Понятие насилия в политической философии

    Отдельно  стоит вынести его рассуждения  о насилии во благо и понятие  ненасилия.

    Первый  вопрос вызван тем, что насилие всегда воспринимается как некое отрицательное  и негативное и как следствие  продолжаются дискуссии на тему возможности нравственного оправдания насилию, возможности вывести исключения.

    Он  приводит в пример два случая, при которых насилие допускается:

• Если насилие предотвращает еще большее насилие.
• Осуществляется во благо тех, кто подвергается насилию.

    Внешне логичные аргументы подвергаются критике¹⁴. Чтобы противостоять насилию насилием, второе должно быть больше первого, в доказательство приводится пример история оружия. Соответственно насилие, направленное на насилие только множится.

    Второй аргумент не менее уязвим, ведь определить со стороны во благо ли действующее насилие – значит сделать этический выбор за других. Оба рассматриваемых аргумента имеют между собой нечто общее: в них насилие рассматривается в качестве вынужденного средства и оправдывается целью, будущим благом. Однако в данном случае формула «цель оправдывает средства» не действует, так как средство (насилие) не ведет к цели, если под целью понимать общество без насилия.

    Стоит вернуться к главному принципу морали, который заключается в том что она не может быть превращена в средство, она – признак цели. Нравственно-гуманистическая формула в единстве целей и средств, как содержательном, так и субъективном. Цели в современном мире могут иметь характер претендующий на истину, ориентированные на мораль, но подлинность этих устремлений проявляется именно в средствах. Следовательно, если целью ставится общество без насилия, то прийти к нему насильственными методами нельзя.

    Гусейнов  выделяет особое понятие ненасилия, оно отличается тем что воли акторов не выстраиваются в иерархию в постоянной борьбе за власть, а в том что они стремятся к солидарному слиянию. Ненасилие исходит из убеждения в самоценности каждого человека как свободного существа и одновременно взаимной связанности всех людей в добре и зле. В основе ненасилия лежит концепция, согласно которой человеческая душа является ареной борьбы добра и зла, как писал Мартин Лютер Кинг, «даже в наихудших из нас есть частица добра, и в лучших из нас есть частица зла»¹⁵.

      Ненасилие как нормативная программа делает акцент на доброе начало в человеке, на то, чтобы усиливать его путем культивирования и сложения. Этим оно существенно отличается от насилия, как и в целом от властных отношений, которые направлены прежде всего на то, чтобы ограничивать, блокировать деструктивные, разрушительные проявления человеческой свободы. понятия насилие и ненасилие нельзя понять вне соотнесения друг с другом.

    Таким образом насилие и ненасилие  по Гусейнову представляют собой  разные перспективы и борются  за справедливые отношения в обществе. Те есть существует позиция связывающая насилие, покорность и ненасилие, где последнее предполагает более высокую ценность, чем ответное насилие.

    Ненасилие как самостоятельное понятие  выходит на более продвинутый ценностный уровень, оно становится «постнасильственной» стадией в борьбе за социальную справедливость.

    Ответное  насилие и активное ненасилие  — разные ступени, стадии зрелости человеческих усилий, направленных на борьбу за социальную справедливость. Ненасилие переводит цели и средства борьбы в качественно однородную нравственную плоскость, направлено на устранение не только эмпирических результатов несправедливости, но и их внутренних оснований, оно разрывает цепь насилия, поднимает человеческие отношения на другой уровень.

    §2 В. Межуев: о моральном оправдании насилия

    В оценке В. Межуевым возможности морального оправдания насилия  мы видим то точно такое же отрицание, по тем же основаниям. Моральное оправдание подрывает саму мораль и расширяет и без того увеличивающиеся способы насильственного воздействия. Обращаясь к политике как и большинство российских политических философов он считает что мораль – закон и главный ориентир для политики, это проявляется в отсутствие господства, когда все члены общества находятся в равных условиях.

    В отличие от политологов, для которых предметом является власть. Политический философ в политике видит нечто большее, выше власти ставится политическая свобода, основой которой является мораль.

