Автор работы: Пользователь скрыл имя, 13 Ноября 2013 в 10:35, курс лекций
Процесс наименования издавна привлекал внимание как лингвистов, так и психологов. При этом встречались разные подходы к выяснению этого '"процесса, ставились различные цели его исследования. Совершенно ясно, однако, что проблема эта специфически психолингвистическая, что выяснение ее в рамках одной психологии так же, как и в рамках одной лингвистики, едва ли возможно. Потому, пожалуй, уместно начать обзор психолингвистических работ в области изучения лексики именно с наименования.
приемы. Последние состоят в том, что испытуемые в той или иной форме сами называют шкалы, характерные для данного слова или группы шкал. Так, в ходе ассоциативного эксперимента со словом год устанавливаются такие прилагательные, ассоциируемые с ним, как новый—старый, длинный—короткий, теплый—холодный; устанавливаются и, прилагательные, ассоциирующиеся с другими обозначениями времени. Шкалы для эксперимента с этими временными словами отбираются с учетом тех, которые были, таким образом, названы самими испытуемыми [Клименко, 1970, 45]. Этим не исчерпывается проблематика шкал, применяемых в осгудовских экспериментах. В некоторых работах экспериментаторы приходят к заключению о целесообразности устранения из шкалы нулевого деления, и к словесному обозначению делении шкал [Клименко, 1965; Wells and Smith, 1960; Клименко, 1968, 185] ^ что, видимо,.. тоже требует особого обсуждения и дальнейшей экспериментальной проверки; при словесном обозначении делений шкалы в разных языках могут быть избраны разные формы антонимов; прилагательные (какого рода?) или наречия; кстати, и сам' отбор шкал, конечно, должен проводиться с учетом конкретного языка, на материале которого ставится эксперимент. Едва ли выполнимо в рамках методики резонное желание установить иерархию шкал, высказанное критиками Осгуда [Апресян, 1963, 141], не видно и путей преодоления ситуации, когда одни и те же шкалы с одними подопытными словами понимаются в прямом смысле, а с другими — в переносном (например, шкала твердый—мягкий со словами камень
и человек).
Важнейшей частью интерпретации экспериментальных данных у Осгуда и его сотрудников является измерение «семантического дифференциала». Семантический дифференциал — это расстояние между точками, соответствующими словам в «семантическом пространстве» Осгуда. Осгуд и его сотрудники отмечали, что «значение слова у индивида — точка в семантическом пространстве; значение слова у группы индивидов — центростремительная тенденция «облака» таких индивидуальных точек» I Osgood а. о., 1957,"~9У]. Б связи этим надо, видимо," учитывать, что семантический дифференциал для группы индивидов — это расстояние между средними показаниями данных индивидов, между той центральной точкой, к которой — по мнению исследователей — стремятся индивидуальные значения (хотя отсутствие динамичности в характеристике значения у каждого отдельного индивида ведет к чисто фигуральному толкованию слова «стремится», а наличие многозначности у многих слов ведет к. возможности разного понимания подопытного слова разными испытуемыми, что мешает целенаправленности этого стремления. В принципе семантический дифференциал мог быть вычислен без распределения шкал по факторам.
Представляется, что Осгуд и его сотрудники несколько преувеличивали важность семантического дифференциала как некоторого существенного показателя значения. Дело в том, что этот показатель не только не характеризует в достаточной мере значение каждого из сравниваемых слов, но и не раскрывает сколько-нибудь достаточно характер отношения между словами. В самом деле, он не направлен,— экспериментально показано, что одинаковые расстояния могут характеризовать очень различные отношения между словами. Так, к примеру, расстояние 1,0 было получено между такими парами слов: час—век, год—сезон, сутки — апрель, июль — час, июль — прошлое, месяц—время, береза-время, воскресенье — завтра, воскресенье — неделя, утро — завтра и др. Хотя расположение этих слов в трехмерном осгудовском пространстве и может получить некоторую содержательную трактовку, а потому и расстояния между словами объяснимы в свете этой трактовки, едва ли само по себе расстояние несет достаточную информацию; синонимы, например, слова момент, миг, мгновение оказываются на расстоянии друг от друга в 0,3, 0,7, 1,0, слова, достаточно далекие по значению, оказываются ближе, чем синонимы {год — век — 0,3, а столетие — век 1,1). Таким образом, семантический дифференциал лингвисты не могут рассматривать как самый ценный результат в исследованиях Осгуда. Более ценными представляются другие показатели, которые получаются путем применения этой методики.
