Общественные отношения у древних германцев по данным античных авторов

Дунай был не только границей римского и варварского мира, он стал главной дорогой переселения, сближения и столкновения народов различного этнического происхождения. В бассейне Дуная и его притоков жили германцы, славяне, кельты дунайские племена нориков, паннонцев, даков, сарматов.

В IV в. по Дунаю прошли гунны со своими союзниками и авары. В конце IV в. н.э. гунны соединились с аланами, обитавшими тогда в степях Предкавказья. Аланы подчинили и ассимилировали соседние племена, распространили на них свой этноним, а затем разделились под натиском гуннов. Часть ушла в горы Кавказа, остальные вместе с гуннами пришли на Дунай. Гунны, аланы и готы считались наиболее опасными врагами Римской империи (в 378 г. при Адрианополе гунны и аланы выступили на стороне готов). Аланы рассеялись по Фракии и Греции, дошли до Паннонии и даже Галлии. Далее двигаясь на запад, в Испанию и Африку, аланы соединились с вандалами.

В дунайских областях в IV-V вв. в большом количестве расселились также славяне (склавы или славы) и германцы (готы, лангобарды, гепиды, герулы).

В северных областях Европы жили даны, англы, варны, юты (в Голштинии, на полуострове Ютландия и близлежащих островах), норвеги, шведы, гауты (в Скандинавии).

В III веке н.э. германские племена объединялись в прочные племенные союзы, в которых главную роль играли выходцы из внутренних областей Германии. Уже раньше германские племена объединялись в военные союзы. Но эти союзы существовали недолго и распадались, а входившие в них племена снова обособлялись. Так, например, сложившийся в середине I в. до н.э. свебский союз объединил под своей властью почти всю Германию. Но после поражения Ариовиста в войне с Цезарем союз распался. Позже сложилось еще несколько подобных союзов (маркомано-свебский союз Маробода в конце I в. до н.э., союз херусков под руководством Арминия в начале новой эры), но они были непрочны и распались после гибели их основателей. Племенные объединения, возникшие в III-IV вв. в пределах Германии и на отвоеванной территории, оказались более жизнеспособными и превратились в конечном результате в новые этнические общности[6 с.300].

В III-IV веках особенно активизировались племена Северо-восточной Германии, которые были сильнее остальных германских племен в военном отношении. У них была довольно развитая торговля, которую они вели с империей, со Скандинавией и ближайшими областями Восточной Европы. В восточной части Германии и на берегах Балтийского моря укрепились союзы вандалов, которые еще во времена правления Марка Аврелия начали свое продвижение на юг и были частично поселены императором в Дакии, а также бургундов, которые в начале III века продвинулись в район реки Майна. На запад от них, между Одером и Эльбой, возник союз алеманнов. В районе устья Эльбы жили лангобарды, а на юге полуострова Ютландия - англы, саксы и юты, которые были хорошими мореплавателями и жестокими пиратами, нападавшими на Британию и западное побережье Галлии. Племена, которые жили вдоль долины Рейна - батавы, хатты, - образовали племенной союз франков. В III веке все эти племенные союзы начали свое наступление на империю[6 с.425].

1.2. Общественный строй

Цезарь лично наблюдал германцев, с которыми вёл войны в Галлии. Он дважды переходил Рейн и вторгался в германские области. Кроме того, он собирал сведения о германцах от лазутчиков и купцов и был знаком с сочинениями авторов, раньше его описавших быт окружавших империю «варваров».

По словам Цезаря, германцы мало занимались земледелием. Главное их занятие - скотоводство и охота. В их питании преобладало мясо, молоко и сыр; хлеба они потребляли мало. Земледельческая техника стояла низко, хотя уже в это время у германцев существовала пахота. Земля находилась в общем пользовании родовых общин. «Земля у них не разделена и не находится в частной собственности». «И никто из них не имеет в собственности земельного участка точных размеров или с определёнными границами, но должностные лица и старейшины ежегодно отводят родам и группам живущих вместе родственников, где и сколько они найдут, нужным, земли, а через год принуждают их перейти на другое место». (Цезарь) Здесь очень отчётливо описывается залежная система земледелия. Родовая община занимает сообща известный участок земли, вспахивает его, снимает с него жатву, а потом забрасывает его на долгий срок, перенося пахоту ежегодно на новое место. При этом германцы переносили на новое место также и свои хижины[1 с.119].