    Вводя понятие "политическая мораль", Межуев тем самым ставит нас перед следующей дилеммой: либо помимо политической морали нет никакой другой морали, либо она - одна из многих моральных систем, каждая из которых имеет силу только для определенного вида деятельности. В обоих случаях возникает вопрос - зачем вообще нужна еще какая-то общечеловеческая мораль, что служит для нее основанием?

    По  его мнению, основанием является свобода. При этом если политическая свобода и подчиняется какому-то закону, то только моральному. Мораль - единственная форма законодательства для свободы. Свобода не тождественна морали, но без последней способна обернуться произволом и насилием. Короче, морально все то, что не ущемляет свободу других. В таком истолковании мораль, действительно, трудно сочетается с политикой, если понимать под последней "стремление к участию во власти или к оказанию влияния на распределение власти" (Макс Вебер). По его же словам, "тот, кто занимается политикой, тот стремится к власти", а власть, тем более государственная, "есть отношение господства людей над людьми, опирающееся на легитимное насилие как средство".¹⁶ 

    Власть, по его мнению, не может обойтись без насилия, однако насилие морально оправдано, если имеет своей целью общее благо. Мораль, исключающая всякое насилие, здесь неприменима, уступая место политической морали, оправдывающей насилие, коль скоро оно руководствуется благом всех, народа в целом - его внешней безопасностью и жизненным благополучием. В научной литературе я не знаю лучшей постановки вопроса о профессиональной этике политика, чем та, которая дана Максом Вебером. Политик обязан считаться с последствиями, возлагая ответственность за них на самого себя (этика ответственности). Именно в качестве политически ответственного существа, отвечающего перед людьми за свои действия и поступки, политик, даже прибегая к насилию в интересах большинства, может в определенном смысле считаться моральным.

    Из  этого выводится необходимость  существования особой политической морали, применимой в сфере политики. Но как действующая власть главной законодательной инстанцией является, все же не мораль, а право. Подчеркивает значимость легальности и легитимности власти, где без последнего применяемое ею насилие незаконно. «Носителем морального начала является народ - не в том смысле, что он сознательно устанавливает моральные нормы, является творцом морали, моральным законодателем, а просто по факту своего существования. Его желания по сути своей расходятся с желаниями политиков. Он не хочет власти, не хочет славы, его помыслы ограничены лишь стремлением к собственному выживанию. Желая блага для себя, он желает их и для других, признавая за каждым право на достойную жизнь. Политика, следовательно, моральна в случае своего совпадения с народной перспективой, своего соответствия тому, что народ хочет для себя. Такая политика морально оправдана и когда прибегает к насилию».¹⁷

    На  современном этапе появляется другая проблема. Народ не настолько разумен  как это представлялось. Он атомизирован, представляет из себя серую массу и возможно не может служить основанием морали, так как ищет только удовольствий. Если каждый сам за себя, то к кому или к чему должна апеллировать политическая мораль? Может ли индивид, живущий частным интересом, быть моральным существом? В нем ли должна искать свое основание политика, желающая быть моральной? Общее благо - не просто механическая сумма частных интересов. Их защита - задача не морали, а права. Зачем такому обществу еще и особая политическая мораль? В чем ее необходимость при наличии развитого и достаточно действенного правосознания? Все эти вопросы ставит перед собой В. Межуев. Но заключительное его мнение в том что, моральное оправдание насилия (взамен правового или вдобавок к нему), даже если оно руководствуется соображениями общей пользы и народной перспективы только расширяет границы применения насилия, но и подрывает саму мораль.

    Причины атомизированности вызваны появлением «свободы от». В своей работе Эрих Фромм описывает причины её возникновения  и главный вывод, который существенен для понимания заключается в том, что большинство бежит от этой свободы не «позитивно» через развитие творческих способностей и самореализации, а «негативно» через нанесение себе вреда, физического и др. насилия по отношению к себе.¹⁸ Такое общество несомненно не может стать основой морали. О том куда делось зло в насилии и какие формы оно может принимать в следующей главе.

