для примитивного телеологического взгляда, усматривающего за слепыми, казалось бы, велениями судьбы скрытые цели. Хотя это прорицание и далеко от научного образа мышления, оно оставило отчетливые отпечатки даже на самых современных историцистских теориях. Каждая версия историцизма выражает такое чувство, как если бы нас уносили в будущее какие-то непреоборимые силы.

Однако современные  историцисты, кажется, не осознают древности  их доктрины. Они верят (и что еще можно ждать от тех, кто обожествляет модернизм?), что их разновидность историцизма есть самое последнее и самое смелое достижение человеческой мысли, достижение прямо-таки ошеломляюще новое, настолько, что мало кто готов его постичь. Они убеждены, что именно они открыли проблему изменения — одну из старейших проблем спекулятивной метафизики. Противопоставляя свое «динамическое» мышление «статическому» мышлению всех предшествующих поколений, они убеждены, что их успех стал возможен лишь благодаря тому факту, что ныне мы «переживаем революцию», которая настолько ускоряет наше развитие, что социальное изменение можно теперь пережить непосредственно, в течение одной человеческой жизни. Все это, разумеется, чистейшая мифология. Серьезные революции происходили и до нас, и со времен Гераклита изменение открывали много раз.

Представлять столь  почтенную идею дерзновенной и революционной — значит, на мой взгляд, предаваться бессознательному консерватизму. И мы, задумавшись об этом огромном энтузиазме по отношению к изменению, вполне можем поинтересоваться, а не одна ли это сторона амбивалентной установки, и не содержится ли в последней некое внутреннее сопротивление, столь же огромное, подлежащее преодолению. Если бы это так и было, то нашел бы объяснение тот религиозный пыл, с каким эта древняя и погибающая философия объявляется новейшим, а потому величайшим откровением науки. В конце концов, разве историцисты не могут бояться перемен? И не эта ли боязнь изменения делает их совершенно неспособными разумно реагировать на критику? Не она ли делает других людей столь отзывчивыми по отношению к их учению? Историцисты словно пытаются возместить себе утрату неизменного мира, цепляясь за веру в то, что изменение можно предвидеть, поскольку им правит неизменный закон.

 

 

 

 

 

 

 

 

Библиография:

 

1. Поппер К. Нищета историцизма // Вопросы философии. — 1992. — № 8. — С. 49—79; № 9. — С. 22—48; № 10. — С. 29—58.

2. Поппер К. Нищета историцизма. Пер. с англ. — М.: Прогресс-VIA, 1993. —

187 с.

3. К. Поппер «Предположения и опровержения» М. АСТ 2004.

4. Сборник «Структура научных революций» Томас Кун. М. АСТ 2003.

5. Т. Кун «Объективные, ценностные суждения и выбор теории» стр. 61-83.

6. Т. Кун «Логика открытия или психология исследования?»

7. К. Поппер «Нормальная наука и опасности, связанные с ней»

8. Радугин А.А.  Философия: курс лекций. М.: Центр, 1997.

9. К. Поппер Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983.

10. Грязнов Б.С. Философия науки К. Поппера // Грязнов Б.С. Логика, рациональность, творчество. М.: Наука, 1982.

11. В.Н. Садовский  «Карл Поппер, Гегелевская диалектика 
и формальная логика» // Вопросы философии.— 1995.— №1.— С. 139—148.

12. Кун Т. Структура научных революций. М., 1975.

13. Яковлев Ю.В. Формирование постиндустриальной парадигмы: истоки и перспективы // Вопросы философии, 1997, №1, С.3-17.

14. Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей запада. М.: Логос, 1996. 

¹ Т. Кун «Объективные, ценностные суждения и выбор теории» стр. 61-83.

² Т. Кун «Логика открытия или психология исследования?»

³ Кун Т. Структура научных революций. М., 1975, С.273

⁴ Кун Т. Структура научных революций. М., 1975, С.278

⁵ Кун Т. Структура научных революций. М., 1975, С.279

⁶ Кун Т. Структура научных революций. М., 1975, С.117

⁷ Яковлев Ю.В. Формирование постиндустриальной парадигмы: истоки и перспективы // Вопросы философии, 1997, №1, С.3-17.

⁸ Кун Т. Структура научных революций. М., 1975, С.24

⁹ Кун Т. Структура научных революций. М., 1975, С.276-277

¹⁰ Кун Т. Структура научных революций. М., 1975, С.111

¹¹ Кун Т. Структура научных революций. М., 1975, С.20

¹² Кун Т. Структура научных революций. М., 1975, С.193

¹³ Кун Т. Структура научных революций. М., 1975, С.201

¹⁴ Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей запада. М.: Логос, 1996, С.61-82

¹⁵ Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей запада. М.: Логос, 1996, С.61- 82

¹⁶ Поппер К. Нищета историцизма // Вопросы философии. — 1992. — № 8. — С. 49—79

¹⁷ Поппер К. Нищета историцизма // Вопросы философии. — 1992. — № 8. — № 9. — С. 22—48

¹⁸ Поппер К. Нищета историцизма // Вопросы философии. — 1992. — № 8. — С. 29—58.

¹⁹ В.Н. Садовский «Карл Поппер, Гегелевская диалектика и формальная логика» // Вопросы философии.— 1995.— №1.— С. 139—148.

²⁰ Грязнов Б.С. Философия науки К. Поппера // Грязнов Б.С. Логика, рациональность, творчество. М.: Наука, 1982. С.20 – 24.

²¹ К. Поппер Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983. С. 43 – 49.

²² К. Поппер Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983. С. 58 - 61

²³ К. Поппер «Предположения и опровержения» М. АСТ 2004. С. 42.

²⁴ Радугин А.А. Философия: курс лекций. М.: Центр, 1997. С. 89 – 91.

²⁵ Т. Кун «Логика открытия или психология исследования?». С. 69 – 70.

²⁶ Поппер К. Нищета историцизма. Пер. с англ. — М.: Прогресс-VIA, 1993. — С. 163.

²⁷ К. Поппер Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983. С. 112.