Критики Осгуда справедливо указывали на еще один существенный недостаток его результатов: эти результаты необратимы. То, что некоторое слово имеет в семантическом пространстве, скажем, координаты 1,09;—1,85; 0,77, не дает нам оснований утверждать, что это такое-то конкретное слово. В трехмерном пространстве могут, вообще говоря, в одной точке или на минимальном расстоянии друг от друга (таком, что оно может быть объяснено статистической ошибкой) совпасть два совершенно различных слова. Нет пока что падежной и достаточно общей интерпретации расстояния между словами, нет пока и относительной топологии отдельных семантических подсистем в семантическом пространстве. Нет содержательной трактовки тех или иных фрагментов семантического пространства, а возможно, что ее и не может быть. Вероятно, если бы не происходило объединения шкал по факторам, в определенной мере сохранилась бы обратимость показаний испытуемых. То самое слово, которое имеет указанные выше координаты в трехфакторном пространстве, получило у испытуемых такие оценки по некоторым шкалам: очень короткий, очень маленький, очень быстрый, хороший, скорее простой; остальные признаки по шкалам оказались слабо выраженными. Если знать, что речь идет о существительном со значением отрезка времени, на основании указанных оценок уже легче угадать (как в игре в «двадцать вопросов»), что оценено обозначение малого отрезка времени. Действительно, речь идет о слове миг. Существенным моментом в наших рассуждениях было знание того, что речь идет об отрезке времени. Эта информация не могла быть извлечена из оценок по шкалам. А это свидетельствует о том, что в экспериментах по методике Осгуда оценивается фактически не всё значение, а лишь некоторые его компоненты. Метод угадывания слов по данным их определения в толковых словарях был применен Г. Вернером и Э. Каштаном [Werner and Caplan, 1959]; заметим, что в этих словарях дается и та предметная информация, которой недостает в результатах Осгуда. Слово миг, например, в словаре получает такое толкование: «очень короткий промежуток времени». Поскольку такой предметной информации в оценках по шкалам не заключено, и в том случае, когда мы прибегаем к оценке не по факторам, а по конкретным шкалам, нельзя говорить о полной обратимости методики. Беда тут еще и в том, что не вполне ясно, какая именно часть значения подвергается оценке в экспериментах Осгуда.
Значение работ Осгуда_ и его сотрудников для изучения лексической семантики психолингвистическими методами, думается, не в его известной модели значения слова как части поведения, параллельного тому, которое могло быть вызвано означаемым, тесно связанной с бихевиористской концепцией Осгуда в психологии. Смысл работ Осгуда и не в том, что ему и его сотрудникам удалось будто бы «измерить значение», ибо неизвестно, строго говоря, что именно измерял Осгуд, и сомнительно, что вообще можно измерить значение.
С точки зрения лингвистической очевидны некоторые непреодолимые недостатки методики Осгуда. И вместе с тем было бы неверно отрицать ее значение и целесообразность ее применения в некоторых конкретных целях. Следует согласиться с рецензентами Осгуда в том, что хотя он и не достиг того, что было поставлено задачей, его методика показала возможности (и ограничения) экспериментального изучения некоторой части значений, дала некоторые интересные результаты в области изучения этой части, показала путь перехода к более сложному, нежели дихотомический, анализу проявления семантических признаков...» словах [Апресян, 1963, 142; Weinreich, 1958].
ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ ИЗУЧЕНИЕ СОЧЕТАТЕЛЬНЫХ СТАТИСТИЧЕСКИХ И СТИЛИСТИЧЕСКИХ СВОЙСТВ СЛОВ
При помощи психолингвистических приемов могут быть подвергнуты изучению не только те аспекты значения, о которых говорилось в предшествующих параграфах, но также и некоторые другие свойства слов: их сочетательные потенции (валентности), их статистические характеристики, а также их стилистическая принадлежность (которую, впрочем, можно рассматривать: и как один из элементов значения).
