Культура Древнего Рима

греческой безобразна и прозаична. Рим воспринял и ассимилировал весь пантеон

греческих божеств, дав им только другие имена: Зевс стал Юпитером, Афродита –

Венерой, Арес – марсом и т.д. «Плененная Греция победила своего некультурного

победителя» (Гораций)»[4].

На дальнейшее развитие римской мифологии оказали влияние три фактора:

демократизация общества, обусловленная  победой плебса, победоносная   римская

агрессия   и   знакомство   с  более  развитыми культурами и религиями, с

которыми римляне вступили в  сложные взаимоотношения. Демократизация,

сделавшая доступными для плебеев  жреческие должности, а должность  главы

культа - великого понтифика - выборной, в соединении с запрещением дарить и

завещать земли храмам, не дала развиться ни жреческой касте, ни ее оплоту -

храмовому хозяйству. Высшим авторитетом стала сама гражданская община.

Идеологическим же обоснованием сплоченность гражданского общества стало

почитание предков и богов. Причем отношение с богами в новом  обществе

подверглись столь же предельной рационализации, как и отношения людей между

собой. Традиции, у истоков которых  стояли боги, были важнейшим ориентиром,

обеспечивающим стабильность жизни.

Римская религия прошла долгий путь развития, обусловленного эволюцией социально-экономического и политического строя римского общества. Первоначально как религия кровно-родственных и территориальных общин, из объединения которых возник Рим, она была подобна религиям других стадиально близких племен, и ее развитие шло в том же направлении: возникновение культовых объединений племен, кристаллизация пантеона и усложнение обрядов по мере выделения знати и жречества, сплочение народа {по мере консолидации Рима как города и усиления царской власти) вокруг святилищ и культов богов — хранителей Рима, укрепление сакральных функций царя. Последующие своеобразные черты римской религии были результатом своеобразия дальнейшей истории Рима: борьбы и побед плебса, конституирования Рима как античной гражданской общины. Во время борьбы патрициев и плебеев религия приобретает особенное значение, став одним из действенных орудий в этой борьбе, с одной стороны, как санкция законов, принятия которых добивался плебс, с другой — как санкция привилегий и власти патрициев не только в политической, но и в религиозной сфере. По мере уравнения в правах сословий постепенно исчезает разница между религией патрициев и плебеев, и религия становится одним из элементов сплочения как таких основных социально-экономических ячеек, как фамилия и соседская община, так и самого гражданского коллектива. Его организация определила основные черты римской религии на том этапе истории: отсутствие религиозного оправдания социального и политического строя и, соответственно, этики, истоком которой было представление о долге каждого служить общей пользе; отделение божеского права от человеческого; отсутствие условий для формирования сильной жреческой касты; более или менее осознанное представление о неком единстве мира, в котором боги занимают высшее, люди — следующее за ними место,что предполагало постоянное внимание к воле богов, соблюдение «мира с богами».

Коллективный культ сочетался  с индивидуальным так же органически, как идея «общей пользы» с пользой  каждого гражданина, что на том  этапе исключало возникновение  проблемы соотношения единства и  множественности, гражданина и города, а значит, и религиозного осмысления этой проблемы. Вместе с тем непрерывная агрессия Рима, требуя идеологического обоснования, вела к исчезновению некоей, видимо, ранее существовавшей примитивной мифологии и созданию и развитию «римского мифа», т. е. мифа о богоизбранности римского народа и особой миссии Рима покорить весь мир и им править. «Римский миф» оказывал огромное влияние на все стороны жизни народа, но он не превратился в обязательную догму, в него верили добровольно, как в нечто само собой разумеющееся. Религиозная политика римского правительства служила целям его общей политики: культы покоренных городов принимались Римом, а римские культы распространялись по Италии; во время войн и бедствий религиозные церемонии служили сплочению граждан разных социальных слоев, укрепляли их веру в богоизбранность Рима и его счастье; вместе с тем пресекались попытки самовольного введения обрядов, противоречивших «нравам предков», и новых богов: боги, как и новые граждане, могли приниматься в римскую общину только с согласия сената и народа.[9]

