Восприятие И. Ф. Анненским творчества поэтов «Современного Парнаса»

В сборнике «Тихие песни» поэт выступил уже как более зрелый мастер и художник слова. Печатается сборник на деньги Анненского и маленьким тиражом. Подписывается Иннокентий Федорович псевдонимом – «Ник – То». Эти несколько букв входят в имя «Иннокентий», но они прочитываются как местоимение «Никто», которым назвался мудрый Одиссей, чтобы спастись из пещеры чудовища – циклопа Полифема. На сборник откликаются лишь два крупнейших поэта того времени – Брюсов и Блок, но отзыв Брюсова холодно – снисходителен, а отзыв А. Блока чуть лучше: «Ужасно мне понравились «Тихие песни» Ник. Т–о. В рецензии старался быть как можно суше...»⁸

Несмотря на это Иннокентий Федорович все так же остается творчески – продуктивным и литературно – деятельным: все эти годы создаются лирические стихотворения.

«Велико было мастерство Анненского в изображении теневых  сторон бытия, мучительных состояний  – бессониц, бреда, кошмаров. Во многих его стихотворениях проходят мотивы угасания, смерти, образы похорон, кладбищ»⁹, – так писал в своей книге об Иннокентии Анненском – Федоров Андрей Венедиктович, российский ученый, педагог, переводчик.

Конечно, этой теме принадлежит немалое место в творчестве поэта, но этим разнообразие творчества Иннокентия Федоровича не исчерпывается. По письмам Анненского можно сказать о том, что мысль о смерти для него не была навязчивой. Нисколько не идеализируя жизнь, он не отворачивается от ее действительных воздействий, которые находят свое отражение в его творчестве, то прямое, как в «Бессонных ночах», «Старых эстонках», «Нервах», «В дороге», «Картинке» и других стихах, то косвенное, преломленное.

Иннокентий  Анненский  также большой мастер изображения пейзажа, пейзажа именно русской природы. Порой автор отдается прелести созерцания, создает яркие, иногда даже умиротворенно–живописные образы, например в стихотворениях «Ветер», «Ноябрь» в «Тихих песнях». Но пейзаж и вообще картина окружающего мира насыщаются обостренным трагическим смыслом, когда появляются люди, например в стихотворении «Опять в дороге»: зимняя лунная ночь в северном лесу казалась путешественнику фантастически страшной, но встреча с «дурашным» парнишкой, бродяжничающим в морозы, возвращает «я» поэта к реальности, заставляет устыдиться своих страхов, создает как бы выход из одиночества.

Многие исследователи, которые писали об Иннокентии Федоровиче, отмечали, что у него много стихотворений, в заглавии которых присутствует слово «тоска»¹⁰: в книге «Тихих песнях» это «Тоска возврата», «Тоска»; в «Кипарисовом ларце» – «Тоска мимолетности», «Тоска маятника», «Моя тоска»; в посмертно изданных стихах – «Тоска кануна», «Тоска синевы», «Тоска миража». Все эти заглавия соответствуют с характером самих стихотворений.

Стихотворения писатели о тонких, сложных чувствах, о любви, почти всегда печальны и  окрашены эмоцией скорби, но смягчены лиричностью выражения. Одно из таких, стихотворение «Прерывистые строки», выделяющееся полной открытостью темы, житейской подлинностью ситуации. Сила этого стихотворения – в оголенной, беспощадной будничности, который усиливает ее драматизм. Недаром в письме к А.М. Волошину поэт написал, что «самое страшное и властное слово, т.е. самое загадочное – может быть именно слово – будничное»¹¹.

2. Иннокентий Анненский – критик.

Литературно –  критическое наследие Иннокентия Федоровича впервые было переиздано лишь в 1979 году – семьдесят лет спустя после  его смерти, таким образом, из всего  его наследия они наиболее долго  были малодоступны для современного читателя.

Иннокентий  Федорович как критик выступил в  одно время вместе с первыми русскими декадентами Н. Минским и Д. Мережковским, хотя совершенно независимо от них. Иннокентию Анненскому было уже 32 года, когда в  журнале «Воспитание и обучение» он опубликовал свою первую статью «Стихотворения Я.П. Полонского как педагогический материал».¹²

После выхода сборника стихотворений «Тихие песни» Иннокентий Федорович пишет ряд критических  статей, которые оригинальны по стилю  письма, мысли и слогу. Эти статьи о Н.В. Гоголе, Ф.М. Достоевском, А.П. Чехове, И.С. Тургеневе. Все статьи объединились в одну книгу под названием «Книга отражений», которая была издана в 1906 году.

В предисловии  к «Книге отражений» Анненский пишет  о том, что отличает его творение от остальных: «И вот почему. Критик стоит обыкновенно вне произведения: он его разбирает и оценивает. Он не только вне его, но где – то над ним. Я же писал здесь только о том, что мной владело, за чем я следовал, чему я отдавался, что я хотел сберечь в себе, сделав собою. Вот в каком смысле мои очерки – отражения, это вовсе не метафора».¹³ Глубина и оригинальность очерков Анненского окажется неоцененной и «Книгу отражений» критики встретят не самыми лучшими отзывами, либо сочувственными( К. Эрберг), либо резко отрицающими( К. Чуковский).

