Солженицын и Россия

Осенью 1964 года был составлен окончательный  план произведения- в семи частях, и  все новые пополняющие материалы  входили в эту конструкцию. Зимой 1964-1965 г. в Солотче (под Рязанью) были написаны пятая и первая части. Работа продолжалась летом в Рождестве-на-Истье, а осенью она была прервана, потому что часть авторского архива забрали  при обыске у его знакомых. Материалы  «Архипелага ГУЛАГа» тотчас же увезли друзья автора в Эстонию, куда затем  на две зимы уезжал Солженицын и  там при содействии бывших заключенных  заканчивал книгу.

Таким образом, к марту 1967 года шесть первых частей произведения были закончены. А  в мае 1968 года в Рождестве-на-Истье  при содействии друзей отпечатана окончательная  редакция всех трёх томов. С тех пор  изменения вносились лишь самые  незначительные.

В августе 1973 года при трагических обстоятельствах  неокончательный вариант «Архипелага  ГУЛАГа» попал в руки госбезопасности- и это подтолкнуло немедленную  публикацию книги на Западе ( ИМКА-пресс, Париж, декабрь 1973), а вскоре автор  был выслан из СССР. (Т.В.Пегина "Архипелаг  ГУЛАГ" А.Солженицына: Природа Художественной правды)

За  границей продолжался поток писем  и личных свидетельств. Именно это  побудило автора доработать произведение. Поэтому и окончательная редакция книги была предложена читателю в  томах Собрания сочинений А. Солженицына (1980), вышедшего в издательстве ИМКА-пресс  в Париже.

Для настоящего отечественного издания  «Архипелага ГУЛАГ» автором внесены  в текст последние поправки. (Л.Я.Шнейберг Начало конца Архипелага Гулаг// От Горького до Солженицына. М:.Высшая школа, 1997)

Свои  воспоминания, описанные в главной  своей, он начинает со слов:

ПОСВЯЩАЮ

всем, кому не хватило жизни

об  этом рассказать.

И да простят они мне,

что я не все увидел,

не  все вспомнил,

не  обо всем догадался.

В третьем  томе своего «художественного исследования»  советских тюрем и лагерей  Александр Солженицын очень много  внимания уделяет восстаниям заключенных, особенно участившимся после смерти Сталина и ареста Берии, когда  в лагерях политических наказаний  зародились надежды на пересмотр  дел и скорое освобождение. Центральное  место среди них занимает описание в главе «Сорок дней Кенгира»: «Но  в падении Берии была и другая сторона: оно обнадёжило и тем  сбило, смутило, ослабило каторгу. Зазеленили надежды на скорые перемены- и отпала у каторжан охота гоняться за стукачами, садиться за них в тюрьму, бастовать, бунтовать. Злость прошла. Всё и без того, кажется, шло к лучшему, надо было только подождать». (А.И. Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ»)

Здесь, в Кенгирском лагере, как пишет  автор, охрана специально провоцировала  заключенных на волнения, открывая по ним стрельбу без всякого повода: «Именно из-за того, что пал Берия, охранное министерство должно было срочно и въявь доказать свою преданность  и нужность. Но как?

Те  мятежи, которые до сих пор казались охранникам угрозой, теперь замерцали  спасеньем: побольше бы волнений, беспорядков, чтоб надо было принимать меры. И  не будет сокращения ни штатов, ни зарплат.

Меньше, чем за год несколько раз кенгирский конвой стрелял по невинным. Шёл  случай за случаем; и не могло это  быть непреднамеренным». (А.И. Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ»)

Так лагерное начальство надеялось, что  легко подавит стихийный бунт и тем самым докажет свою нужность и полезность. Однако восстание по своим масштабам превзошло все  ожидания и стало мощным ударом, потрясшим систему ГУЛАГа. Первоначально  зэки решились на забастовку протеста против убийства конвоиром лагерника-евангелиста: «Вечером после ужина сделано  было так. В секции вдруг выключался свет, от входной двери кто-то невидимый  говорил: «Братцы! До каких пор будем  строить, а взамен получать пули? Завтра на работу не выходим!» И так секция за секцией, барак за бараком.

Брошена была записка через стену и  во второй лагпункт. Опыт уже был, и  обдумано раньше не раз, сумели объявить и там. На 2-м лагпункте, многонациональном, перевешивали десятилетники, и у  многих сроки шли к концу- однако они присоединились.

