Образ матери и тема материнства в современной русской «женской» прозе

Таким образом, Виктория Токарева очень талантлива и лишена пошлости и штампованности, которые являются спутниками масс-культа. Произведения этой писательницы очень интересны и читать их легка. Токарева рассмотрела злющую нишу в сегодняшней прозе.

Почти все персонажи токаревской  прозы лишены гармоничной «формы личного существования»: судьба, как правило, поворачивается к ним, если не спиной, то боком – и рассеянно смотрит куда-то вдаль. Мечтательность героев Токаревой рождается на основе непреодолимости ситуации и тягостной необязательности происходящего.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2.4 Выводы на основе второй главы

Современная русская проза, как никогда раньше, буквально насыщена женскими судьбами, женскими характерами, героинями - женщинами. Если посмотреть, о ком пишут в последние десятилетия Л. Петрушевская, Л. Улицкая, М. Палей, Т. Толстая, В. Токарева, да и многие другие авторы, без сомнения можно утверждать, что одна из основных тенденций нынешней российской прозы - это освоение женской темы. То, что женщина стала главной героиней русской литературы конца ХХ-го века, подтверждает и массовое тяготение многих писателей уже в названии произведения четко определить свою ориентацию на раскрытие особенностей женской судьбы и женского характера. Если двадцать пять - тридцать лет назад лишь отдельные авторы могли назвать свое произведение женским именем, как, например, Виктор Астафьев назвал свой рассказ «Людочка», то в последнее время наметился своего рода бум в использовании женских имен уже в названии произведения. «Сонечка», «Медея и её дети», «Дочь Бухары», «Бронька» - так называет свои произведения Людмила Улицкая. «Кабирия с Обводного канала», «Евгеша и Аннушка» - таковы названия повестей Марины Палей. «Милая Шура», «Соня» - это названия рассказов Татьяны Толстой. «Бедное сердце Пани», «Еврейка Верочка», «Нюра Прекрасная» - так называет свои рассказы Людмила Петрушевская.

Чем объясняется столь массовое увлечение женской тематикой? На мой взгляд, не только тем, что авторы вышеназванных произведений, будучи сами женщинами, пишут о том, что им ближе, понятнее, дороже, но и тем, что в современном мире последние пятнадцать - двадцать лет всеми стало четче осознаваться: женщина - существо совершенно удивительное, её видение мира, поведение, духовная организация во многом принципиально отличны от мужского начала, и отличие это закладывается на генном уровне.

Гендерные устремления в изучении культуры имеют и большие историко-философские предпосылки, заключающиеся в признании мессианской роли женщины, спасительной и созидательной силы женского начала в жизни всего человечества. «Русская идеальная женщина», «апофеоза русской женщины», - пишут западные ученые и критики [24, стр.149].

Художественные  трактовки женских судеб значительно  разнятся в творчестве Т.Толстой, Л.Петрушевской, Л.Улицкой. «Мысль семейная», характерная  для творчества подавляющего большинства авторов-женщин.

Но  авторов-женщин роднит отказ от этических  императивов, предоставление героям-женщинам и мужчинам подлинной свободы  действия, из которых и складывается многоцветность и непредсказуемость  жизни. И это женский взгляд на мир.

 Писатель-женщина, осознающая свою причастность к социокультурной функции женщины-матери, хранительницы очага, верной спутницы любимого человека, понимает, что данный процесс выражается в стремлении не просто художественно представить на читательский суд различные житейские конфликты, но и показать пути их решения с позиций высокой нравственности и подлинной человечности.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В 70-е года появилась «новая» литературы. Эта литература была неоднородна и авторов зачастую объединяла лишь хронология появления их произведений да общее стремление к поиску новых художественных форм.

Среди произведений «Новой волны» появились книги, которые  стали называть «женская проза». К  «женской прозе» стали относить произведения

В.Токаревой, Л.Петрушевской, Г.Щербаковой, Т.Толстой… Но это явление до сих пор не исследовано, критической литературы почти нет, а книг на полках магазинов появляется все больше и больше.

Так уж исторически  сложилось, что произведения писали больше мужчины, и назвать имена  даже нескольких писательниц – дело довольно непростое. Но «женская проза» всегда занимала особое место в литературе, потому что ни один мужчина, даже гений, не сможет передать мир так, как его воспринимает женщина. Когда человека описывает писатель или писательница, получаются довольно разные портреты: особенности психологии играют огромную роль.

Только сопоставив оба портрета можно получить изображение. Тоже и с событиями.