Прежде всего надо отметить, что психолингвистические экспериментальные возможности привлекать и к дальнейшему исследованию вопроса о слове как центральной единице лексикологии в психолингвистической литературе обсуждался и решался в общем утвердительно вопрос о слове как единице принятия решения при восприятии текстов. Вместе с тем иногда высказываются мысли о том, что единицами хранения в памяти могут оказаться не слова, а, например, морфемы. Не исключая того, что морфемы могут входить в словарь, можно высказать предположение о том, что лишь некоторая часть слов порождается в процессе речи — это слова с совершенно прозрачной морфологической природой; вместе с тем нельзя исключить и возможности того, что в некоторых случаях единицами хранения оказываются не отдельные слова, а некоторые их совокупности (например, фразеологические сращения). Этот вопрос, как и вопрос об «отдельности» слова, мог бы стать предметом специальных психолингвистических разысканий, ориентированных на языки разных типов как по морфологической природе, так и по степени стандартности и т. п. При этом, видимо, не следует фонетические аспекты распознавания слова отрывать от семантических аспектов и наоборот, ибо слово, как это ни банально звучит, представляет собой единство' звуковой оболочки и значения.
Для изучения сочетательных свойств слов, для исследования лексической сочетаемости в психолингвистике целесообразно применение синтапдатических методик, в которых слово оказывается не вырванным из текста, а так или иначе сопоставимым с текстом. Конечно, и в методиках такого рода нельзя полностью избавиться от искусственности, присущей, видимо, вообще большинству массовых психолингвистических экспериментов, но можно надеяться, что при их использовании будут обследованы некоторые черты, не поддающиеся анализу в оторванных от текста заданиях.
Одна из простых синтагматических методик представляет собой разновидность ассоциативного эксперимента, в котором ограничением, накладываемым на ответы испытуемых является просьба к ним дать слова, составляющие с данными словами осмысленные словосочетания (например, дать определения или сказуемые к существительным, дать объекты — дополнения к глаголам, дать определяемые существительные к прилагательным). К слову любовь, например, в материалах эксперимента, проведенного Н. А. Щепкнной, наиболее часто были названы определения сильная, светлая, большая, чистая, нежная, первая, страстная; к слову ненависть — лютая, сильная, жгучая; к слову обида — большая, горькая, сильная, смертельная и т. п. Такие определения дают разностороннюю характеристику определяемого явления; например, "погода" "определяется в функционалъно-прагматическом плане (благоприятная, нелетная, подходящая); с точки зрения общей оценки (хорошая, нормальная, прекрасная, плохая), с точки зрения эмоциональной оценки (веселая, противная) ; при характеристике места (ленинградская, южная), времени (зимняя, октябрьская)," устойчивости (переменная), температуры (холодная, жаркая), "влажности"(сухая, мокрая).; по специальной! характеристике (дождливая, ясная, ветреная, морозная). Подобная методика как бы связана с осгудовским анализом слова на различных шкалах и с дистрибутивным анализом значений слов. Разумеется, как и при использовании других ассоциативных методик, анализ полученных материалов требует определенных коррекций, связанных с возможными помехами (ср. у испытуемых-медиков реакции па слово боль: колющая, тупая, режущая, видимо, менее типичные для испытуемых других профессий). Подобные эксперименты позволяют установить некоторые существенные" черты семантического отличия одного "слова"от "другого. Зёркальные эксперименты и эксперименты на угадывание определяемого по заданным (наиболее частым) определениям дают в таких случаях возможность построить довольно интересные модели по крайней мере для некоторых семантических групп слов.