Утром мужские лагпункты- 3-й и 2-й- на работу не вышли». (А.И. Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ»)

Забастовку  подавили, лишив забастовщиков пайков. Солженицын иронически замечает: «...Личным и массовым своим участием в подавлении забастовки офицеры МВД как никогда  доказали и нужность своих погон  для защиты святого порядка, и несокрушаемость штатов, и индивидуальную отвагу». (А.И. Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ»)

Но  вскоре события вышли из-под контроля начальства. Был брошен лозунг: «Вооружайся, чем можешь, и нападай на войска первый!» Власти идут с восставшими  на переговоры Они утверждают, что  их требования по смягчению режима законны и справедливы. Солженицын с грустью передает настроение кенгирцев  в тот момент «Так, братцы, чего нам  еще надо? Мы же победили! Один день побушевали, порадовались, покипели —  и победили! И хотя среди нас  качают головами и говорят — обман, обман! — мы верим. Мы верим нашему, в общем, неплохому начальству. Мы верим потому, что так нам легче  всего выйти из положения... А что  остается угнетенным, если не верить? Быть обманутыми — и снова верить. И снова быть обманутыми — и  снова верить. И во вторник 18 мая  все кенгирские лагпункты вышли  на работу, примирясь со своими мертвецами». (А.И. Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ»)

К вечеру того же дня надзиратели и солдаты  попытались запереть заключенных в  бараках, хотя обещали оставлять  бараки открытыми. Но их постигла неудача, и зеки вновь овладели лагерем. Заключенные , как пишет Солженицын, «уже трижды старались оттолкнуть от себя и этот мятеж, и эту свободу. Как обращаться с такими дарами, они не знали, и  больше боялись их, чем жаждали. Но с неуклонностью морского прибоя их бросало и бросало в этот мятеж». И выпало кенгирцам сорок  дней свободной жизни. Они даже смогли организовать какое-то подобие самоуправления, наладить вольную жизнь.

Надежды властей, что восставший лагерь погрязнет  в анархии, провалились — «генералы  с огорчением должны были заключить, что в зоне нет резни, нет погрома, нет насилий, лагерь сам собой  не разваливается, и повода нет вести  войска на выручку». Потом грянула  трагическая развязка.

Сорок дней свободы были слишком сильным  вызовом ГУЛАГу: «Сперва люди были хмельны от победы, свободы, встреч и затей, — потом верили слухам, что поднялся рудник, — может, за ним поднимутся Чурбай-Нура, Спасск, весь Степлаг! Там, смотришь, Караганда! Там весь Архипелаг извергнется и рассыплется на четыреста дорог!» (А.И. Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ»)

Писатель  все время дает нам понять, что  восстание обречено на неудачу и  что сами заключенные это чувствуют. На рассвете 25 июня 1954 г. в лагерь ворвались  «прославленные танки Т-34», а за ними автоматчики. «Танки давили всех попадавшихся по дороге... Танки наезжали на крылечки бараков, давили там... Танки притирались  к стенам бараков и давили тех, кто виснул там, спасаясь от гусениц. Убито и ранено было более семисот  человек». (А.И. Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ»)

После мятежа жизнь в Кенгире несколько  изменилась: «Как будто зэкам жить стало даже лучше — теперь из-за общего смягчения режима в ГУЛАГе на окна перестали ставить решетки  и бараков не запирали. Ввели условно-досрочное  освобождение. Но Солженицын не забывает о сотнях погибших кенгирцев, и помнят о них оставшиеся в живых солагерники.» ( А.И. Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ»)

Писатель  заканчивает рассказ о кенгирском восстании известным двустишием:

«Мятеж  не может кончиться удачей

Когда он победит — его зовут иначе».

(Роберт  Бёрнст)

И добавляет: «Всякий раз, когда вы проходите  в Москве мимо памятника Долгорукому, вспоминайте: его открыли в дни  кенгирского мятежа — и так  он получился как бы памятник Кенгиру». (А.И. Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ»)

Солженицын  же воздвиг погибшим свой памятник — главу в «Архипелаге ГУЛАГ», показав нам, что дух свободы  может творить чудеса, делать на время общей одушевленности восстанием воров сознательными гражданами общества, пресекать рознь между  украинцами, русскими и литовцами. Хоть на сорок дней кенгирцы вырвались из ГУЛАГовского ада, вдохнули воздух свободы и, наверное, своим мятежом хоть немного приблизили последующее освобождение большинства политзаключенных и облегчение режима содержания для остальных. (Архипелаг ГУЛАГ. 1918 – 1956. Опыт художественного исследования. А. И. Солженицын. Соб. Соч.: В 8 Т. М., 1990. Т 5 – 7.)

7.«Один день Ивана Денисовича» и его связь с историей

Сегодня читатель иными глазами смотрит  на многие события и этапы нашей  истории, стремится более точно  и определенно их оценить. Возросший  интерес к проблемам недавнего  прошлого не случаен: он вызван глубинными запросами обновления. Сегодня настала  пора сказать, что самые страшные преступления XX века были совершены  германским фашизмом и сталинизмом. И если первый обрушил меч на другие народы, то второй - на свой собственный. Сталин сумел превратить историю  страны в серию чудовищных преступлений против нее. В строго охраняемых документах немало позора и горя, немало сведений о проданной чести, жестокости, о  торжестве подлости над честностью и преданностью.