С началом и усилением социальной дифференциации были связаны и изменения  в области религии. Урбанизация  приводила к разному восприятию богов крестьянами и горожанами; раскол между народом и нобилитетом  сказался и в новом отношении последнего к религии: практически все более отрываясь от общины крестьян, каким был некогда Рим, знать склонялась к философскому осмыслению религии, к атеизму, к теории, согласно которой религия была измышлена для обуздания простого народа, первичности человеческих институтов перед религиозными. Народ продолжал верить в богов, и его вера, как и «римский миф», использовалась знатью в демагогических целях (например, в речах Цицерона, произносившихся перед народом, резко отличных от речей в сенате) . Своеобразие этого периода, предшествовавшего установлению Империи,— в чрезвычайной пестроте религиозных течений и отношения к религии. Распространение среди высших кругов веры в бессмертие души и божественность душ особо отличившихся деятелей противопоставлялось теперь прежде господствовавшей идее о высшей награде для гражданина в признании народа, поскольку знать к народу относилась все с большим презрением. Религия переставала служить сплочению гражданского коллектива; последним оплотом такого единства оставалась вера в «римский миф», но и она слабела.

Установление единоличной власти требовало идеологического обоснования. Оно было дано Августом и его приближенными  в соединении «римского мифа»  с «мифом Августа», якобы завершившего изначальную миссию и предназначение Рима.

Римская имперская власть, возникшая  для поддержания порядка в  среде римского общества, сразу же приступила к самообожествлению. «Культ императора должен был олицетворять единство римских граждан, рассеянных по громадной державе, одновременно выступая ориентиром для не имевших гражданства провинциалов. По сути это был культ не личности, а такого же символического знака общественной потребности, каковыми были все языческие боги.»[5].

Античное христианство сумело заместить  этот культ потому, что не было связано с различием между гражданами и не гражданами. Это произошло тогда, когда в правах были уравнены все жители империи. Римская религия еще имела много приверженцев, но, возникнув как религия гражданской общины, она уже не могла удовлетворить требования разных слоев в условиях кризиса городов и Империи, на них базировавшеися. Новое могло дать и дало только христианство, с одной стороны, созвучное чаяниям масс, с другой — создавшее догматическое оправдание социальных порядков и императорской власти.

Появление раннего христианства было обусловлено тем, что Рим постепенно

захлестывала волна всевозможных сектантских учений, философских  школ,

мистических культов, идущих с Востока. И тенденция установления единобожия

была очень сильна. На единую, общую  для всей империи религию надеялись как на

средство сохранить империю, предотвратить  ее распад. Однако было уже поздно,

и даже установление единой религии  не спасло бы раздираемое противоречиями

государство.

 

2.2. Древнеримское искусство и  архитектура

 

Искусство Древнего Рима — заключительный этап в развитии античного искусства, так как время его расцвета приходится на период, когда гений эллинов заметно угас, а произведения, созданные римлянами в годы поздней республики и империи, значительно превосходили все появившиеся в их творчестве раньше. И все же в искусстве Древнего Рима нужно видеть художественную деятельность, не только продолжавшую греческую, но самостоятельную, определенную присущими римлянам как особому непохожему на эллинов народу обстоятельствами: ходом исторических событий, особенностями формировавших этот народ природных форм, спецификой и своеобразием религиозных воззрений, качествами характера, отличавшими римлян от других средиземноморских племен той поры, и другими факторами.

Важным фактором, воздействовавшим на характер древнеримского искусства, являлась широта территориальных рамок его распространения. От пиренейских берегов Атлантического океана до восточных границ Сирии, от Британских островов до африканского континента племена и народы жили в сфере влияния художественных систем, которые диктовались столицей империи. Динамичность развития древнеримского искусства со включением в его сферу уже в V веке до н.э. этрусских, италийских, галльских, египетских и других форм, с особенным значением греческих, - не может быть объяснено только свойствами римского художественного потенциала.

В Древнем Риме большое развитие получила архитектура, как в ее строительно-инженерном выражении, так и в ансамблевом, а скульптура ограничивалась историческим рельефом и точным портретом. Это же сопровождалось расцветом у римлян таких иллюзорных форм изобразительного искусства, как фреска, мозаика, станковая живопись, менее распространенных у древних греков.[1]

Если наметить основные этапы истории  древнеримского искусства, то в общих чертах их можно представить так. Древнейшая (VIII–V вв. до н. э.) и республиканская эпохи (V в. до н. э. — I в. до н. э.) — период становления римского искусства. В этих широких временных границах медленно, часто в противоборстве с этрусскими, италийскими, греческими влияниями формировались принципы собственно римского творчества. Из-за недостатка вещественных материалов, весьма слабого освещения этого длительного периода в древних источниках дифференцировать более детально этот этап невозможно. В VIII–V вв. до н. э. римское искусство еще не могло соперничать не только с развитым художественным творчеством этрусков и греков, но, очевидно, и с достаточно отчетливо заявлявшей о себе художественной деятельностью италиков.