В 1907 – 1908 годах  пишутся новые статьи о русских  и западноевропейских авторов.

 И в 1909 году Иннокентий Федорович печатает  вторую «Книгу отражений», которая  включает в себя не только  статьи о русской классике, но и статьи посвященные творчеству Г. Гейне, Ибсена.

«Книги отражений» – это собрание критики, которое отличается, прежде всего, своим субъективным подходом в описании литературных произведений, импрессионистичностью восприятия и ассоциативно–образными настроениями.

Главное место  в статьях Анненского занимает великая  русская проза XIX века – от Н.В. Гоголя и М. Ю. Лермонтова до современников поэта – Л. Н.Толстого, М. Горького, А. П. Чехова. И тем самым в центре внимания писателя, как и у писателей, о которых он пишет – русский человек в настоящем и прошлом. Критика интересуют личности персонажей, проявление их характеров, поступки, их среда, как правило, будничная.

С особенным  вниманием Анненский отнесся  одной из тем русской классической литературы – к теме маленького человека. Эта важная социальная тема присутствует у многих писателей XIX века: от А.С. Пушкина до А.П. Чехова, наиболее яркое выражение «маленького человека» у Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского. Фигура маленького человека, оказавшегося перед какими – то трудными жизненными обстоятельствами и его полная беспомощность, полна трагизма. Критик вглядывается в природу этого трагизма , остановившись на двух произведениях Ф.М. Достоевского: повести «Двойник» и рассказе «Господин Прохарчин». Автор воплощает смятение и страхи, которые переживают главные герои: Прохарчина и Голядкина.

Но Иннокентий Федорович писал не только о русской  литературе. Есть у него статьи о  «Гамлете» Шекспира, о «Романсеро»  Гейне – в «Книге отражений», а за пределами этих книг масса статей о Еврипиде и его трагедиях. Таким образом, можно сказать, что круг интересов Иннокентий Анненского – критика достаточно широк.

Критическая проза  Анненского остро отражает тревогу  русского человека, но связь этой тревоги  с социально – политическими и историческими фактами не подчеркивается, а лишь слегка намечается путем мимолетных упоминаний. Тема же приближающихся грандиозных исторических перемен и потрясений, так сильно приковавшая внимание А. Блока, у Анненского – критика еще не возникает.

Критическая проза  Иннокентия Федоровича – это проза  поэта. В отдельных моментах она  перекликается с определенными  темами его поэзии. Рассмотрим отдельные  примеры.

В стихах у Анненского часто субстантивируется местоимение  «я», например, в следующих стихах: «И нет конца, и нет начала/ Тебе тоскующие я»(стихотворение «Листы»); «А где – то там мятутся средь огня / Такие ж я без счета и названья»(стихотворение «Гармония»). То же можно увидеть и в его прозе, например: «Здесь, напротив, мелькает я, которое хотело бы стать целым миром, раствориться, разлиться в нем, я – замученное сознанием своего безысходного одиночества; я в кошмаре возвратов, под грузом наследственности, я — среди природы, где, немо и незримо упрекая его, живут такие же я, я среди природы, мистически ему близкой и кем – то больно и бесцельно сцепленной с его существованием. Для передачи этого я нужен более беглый язык намеков, недосказов, символов…»¹⁴.

Мало кому известно, что Иннокентий Анненский выступал еще со своей эстетической программой. Выступление с программой, создание манифеста – это дар, который дается немногим и поэтому, многие считали, что Иннокентий Федорович не вписывается в этот «декларативный» XX век.

Теоретическая мысль  Анненского изначально сформировалась на базе  научных рецензий, с которыми он регулярно с 1880–х годов печатался на страницах журналов «Библиограф», «Филологическое обозрение», «Журнал министерства народного просвещения», «Гермес». Также можно отметить целый ряд публичных выступлений Анненского 1900–х гг., в которых не просто раскрывалась та или иная научная проблематика, но и обосновалась его собственная эстетическая позиция, его взгляд на развитие литературного процесса начала ХХ века.

С 1909 года Анненский  выходит к более широкой аудитории. На него обращают внимание такие молодые поэты, как  Н. Гумилев, М. Кузьмина, О. Мандельштам. В марте этого же года Иннокентий Анненский знакомиться с С. Маковским и М. Волошиным, которые привлекают его к организации нового журнала «Апполон». Он участвует в составлении редакционной статьи, излагающей принципы нового журнала; в первом же  номере появились три его стихотворения и начало статьи «О современном лиризме».