Тема семьи -  одна из основных тем современной  женской прозы. В традиции русской  классической литературы семья - это нравственная  основа человеческого быта или бытия. «Мысль семейная», так или иначе, пронизывает практически все произведения ХIХ века. Век же ХХ - страшный и трагический - внес свои коррективы в восприятие этой темы. Революция, разрушившая привычную систему нравственных координат, практически разрушила семью. Достаточно вспомнить, как в романе М.Булгакова «Белая гвардия» рушатся семья и Дом - столь важные категории для всего творчества писателя, как по разные стороны баррикад оказываются герои М.Шолохова в романе «Тихий дон». В эстетике соцреализма семья становится скорее символом буржуазности, чем символом счастья, «ячейкой» государственной машины.

Совершенно закономерно, что к концу ХХ века «мысль семейная» перестала быть главной для литературы. Человек в мире, где «безумие становится нормой», обречен на одиночество.

«Мир мужской  и мир женский - разные миры. Местами  пересекающиеся, но не полностью. В  женском мире больше значение приобретают  вопросы, связанные с любовью, семьей, детьми»,- сказала как-то в своем  интервью Людмила Улицкая. Действительно, вопрос - а что творится сегодня с семьей?- волнует, прежде всего, женщин – писательниц.

Тема семьи в современной женской прозе знакомит с такими жизненно важными понятиями, как «семья», «любовь», «милосердие», «личность», «нравственные ориентиры» и другими; позволяет  не только выделить болевые проблемы современного бытия, но и показать предлагаемые авторами пути выхода из аномальной современности.  Герои прозы Л.Петрушевской, В.Токаревой, Л. Улицкой - типичные представители своего народа, живые примеры современной жизни.

Даже беглый взгляд на современную русскую прозу позволяет выявить основную тенденцию нашей литературы в конце ХХ-го века - показать, что мир спасет только женщина, ибо благодаря ей все больше осознается человечеством основной постулат мироздания, что человек - мера всех вещей, он главная ценность при всей греховности своей природы.

Исходя из изложенного выше, я могу с уверенностью утверждать, что женская проза есть. Она существует не как прихоть. Она существует как неизбежность, продиктованная временем и пространством. Женская проза есть – поскольку есть мир женщин, отличный от мира мужчин.

 

 

Рассказ «Чистый лист» открывает нам глубины человеческой души, безграничность сознания и противоречивость человеческого существа. В нем проявляется удивительный талант Т. Толстой в преобразовании традиционных приемов и мотивов в уникальное художественное произведение, оригинальное по форме и содержанию. Действие рассказа реализуется в развитии мотива болезни, этот мотив является основой сюжетосложения и образов персонажей.

 

Главный герой  – Игнатьев – окружен болезнью. Болен его сын – «бледный городской  расточек». Вымотана и измождена  болезнью сына жена. Болен мир вокруг: «в неясном гуле возникали проплешины – там собачий лай, там обрывок музыки, а там постукивал, ходил то вверх, то вниз по ниточке лифт – ночная лодочка (эта «лодочка» вызывает ассоциации с лодкой Харона, что усиливает ощущение у4вядания и близящейся смерти). Мотив болезни переплетается с мотивом смерти, который усиливается с появлением образа Тоски. Игнатьев болен Тоской, и «запертый в его груди» мир – его душа, «обречен раствориться в небытии». Кажется, Тоска убивает героя: «Бедный мой мир, твой властелин поражен тоской… Прокаженные, идите по пустынным переулочкам, звоните в медные колокольчики, несите плохие вести: братья, в города идет Тоска». Воспаленное усталостью и переживаниями сознание героя создает удивительные, символичные картины – что-то на гране вымысла и сна. Сон не избавление от Тоски, а продолжение дневных картин, на него тоже влияет Тоска: «Тоска пододвинулась к нему ближе, взмахнула призрачным рукавом – выплыли корабли вереницей».

 

Поражает мастерство Толстой, в непосредственности введения сна в структуру повествования. Грань между реальностью стирается за счет использования несобственно-прямой речи Игнатьева, объединяющего два пространства образа Тоски. Сознательное и бессознательное взаимодействуют во сне, Игнатьев видит сны, символически отражающие его близких: мертвый всадник со спутанными волосами во сне – «спутанная жена» в реальности, красный цветок на болоте – любовница Анастасия в красном платье. Эти сны тревожны и туманны, как и реальная жизнь героя. Его внутренний мир растревожен. Но так как его душа объединяет в себе буквально весь мир (города, моря, пустыни…), то мир вокруг тоже деформируется, становится еще более нестабильным. В завершении вереницы ночных образов-впечатлений мы сталкиваемся с еще одним образом. Это «Живое». Это всеобъемлюще звучащее слово не расшифровывается прямо, хотя очевидно, что это воплощение души, сердца, воображения героя. «Живое» кажется противопоставлением Тоски. Кажется, что Тоска-то и убивает это Живое, которое заставляет героя болеть, переживать, но жить. Но постепенно восприятие противопоставления «Тоска – Живое» изменяется.