Это была эпоха настоящего геноцида, когда  человеку приказывали: предай, лжесвидетельствуй, рукоплещи казням и приговорам, продай свой народ... Жесточайший прессинг сказывался во всех областях жизни  и деятельности, особенно в искусстве  и науке. Ведь именно тогда уничтожали и сажали в лагеря талантливейших русских ученых, мыслителей, писателей (в основном тех, кто не подчинился “верхушке”). Во многом это происходило  потому, что власть боялась и ненавидела их за истинное, ограниченное намерение  жить для других, за жертвенность.

Именно  поэтому многие ценные документы  прятались за толстые стены архивов  и спецхранов, из библиотек изымались  неугодные издания, уничтожались храмы, иконы и другие культурные ценности. Прошлое для народа умерло, перестало  существовать. Взамен была создана  искаженная история, которая соответственным  образом сформировала общественное сознание. Ромен Ролан в своем  дневнике так написал об идеологической и духовной атмосфере в России в те годы: “ Это строй абсолютного  бесконтрольного произвола, без  малейшей гарантии, оставленной элементарным свободам, священным правам справедливости и человечности”.

Действительно, тоталитарный режим в России уничтожил  на своем пути всех сопротивляющихся и несогласных. Страна превратилась в единый огромный ГУЛАГ. О страшной его роли в судьбах русского народа впервые заговорила наша отечественная  литература. Здесь необходимо назвать  имена Лидии Чуковской, Юрия Бондарева  и Трифонова. Но в числе первых заговорил о нашем трагическом  прошлом А. И. Солженицын. Его повесть  “ Один день Ивана Денисовича”  стала книгой жизненной и художественной правды, возвестившей будущий конец  эпохи Сталина.

Путь  “неугодных” тем к читателю тернист  в любые времена. И даже сегодня  продолжают существовать примеры, когда  одну ложь подменяют другой. Дело еще  и в том, что тоталитарное сознание не способно к какому-либо просветлению. Вырваться из цепких клещей догматического мышления очень непросто. Вот почему долгие годы серость и единомыслие  считались нормой.

И вот, с позиций этого слившегося опыта—интеллигенции  и народа, прошедших крестный путь нечеловеческих испытай ГУЛАГа, Солженицын выносит в советскую печать свою “лагерную”

повесть - “Один день Ивана Денисовича”. После долгих переговоров с властями А.Т. Твардовский получает в октябре  разрешение Н.С. Хрущева на публикацию "Одного дня...". В 11-номере "Нового мира" за 1962 год повесть была опубликована, автор ее в одночасье становится всемирно известным писателем. Ни одна публикация времен "оттепели", да и много лет продолжившей ее горбачевской "перестройки" не имела резонанса  и силы воздействия на ход отечественной  истории.

Приоткрывшаяся  щелка в "совершенно секретный" мир сталинской душегубки не просто раскрыла одну из самых страшных тайн XX века. Правда о ГУЛАГе (еще очень  маленькая, почти интимная, по сравнению  с будущим монолитом “Архипелага”) показала "всему прогрессивному человечеству" органическое родство  всех отвратительных разновидностей тоталитаризма, будь то гитлеровские "лагеря смерти" (Освенцим, Майданек, Треблинка), или сталинский Архипелаг ГУЛАГ -те же лагеря смерти, направленные на истребление собственного народа и осененные коммунистическими лозунгами, лживой пропагандой создания "нового человека" в ходе ожесточенной классовой борьбы и беспощадной "перековки" человека "старого".

По  обыкновению всех партийных руководителей  Советского Союза, Хрущев пытался и  Солженицына использовать вместе с  повестью в качестве "колесика и  винтика" партийного дела. В своей  известной речи на встрече с деятелями  литературы и искусства 8 марта 1963 г. он представил открытие Солженицына  как писателя заслугой партии, результатом  мудрого партийного руководства  литературы и искусства в годы своего собственного правления.

Партия  поддерживает подлинно правдивые художественные произведения, каких бы отрицательных  сторон жизни они ни касались, если они помогают народу в его борьбе за новое общество, сплачивают и  укрепляют его силы.”

Условие, при котором партия поддерживала произведения, касающиеся "отрицательных  сторон жизни", было сформулировано Хрущевым отнюдь не случайно: искусство  и литература - "с партийных  позиций" - нужны для того, чтобы  помогать в "борьбе за новое общество", а не против него, чтобы сплачивать и укреплять силы коммунистов, а  не раздроблять их и разоружать перед  лицом идеологического противника. Далеко не всем партийным деятелям и писателям, аплодировавшим Хрущеву  в 1962-1963 гг., было ясно, что Солженицын и Хрущев преследовали разные цели, утверждали взаимоисключающие идеи. Если Хрущев хотел спасти коммунистический режим за счет проведения половинчатых реформ, идеологической либерализации  умеренного толка, то Солженицын стремился  сокрушить его, взорвать правдой  изнутри.