При жизни Анненского о нем знали немногие и писали мало. В основном писали как о переводчике Еврипида и «начинающем» поэте. Известность пришла к нему в последний год его жизни, когда его почти случайно «открыли» молодые поэты, объединившиеся вокруг подготовляемого к изданию «Аполлона». Но по–настоящему об Анненском заговорили лишь после его смерти. Заговорили сразу многие: близко знавшие его люди, почитатели его таланта, молодежь, видевшая в нем своего "мэтра". Лишь тогда многим стало ясно, что известный переводчик Еврипида, «начинающий» поэт и тонкий, самобытный критик – одно и то же лицо. М. Волошин, познакомившийся с Анненским весною 1909 г., осенью того же года писал ему: «Вы существовали для меня до самого последнего времени не как один, а как много писателей. Я знал переводчика Еврипида, но вовсе не соединял его с тем, кто писал о ритмах Бальмонта и Брюсова»¹⁵.

3. Иннокентий Анненский – переводчик.

В качестве переводчика  Иннокентий Анненский показал себя приверженцем европейской литературы, в особенности приверженцем французских  писателей. И этот интерес был  вполне обоснован. Иннокентий Анненский  был образованным человеком и знал в совокупности четырнадцать языков, что расширяло границы его интересов, он мог читать в подлиннике малоизвестных европейских поэтов. Иннокентий Анненский был либеральным и твердым в своей позиции, если дело касалось свободы мысли. Поэтому неудивительно, что «парнасцы и проклятые» заинтересовали его. Интерес Иннокентия Федоровича стал развиваться спустя некоторое время и перерос в переводческий труд. Переводы стихотворений зарубежных авторов тесно переплетаются со стихотворениями его собственными. В чужом творчестве он находит свои мысли и переживания.

И в сознании современных  читателей имя Иннокентия Федоровича ассоциируется именно с поэтами  – французами, поклонником которых  он являлся. Он стал одним из первых переводчиков  их произведений. Его первая книга, о которой уже говорилось в работе – книга стихов «Тихие песни», вышла с приложением сборника переводов под названием «Парнасцы и проклятые». После выхода книги с приложением Иннокентий Анненский стал считаться «продолжателем традиций “парнасцев и проклятых”»¹⁶. Иннокентий Анненский, выбравший столь скромный псевдоним «Ник.–То», смог объединить два идеологически противопоставленных течения, расположив произведения внутри сборника не по авторам, а по тематике. Но если рассматривать в полном контексте всего творчества Иннокентия Федоровича, то можно увидеть, что противоположности не сливаются, а воплощаются в основных фигурах, которые определяли долгое время направление развития поэтической мысли Иннокентия Анненского. Его не привязанность к сборникам стихотворений зарубежных авторов облегчало ему задачу: он имел право выбора – переводить то, что ему близко и трактовать стихотворения так, как он их сам понимает.

Переводы характерны для Иннокентия Анненского, как по выбору, так и по трактовке. Он переводил от классики до малоизвестных тогда авторов. Это прежде всего поэты «Парнасской школы» и так называемые "проклятые": Шарль Леконт де Лиль, Шарль Бодлер, Поль Верлен, Артюр Рембо, Стефан Маларме и другие.

Но переводческая  деятельность Иннокентия Федоровича началась с перевода трагедий Еврипида. В период, когда Иннокентий Федорович жил в Киеве (1891–1893 гг.) и там же преподавал, определился его интерес к античности, а именно к такому жанру, как трагедия. Именно в этот период Анненский берется за перевод трагедий Еврипида. Работая над переводом трагедии, Иннокентий Федорович осознавал, что работает для «будущего», что он выполняет своего рода миссию, об этом свидетельствуют строчки из письма А.В. Бородиной: «Нисколько не смущаюсь тем, что работаю исключительно для будущего и все еще питаю твердую надежду в пять лет довести до конца свой полный перевод и художественный анализ Еврипида – первый на русском языке, чтоб заработать себе одну строчку в истории русской литературы – в этом все мои мечты».

Переведенные им трагедии постепенно появляются  в «Журнале Министерства народного просвещения». Михаил Леонович Гаспаров в своей работе писал, что у Анненского получалось гораздо лучше переводить, чем писать собственные стихи: «Если лирика – это парадный вход в его творческий мир(парадный, но трудный), то Еврипид – это черный ход в его творческую лабораторию. Так часто бывает с переводами. Когда поэт пишет собственные стихи, бывает нелегко отделить в них главное для поэта от неважного и случайного. Когда поэт вписывает в чужие стихи что–то, чего не было в подлиннике, – будь то образ, мысль или интонация, – то ясно, что он делает это потому, что без этого он не может. Анненский, извлеченный из его Еврипида – из переводов и сопровождающих статей, – был бы более концентрированным Анненским, чем тот, которого мы видим на полутораста страницах его оригинальных стихов.»¹⁷. В своей статье Гаспаров пишет, что Анненский будучи человеком не здоровым, нашел свой жизненный ориентир в французских «парнасцах и проклятых» и в «Еврипиде».