 

Следующая зарисовка  жизни Игнатьева представляет нам  образ его друга. Мотив дружбы имеет не вполне традиционную реализацию и тесно переплетен с мотивом  непонимания: «Они радостно встречались, а расходились раздраженные, недовольные друг другом, но в следующий раз все повторялось сначала

 

- Я не понимаю, - говорил друг, ну что ты выкобениваешься?  У всех примерно такие обстоятельства, в чем дело? Живем же как-то.

 

- Ты пойми:  вот тут, - Игнатьев показывал  на грудь, - живое, живое, оно болит!

 

- Ну и дурак, - друг чистил зуб спичкой. –  Потому и болит, что живое.  А ты как хотел».

 

Здесь начинают переставляться смысловые акценты. Нет, это не тоска убивает Живое. Это Живое виновато в том, что  Тоска мучает Игнатьева. Оно виновато в его неудачах, это «аппендикс», а «больной орган необходимо ампутировать», и тогда «все бесполезные сомнения полностью прекратятся». Конечно, зачем нужна душа, когда это просто «идиотские сомнения», а не целый мир. Вот человек удаливший душу – «значительный: стол, пиджак, ну что говорить». Как не вспомнить директора из «Мастера и Маргариты»: человек-невидимка, пиджак-руководитель. Стоит только сделать операцию и станешь «значительным», с «золотой ручкой в кармашке».

 

Но пока Живое  еще живет в Игнатьеве. Мы начинаем понимать, что Тоска – не источник страданий. Эти страдания – сама жизнь. Игнатьев, пока жив духовно, предчувствует, что может случиться, если это живое ампутируют:

 

«- Понимаешь, страшно. И так – плохо, и так –  страшно. Я все-таки думаю, а что  потом? После что? Смерть?

 

- Жизнь, Игнатьев! Жизнь! Здоровая, полноценная жизнь,  а не куриное копание!»- отвечает  друг. И сомнения начинают развеиваться. Кажется. Стоит удалить Живое,  и жизнь преобразится, сам Игнатьев  станет «мудрым, цельным, упоенным  высотой», а его сын и женщины счастливыми. Итак, решение принято, справки собраны. Больница, поведение доктора, операция – все это поражает своей формальностью. Душу действительно воспринимают как орган, который можно удалить или пересадить. Игнатьеву начинает казаться, что «ампутация» даст ему не только уверенность, но и бессмертие: «Старость, разорение, гибель – неотвратимы!…Нет. Я выхожу из игры. Волшебными ножницами я разрежу заколдованное кольцо и выйду за предел…»

 

Операция проходит успешно. И что же стало с Игнатьевым? Теперь ему не грозит страх перед смертью, сомнения, неудачи. «В груди – приятное, спокойное тепло» Там, где «Живое царь-колоколом било» – «тупой пятачок». Нет больше цветущих садов, городов, морей. Пустая машина. Тот, ради кого Игнатьев сделал операцию – сын, стал «недоноском», мыслей о «дорогой» прежде жене нет совсем, а «любимая» Анастасия стала просто «Настькой».

 

Ужас от нового, умершего душевно человека, усиливается  за счет кардинального изменения  стиля. Как указывалось выше, Толстая перемежает прямую и несобственно-прямую речь, поэтому мы максимально ярко видим, как из образно мыслящего, тонкого человека Игнатьев превращается в тупое, ограниченное существо, у которого «столько дел – это ж ё моё!» Теперь он «чистый лист», и единственное, что он может на нем написать – «хорошие остроты» и заявление на передачу сына-«недоноска» в интернат.

 

Таким образом, мотив болезни получает необычную  реализацию. Болезнь часто связана  с мотивом жизни-смерти, причем ведет  от первой ко второй. В этом рассказе получается наоборот. Пока Игнатьев болен – он жив, недаром болен он «Живым». Излечение же от этой болезни – смерть.

Интегрированный урок по рассказу Т.Н. Толстой «Чистый  лист»

 

Цели.

 

1. Знакомство  с содержанием и анализ рассказа.

2. Работа над  языком произведения.

 

Чудо – это  то, что невозможно и тем не менее  возможно.

 То, что не  может произойти и тем не  менее происходит.

 

(Бернард Шоу.  Назад к Мафусаилу)

 

На великое  дело – великое слово.

 От избытка  чувств уста глаголют.