Глава III: Насилие его характер и причины в современном мире 

§1 Прозрачность Зла и обеление насилия

    Бодрийар в своей работе «прозрачность Зла» ставит филосовской проблемой, во что превратился современный мир, куда делось Зло и как трансформировалось присущее ему насилие. В первых главах он описывает транссуществование всех сфер, а именно их перемешивание, когда все находится во всем. Так как ограничится одной сферой политического невозможно Зло проникло повсюду: «анаморфоз всех современных форм Зла бесконечен. (В обществе, которое, встав на путь профилактики и умерщвления своих естественных отношений, обеления насилия, искоренения своих начал и всех проклятых аспектов методами эстетической хирургии, хирургического облагораживания отрицательного, не желает иметь дела ни с чем, кроме четкого управления и дискуссий о Добре, в обществе, где больше нет возможности говорить о Зле, — в таком обществе Зло трансформируется в различные вирусные и террористические формы, преследующие нас.)»¹⁹

    Мы  располагаем одним оружием –  принципом Зла— отрицание западных ценностей прогресса, рациональности, политической морали, демократии и т. п. Отрицание всеобщего согласия в отношении всех значимых вещей придает ему сатанинскую энергию отверженного, ярость проклятия. Он говорит, что наша политическая власть сама по себе есть не что иное, как видимость собственной деятельности. Потому что власть существует только благодаря этой символической возможности указывать на Инакого, на Врага, на цель, угрозу, Зло. Сегодня власть уже не обладает такой возможностью и, соответственно, не существует оппозиции, которая могла бы или желала бы указать на власть, как на источник Зла.

    Поскольку мы стремимся к отбеливанию отношений  в обществе, согласно либеральным и демократическим ценностям, и не в силах оспорить права человека, мы продолжаем за все это бороться с последними очагами любой иной воли не попадающей и противостоящей нашей концепции мира. Противопоставить мы можем лишь права человека, Бодрийяр называет их скудным ресурсом, который сам по себе является частью политического синдрома иммунного дефицита. Таким образом, законность, и добропорядочность, и, наконец, сам разум становятся «сообщниками проклятия».

    Главная брешь нашего мира не остается незамеченной. Узурпация западными ценностями ведет к тому, что мир начинает трещать по швам. Где же нашлись слабые места «общепринятой идеологии» и сильная воля, которая показывает нам её беспомощность?

    Это современный мир ислама, теперь он не похож на то что существовало в средние века. Он бросает вызов  и стремится образовать пустоту  вокруг наших ценностей, и делает это не специально, не противостоянием не с целью победы. В этой работе автор ссылается на книгу "Ремесло заложника" Ален Боске где тот показывает, как частица западного мира, оказавшись в пустоте, не может и даже не хочет вернуться в свою среду обитания, будучи обесцененной в своих же собственных глазах, а более всего потому, что и ее страна, и ее сограждане также унижены своей вынужденной пассивностью, повседневной трусостью, позорными и по существу бесполезными переговорами.²⁰

    Запад видит свою политическую беспомощность, он довел себя до абсурда в ценностях и правах. В работе иронично подмечается, что мы умеем произносить только речи о правах человека — об этой благоговейной, слабой, бесполезной, лицемерной ценности, которая зиждется на просвещенной вере в естественную силу Добра, на идеализации человеческих отношений (тогда как для Зла не существует иной трактовки, нежели само Зло).

    "Право  на жизнь" заставляет трепетать  все набожные души до того  момента, пока из него не  выводят логически право на  смерть, после чего его абсурдность становится очевидной.

    Почему  бы не потребовать «права» быть мужчиной или женщиной? Или же Львом, Водолеем или Раком? Но что значит быть мужчиной или женщиной, если на то существует право? Очаровательно то, что жизнь  поставила вас по ту или другую сторону, а играть предстоит вам самим. И разрушать это правило символической игры не имеет никакого смысла. мы дожили до права на труд. До права на безработицу! До права на забастовку! Никто уже даже не замечает сюрреалистического юмора таких вещей, говорит он. Бывает, однако, этот черный юмор прорывается наружу. Такова, например, ситуация, когда приговоренный к смерти требует для себя права на казнь вопреки всем лигам защиты прав человека вместе взятым, бьющимся за его помилование.²¹

    Право, как защита от насилия, приобретает кривизну, и если какая либо вещь требует установления права, то это означает, что сама эта вещь приближается к своей гибели. Так, право на воду, воздух, пространство "скрепляет подписью" быстрое исчезновение всех этих элементов. Право на ответ указывает на отсутствие диалога и т. д.