Социальная политика Наполеона

Почти наверняка оба генерал-адьютанта имели в виду послание, полученное Наполеоном от обывателй Рузы. Приводим его, сохраняя орфографию и пунктуацию подлинника:

«Государь, Бог хотьев чтоб руской народ не болше крипасной был, употреблял для его силы ваши. Етот народ беден и ево обижает благородство [во французском варианте: opprime par la noblesse – угнетен дворянством]. Он видеть как птицы и все другие как на волью бывают, когда в сем государстве мужики, впервое богатство наций, крыпасний и у ных нету никаво защищатель. Нащи бары продают нас с родителей, или одново употребляют нас на перемен продают нас как животних или отдают нас чтоб заплатить долги их. Они принуждают нас служить их со всяким маниеров, а правил никакия, нежели капризы их. Выбор нами жены и наша жительство нам не позволено, и награждение что мы хорошо служили их, нас палками дерут, и ежели жизнь не отымают, от тово что она им нужна. Посему... мы желаем под новом государство идти, которой пуская нашу веру, может нас зашишать. И так остает нам благодарить богу что он нам средства дал к вашем величество объявить можем, как зашишатель народов чтоб его прасить нас от рабства на волью пускать, уверяя ево от нашей верности. Да и как могли бы не уверен быть от верности нашей, когда мы нашими тиранны верны были. Руса, 30 сентября». Далее следуют 17 подписей, скорее всего реальных лиц, поскольку почерки разные. На французском «переводе» этого послания, переданном Наполеону, им сделана пометка: «Лелорнь сохранит мне эту петицию. Москва 6 октября 1812».

Здесь имеется в виду Э.Л. Лелорнь д’Идевиль, секретарь-переводчик службы личного кабинета императора, занимавшийся, помимо прочего, обработкой русских документов. Таким образом, Наполеон действительно был ознакомлен с этим документом. Другое дело, что истинное происхождение его более чем сомнительно. Заметим, что документ датирован по новому стилю, что вряд ли могли сделать сами просители. При сравнении русского варианта с французским, написанным вполне грамотно, становится ясно, что сначала был составлен именно последний, а затем полуграмотным мещанином или дворовым человеком был сделан неуклюжий перевод на русский язык (может быть, это и были «немецкие ремесленники, которые служили им переводчиками и подстрекали их»). На это указывают и построение фраз и некоторые выражения, не свойственные русскому языку и простолюдинам: откуда, например, забитый мужик мог знать, что «крестьяне являются первым богатством страны».23

А.Г. Тартаковский писал, что «Наполеон не раз задумывался над возможностью издания прокламации, которой декларировалась бы отмена крепостного права в России... Однако все приведенные здесь показания свидетельствуют лишь о его намерениях и пожеланиях», а не о каком-то рельно предпринятом акте. Собирался ли Наполеон на самом деле освободить русских крестьян от крепостной зависимости, – задается вопросом историк, и отмечает, что «в 1812 г. социальные мотивы в политике французского императора были строго подчинены его политико-стратегическим расчетам. Данное обстоятельство вполне объясняет, кстати, позицию, занятую Наполеоном в крестьянском вопросе в западных губерниях России». Поскольку для русского дворянства Наполеон был «исчадием революции» и смертельным врагом, то император не исключал возможность в коренной России опереться на антикрепостнические волнения23. Почему же он все-таки этого не сделал? Ответов современниками и историками было предложено несколько.

С.Б. Окунь полагал, что наиболее убедительные соображения в этой связи высказал А.Б. ван Дедем ван де Гельдер. «Я полагаю, – писал этот генерал, – что император мог бы возбудить восстание в русских губерниях, если бы он хотел дать волю народу, так как народ этого ожидал, но Наполеон был уже в то время не генерал Бонапарт... Для него было слишком важно упрочить монархизм во Франции, и ему трудно было проповедовать революцию в России». То же самое утверждал и Сегюр: «Это средство претило Наполеону, природа которого склоняла его больше к интересам королей, чем на сторону народов. Он пользовался им довольно небрежно». Это и «побудило его не стараться более подстрекать народ к бунту, с которым он не в силах был бы справиться». По словам Коленкура, эта мера шла в противоречие с принципами Наполеона как монарха.

Исходя из этого, Тартаковский считал, что едва ли не важнейшяя причина такого образа действий императора «заключалась в том, что ко времени похода в Россию обнаружилось явное “поправение” контрреволюционной диктатуры Наполеона – ее перерождение из республиканской в откровенно монархическую... В этих условиях антифеодальные тенденции его политики еще более отходили на задний план, и поддержка самостоятельных социальных движений полностью исключалась». Однако это слишком общее замечание, поскольку «поправение» наполеоновского режима произошло задолго до похода в Россию. Окунь верно заметил, что, хотя утверждение Дедема «в основе своей безусловно справедливо, оно все же требует дополнительных соображений», так как в 1807 г. личное освобождение крестьян в Польше провозгласил уже монарх, а не революционный генерал.