Расцвет римского искусства приходится на I -II вв. н.э. В рамках этого этапа стилистические особенности памятников позволяют различить: ранний период - время Августа, первый период - годы правления Юлиев - Клавдиев и Флавиев, второй - время Траяна, поздний период - время позднего Адриана и последних Антонионов. Времена Септимия Севера, как ранее Помпея и Цезаря, при этом, очевидно, следует считать переходными.[1]

В произведениях древних римлян, в отличие от греков, преобладали  символика и

аллегория. Соответственно пластические образы эллионов уступили у римлян

место живописным, в которых преобладала  иллюзорность пространства и формы -

не только во фресках и мозаиках, но и в рельефах. Римлянам принадлежали непревзойденные скульптурные портреты с исключительно точной

передачей индивидуальных особенностей лица и характера, а также рельефы,

достоверно фиксировавшие исторические события. Римский мастер отличие от

греческого, видевшего реальность в ее пластическом единстве, больше склонялся

к анализированию, расчленению целого на части, детальному изображению

явления. Грек видел мир как бы сквозь все объединявшую и связывавшую  воедино

поэтическую  дымку мифа. Для  римлянина она начинала рассеиваться, и явления

воспринимались в более отчетливых формах, познавать которые стало  легче, хотя

это же приводило к утрате ощущения цельности мироздания.[7]

Система римских архитектурно-пластических образов глубоко противоречива. Компактность форм в них только кажущаяся, искусственная, вызванная, видимо, подражанием  классическим образцам эллинов. Отношение римлян к форме, объему, пространству совершенно иное, нежели у греков, основанное на принципе прорыва границ и рамок, на эксцентрической, а не концентрической динамике художественного мышления. В этом смысле римское искусство - качественно новый этап эстетического освоения человеком реальности. Тяготение римских художников к классическим эллинским формам, вызывающее ощущение двойственности римских памятников, воспринимается сейчас как проявление своего рода реакции на заявлявшие о себе новшества. Осознавшаяся римлянами утрата цельности художественных форм нередко заставляла их создавать постройки громадные по размерам, порой грандиозные, чтобы хоть этим восполнить противоречивость или ограниченность образов. Возможно, именно в связи с этим римские храмы, форумы, а нередко и скульптурные произведения значительно превосходили размерами древнегреческие.

В древнем Риме скульптура ограничивалась преимущественно историческим рельефом и портретом, зато получили развитие изобразительные искусства с  иллюзорной трактовкой объемов и  форм - фреска, мозаика, станковая живопись, слабо распространенные у греков.  Пластичные формы греческих атлетов всегда представлены открыто. Образы, подобные молящемуся римлянину, набросившему на голову край одеяния, большей частью заключены в себе, сосредоточены. Римские мастера в скульптурных портретах концентрировали внимание на личных, индивидуальных особенностях человека.[1]

И все же искусство скульптуры испытывало тогда кризис, внешне, однако, не очень  заметный, так как резко понизилось не количество, а художественное качество памятников. Даже неискушенный глаз заметит, насколько эти новые изделия были малосодержательными, а трактовка их пластических форм сухой и ремесленной. Эллинистические изваяния древних греков, такие, как Ника Самофракийская, Афродита Мелосская, рельефы Пергамского алтаря Зевса, пластически выражали общечеловеческие чувства — извечную радость, безысходный трагизм или всеобъемлющую любовь. Сущность же статуй, наводнявших римские города, повсеместно заключалась в пропаганде официальных идей ранней империи. Можно сказать, что круглая скульптура римлян потеряла одухотворенность. Единственно, что у латинян сохранилось после покорения эллинов от пластического воплощения чувств,— это способность точно воспроизводить черты лица в портретах и рельефные сюжетные сцены. Здесь им представлялась возможность точно и детально показывать деятелей и события, нуждавшиеся в прославлении, изображать значительных людей истории в их конкретных действиях. Рельеф оказывался ближе римской натуре, стремившейся логичности в художественном запечатлении событий. Круглую же пластику с ее глубинной метафоричностью римляне не поняли. К тому же в годы правления Августа наметилась тенденция к живописному воспроизведению мира в искусстве, проявившая себя особенно сильно позднее — в конце империи и в раннем христианстве. Подлинные художники в области скульптуры обратились тогда к жанру портрета, в котором римским мастерам действительно удалось достичь исключительно больших успехов.