Более развернутые синтагматические фрагменты" тоже могут быть реализованы для изучения лексики. Испытуемым могут быть предложены например, неоконченные предложения, в которые надо вписать дописать одно-два слова. Варианты ответов при достаточно, ограничивающем, контексте можно рассматривать как своего рода синонимы, как представители тесной семантической группы слов. Так, например, в предложение «С тех пор прошло несколько..7» вписывались слова: лет, дней, месяцев, недель, часов, что указывает на их эквивалентность и семантическую близость. Подобные результаты могут быть получены и в том случае, когда испытуемым предлагается заменить некоторое слово в предложении другим словом [Клименко, 1969, 19 и ел.]. Сюда же могут быть отнесены эксперименты, в которых испытуемым предлагается оценить допустимость некоторых предложений, что при соответствующем подборе текстов дает возможность выделить оценки, характеризующие возможность употребления слов в тех или иных контекстах, т. е. получить некоторые семантические характеристики слов. К синтагматическим методикам относятся и различного рода тексты, направленные на рассмотрение возможностей лексической сочетаемости. Так, можно испытуемым предложить дать оценки некоторым сочетаниям. Оказывается, например, что сочетание час тому назад получает (при пятибалльной шкале) оценку 4,9, а сочетание несколько мигов оценку 1,8. Очевидно, что это указывает на полную возможность первого и нереальность второго сочетания. Интерес, разумеется, представляют и многочисленные переходные оценки, показывающие допустимость сочетаний типа целое мгновение или поздний январь, но определенную их ограниченность, выразившуюся в оценке 2,8 [Клименко, 1970, 107 ]. Изучение лексической сочетаемости может использоваться как для характеристики свойств сочетаемого слова, так для анализа сочетаемости как таковой. Последняя цель преследовалась, например, в экспериментах М. М. Копыленко [Копыленко, 1965], когда испытуемым предлагалось (подобно тому, как это делалось в приведенном опыте) оценивать некоторые сочетания, а в другой части опыта — строить сочетания слов. В последнем случае 'испытуемым предлагалось ответить на вопрос: «с каким из данных глаголов вы бы предпочли соединить данное существительное» (породить, возбудить, вызвать и т. д.; любовь, уныние, грусть, ликование, радость, презрение и т. д.). В результате экспериментатор получил данные о более широких сочетательных возможностях глагола вызвать', вместе с тем отчетливо выделились и такие сочетания как будить отвагу, мужество, надежду; породить боязнь, веру и т. д., которые свидетельствуют о возможностях глаголов будить, породить и других в более четко очерченных специализированных ситуациях.
При изучении лексической сочетаемости психолингвистическими методами едва ли ни главная трудность состоит в том, что испытуемые не проводят в достаточной мере различий между грамматической и лексической отмеченностью. Это видно из того, что обычно грамматически возможные, но лексически не приемлемые сочетания у некоторых испытуемых получают сравнительно высокие оценки, что сказывается и в суммарной оценке. Поэтому путь совершенствования приемов изучения сочетаемости, видимо, в том, чтобы по возможности отчленить собственно лексическую задачу от грамматической. В этом смысле для изучения сочетаемости продуктивнее конструктивные, а не оценочные эксперименты; без последних, однако, тоже трудно обойтись, так как в конструктивных экспериментах имеется тенденция к большей сосредоточенности ответов вокруг наиболее типичных, а менее типичные ответы оказываются вне эксперимента. Едва ли следует ожидать положительных результатов от чересчур жестких заданий экспериментатора, скорее надо искать возможности в самом материале текста, в направленности задания, но не в его жесткости, не учитывающей возможных колебаний испытуемых.
Наличие в сознании испытуемых некоторых статистических параметров слов находит свое выражение во многих случаях, когда входе экспериментов слова располагаются в соответствии с общестатистическим распределением в языке. Так, в синтагматических опытах с вставкой или дописыванием слов последние появляются примерно в том же порядке, в котором они расположены в частотном словаре [Клименко, 1964, 80]; прирост новых слов в ассоциативных экспериментах происходит примерно по той же закономерности, которая была показана Ф. Папом для прироста новых слов в тексте; частотность слова серьезно влияет на его запоминаемость [П. Фресс, Ж. Нуазе, К. Фламан — Problemes, 1963, 157 и ел.].
В ряде работ специально изучалось отражение в сознании испытуемых вероятности пли иначе — частотности слов. Субъективную оценку частоты слов испытуемыми на русском материале изучали"]?. М. Фрумкпна [1966] и А. П. Васплевич [1968]. Эту оценку можно «извлечь» при помощи различных методик. Наиболее результативна из них та, при которой испытуемому предлагается распределить предъявленные слова по частотным группам. Путем последовательного распределения слов в нескольких сериях опыта и получается шкала их относительной частоты, коррелирующая с соответствующими данными частотных словарей. Можно думать, что имеющиеся расхождения между субъективно определяемыми и имеющимися в словарях частотами некоторых (в основном обиходных) слов были бы значительно меньше, если бы частотные словари учитывали реальную обиходную речь.