Некоторые советские авторы считали, что «опыт испанских событий должен был убедить Наполеона в опасности народного движения, когда антифеодальные задачи переплетались с национально-освободительными». Подчеркнем, что на самом-то деле это казуистическое «переплетение задач» оборачивалось их прямым антагонизмом, ибо, выступая против собственного дворянства, возглавлявшего «национально-освободительную борьбу», крестьяне объективно становились пособниками «интервентов». Впрочем, у марксистов была своя, «диалектическая» логика.

Тартаковский утверждал, что «конец колебаниям Наполеона в этом вопросе положило развернувшееся с не меньшим ожесточением, чем в Испании, крестьянское партизанское движение в самой России, как раз ко времени пребывания французов в Москве достигшее наивысшего подъема». Действительно, Наполеон говорил Коленкуру, что «предрассудки и фанатизм, распаленный в народе против нас, по крайней мере в течение некоторого времени будут служить для нас большим препятствием, а следовательно, он будет нести на себе бремя всех отрицательных сторон этой меры, не извлекая из нее никаких выгод».

Тем не менее, мы не думаем, что подогреваемая религиозной пропагандой народная война была непреодолимым препятствием для революционной пропаганды – факты «коллаборационизма» встречались и в Смоленской и в Московской губерниях, где как раз и действовала во всю мощь религиозная пропаганда. Шеф эскадрона А.Д. Хлаповский, в сентябре находившийся возле Подольска, писал: «Мы многократно вступали в близкие отношения с жителями, мы убедились, что было бы легко натравить против своего правительства этот народ, который прекрасно ощущал рабство, в котором находился; император, однако, не хотел употребить это средство».

Попутно необходимо пояснить, что «народное партизанское движение» – это ни что иное, как выдумка марксистской литературы, поскольку настоящие партизанские действия вели только армейские «партии» и «летучие корпуса». Крестьяне же входили в систему «кордонов», организованную дворянской администрацией, задачей которой была только оборона своих и соседних деревень от небольших отрядов фуражиров и мародеров.24

«Экстремальным» вариантом данного объяснения является версия Б.С. Абалихина. Он писал, что император французов собирался отменить крепостное право в России, «но действительность опрокинула все расчеты Наполеона и его приближенных. Народные массы России встали на борьбу с интервентами, с первых же дней войны развернули непримиримую партизанскую войну». «Народные массы, – утверждал он, – сыграли решающую роль в срыве коварного плана Наполеона – создать Вандею в тылу русской армии. Несмотря на все старания, французской агентуре и сепаратистски настроенному польско-литовскому дворянству не удалось поднять массовые восстания... Наполеон был вынужден признать провал своих расчетов на организацию мятежей в тылу русских армий». В доказательство этого тезиса Абалихин привел слова, сказанные императором 22 ноября: «Я недоволен конфедерацией, которая ничего не сделала... Если бы конфедерация была бы способна к чему-нибудь, вся страна (Россия – Б.А.) давно была бы охвачена восстанием».

Подведем итоги. Наполеон, его генералы, офицеры и даже солдаты прекрасно знали «ахиллесову пяту» колосса российской империи. Поначалу им казалось, что это важная «козырная карта» в борьбе с Александром. В Витебской губернии был даже «запущен пробный шар», то есть, издана некая прокламация. Но уже этот эксперимент, а затем и последовавшие бунты в самой России наглядно показали «беспредел» и неуправляемость мужицкого бунта. К тому же, возможности антикрепостнической агитации стали сужаться по мере развертывания русским командованием религиозной пропаганды. Как «новоиспеченный» монарх с «весьма сомнительным прошлым», Наполеон понимал, что ему не к лицу разыгрывать роль революционера. Но самая главная причина того, что он отказался официально провозгласить отмену крепостного права в коренной России заключалась в том, что ему нужен был «мир во что бы то ни стало», который он мог заключить только с российским императором, но никак не с взбунтовавшимися крестьянами.

2.2 Религиозная политика Наполеона

Понтификат Пия VII обозначил поворотную точку в напряженных и страстных отношениях между папством и Революцией. На сцену выходит Наполеон.

Будучи епископом Имолы, Кьярамонти отказывался становиться в какую-либо оппозицию против соседних республик, созданных Бонапартом в завоеванной Италии. В своей рождественской проповеди 1797 г. он даже высказывался в пользу демократии, которую считал соответствующей Евангелию. "Такой вид правления требует",- провозглашал он, - "всех возвышенных добродетелей, которые могут быть заимствованы только в школе Иисуса Христа. Будь христианином, и ты будешь прекрасным демократом." Пий VII соглашается признать Консулат на тот период, пока уважаются права церкви. Дабы продемонстрировать свою открытость, он назначает кардинала Консальви государственным секретарем. Чего можно ожидать от Бонапарта, который, сразу после coup d'état, бросил клич к национальному единению.

5 июня 1800 г., за  день перед битвой в Маренго, Первый консул собирает духовенство Милана, чтобы высказать свои взгляды на католическую, апостольскую и римскую церковь."Без религии человек может лишь брести в темноте; и католическая религия - единственная, которая дает человеку истинное и непогрешимое объяснение его сущности и предназначения. Общество без религии подобно кораблю без компаса… Я надеюсь иметь счастье преодоления любых препятствий, могущих помешать полному единению между Францией и главой Церкви."

Это обращение, широко опубликованное и разосланное, пользуется громадным успехом. Бонапарт подтверждает слова поступками. После победы над австрийцами он посещает, 18 июня, торжественный "Te Deum" в миланском соборе и "не имеет никакого значения, что скажут наши парижские атеисты", замечает Первый консул в сообщении, посланном в тот же день двум другим Консулам. Путь к переговорам таким образом открыт.25

Рим вначале подозрительно отнесся к таким открытым действиям. Французские эмигранты, проживающие в Риме и особенно аббат Мори, агент Луи XVIII, сделают все возможное, чтобы помешать заключению какого-либо соглашения, могущего укрепить консулярное правительство в ущерб роялизму и Претенденту. Французские неоякобинцы теряют энтузиазм и издают отвратительные пасквили на папу и духовенство. Но Пий VII и Бонапарт решили любыми путями преодолеть оппозицию.

В письме, датированном 13 сентября 1800 г. Пий VII сообщает французским епископам, что он начинает переговоры с правительством Первого консула. Бонапарт назначает своим представителем аббата Вернье. Последний - бывший курат Анжера и один из самых активных миротворцев в Вендее. Переговоры начинаются в Париже в ноябре 1800 г. Два делегата папы, Его светлость архиепископ Спина Коринфский и отец Каселли, действуют согласно специальным инструкциям Консальви. Государственный секретарь определил пять пунктов, которые будут обсуждаться вплоть до февраля 1801 г.: отставка конституционных епископов, уменьшение числа епархий, возвращение церковного имущества, назначение епископов и присяга на верность Конституции.26

Предложения Священного синода не соответствуют намерениям Первого консула самому назначать епископов. Тем не менее, переговоры продолжаются без особых трудностей. Они привели к проекту, который Франсуа Како, эмиссар Бонапарта, привозит в Рим. После бурных споров папа соглашается на последние уступки. Признается право Первого консула назначать епископов, и право папы утверждать их. Но слишком медленный ход переговоров раздражает Первого консула, которому не терпится достичь соглашения.

19 мая 1801 г. Бонапарт  посылает в Рим жесткий ультиматум. Он угрожает прервать переговоры, если папа не примет проект  в течение пяти дней. В ярости  он указывает, что он с легкостью может вторгнуться в церковные государства… или даже обратиться в протестантство!

Како мудро спасает ситуацию. Он убеждает Консальви срочно выехать в Париж разобраться в недоразумениях. 22 июня государственный секретарь встречается вТюильри с Бонапартом. Все приготовлено таким образом, чтобы запугать кардинала и вынудить его принять французские предложения. Переговоры продолжаются до 15 июля. В конце концов, в 2 часа ночи Первый консул ратифицирует Конкордат. Пий VII подписывает его 15 августа. В бреве "Tam Multa" он требует отставки у законных епископов. Большинство из них подчиняется, за исключением Западной Франции, где группа жестких роялистов выбирает ересь и проводит собрания, направленные против Конкордата.

Таким образом, Бонапарт и Пий VII смогли достичь компромисса, устраивающего обе стороны, учитывая внешние обстоятельства. Ради того, чтобы сберечь основные пункты, папа мудро уступил по второстепенным вопросам. Он получает признание своего права утверждать епископов. Более того, тем самым он спасает единство римской церкви. Так что для него не имеет большого значения, что он должен признать Французскую республику или продажу земель эмигрантов, или даже то, что он вынужден передать церковные службы в подчинение общественным и под надзор государства, уменьшив тем самым их духовную роль; но все же регулярная церковная деятельность может быть продолжена.27

Со своей стороны, у Первого консула имеются свои причины для воссоединения.Конкордат усиливает его популярность и отделяет католиков от роялистов. Но с некоторой двуличностью Бонапарт вставляет в договор Органические статьи, углубляющие уступки Рима. Тем самым снова выражен крайне галликанский взгляд на отношения между церковью и государством. Все религии в Франции официально рассматриваются как равные и низшее духовенство в дальнейшем подчиняется власти епископов, "пурпурных префектов", которые на самом деле являются представителями правительства.