Из слов Цезаря совершенно ясно, что обработка земли производилась всем родом сообща. При такой системе всем доставалась одинаковая доля продукта. Цезарь пытается объяснить, чем вызываются такие непривычные для римлян общественные порядки, и свои объяснения он вкладывает в уста самим же германцам: «По их словам, он не даёт им прельститься оседлым образом жизни и променять войну на земледельческую работу; благодаря ему никто не стремится к расширению своих владений, более могущественные не сгоняют более слабых, и никто не посвящает слишком много забот постройке жилищ для защиты от холода и зноя; препятствует возникновению жадности к деньгам, из-за которой происходят партийные распри и раздоры, и помогает поддерживать спокойствие в простом народе ощущением имущественного равенства его с самыми могущественными людьми». Всё это, конечно, домыслы Цезаря, понятные в его устах как отражение социальной борьбы в римском обществе[1 с.119].

У Цезаря нет никаких указаний на наличие классов у германцев. Не упоминает он и о существовании у них рабства, хотя можно предполагать, что у них были немногочисленные рабы из числа военнопленных. У Цезаря, правда, упоминаются «вожди» и должностные лица, он говорит о старшинах и о «могущественных людях». Но при этом он подчёркивает, что в имущественном отношении не было никакой разницы между простыми германцами и «самыми могущественными людьми». Очевидно, здесь он имеет в виду родовых старшин и выборных военных предводителей племени. Война, военные походы и набеги играют в жизни изображаемых Цезарем германцев виднейшую роль. Разбойничьи набеги и грабёж не считались у германцев позорными. Цезарь так описывает набор отрядов для подобных набегов: «...Когда кто-либо из первых лиц в племени заявляет в народном собрании о своём намерении предводительствовать в военном предприятии и призывает тех, кто хочет следовать за ним, изъявить свою готовность к этому, тогда поднимаются те, кто одобряют и предприятие, и вождя, и, приветствуемые собравшимися, обещают ему свою помощь. Те из обещавших, которые не последовали, считаются, беглецами и изменниками и лишаются впоследствии всякого доверия» [1, с.119-120].

Создававшиеся таким образом военные дружины имели временный характер и, невидимому, распадались после похода.

При отсутствии классов отсутствует и орган классового принуждения - государство. Германцы эпохи Цезаря выступают перед нами в виде множества раздробленных племён. В мирное время у них нет постоянных властей, кроме родовых старшин, главным делом которых являлся суд. Верховная власть принадлежала народному собранию. На время войны выбирался военный предводитель, имевший право карать смертью. Иногда несколько племён временно объединялись под властью одного предводителя для общих военных предприятий.

Более высокую ступень общественного развития рисует Тацит. Земледелие у описанных им германцев играет уже более значительную роль, чем во времена Цезаря. Залежная система земледелия с перенесением пашни с одного места на другое всё ещё господствует, но обработка ведётся на одном месте уже не год, а несколько лет. У германцев эпохи Тацита наблюдается более прочная оседлость. Они строят дома из брёвен, обмазанных глиной. У них появляются настоянные деревни. Каждая деревня была поселением рода и представляла родовую общину. Усовершенствовалась земледельческая техника. Лёгкую соху заменил тяжёлый плуг. Но германцы не знали ни садоводства, ни виноградарства[2].

Тацит отмечает, что у германцев не было городов. У них ремесло ещё не отделилось от сельского хозяйства. Однако они умели уже изготовлять шерстяные и льняные ткани, глиняную посуду, умели добывать и обрабатывать металлы. У них были кузнецы, умевшие изготовлять домашнюю утварь и оружие; им была известна торговля солью, металлами. Важным предметом торговли был янтарь, добывавшийся на берегах Балтийского моря. На него был большой спрос в империи. Пограничные города империи вели торговлю с германцами. В этой торговле употреблялась римская монета. Тацит говорит, что германцы предпочитали серебро золоту, потому что «при торговле обыкновенными и дешёвыми предметами удобнее иметь запас серебряных монет» [2].

С развитием земледелия германцы перестают обрабатывать землю целыми родами, сообща.

Тацит так вписывает распределение земли у германцев. Населённая родичами деревня занимала земли для обработки в известной очереди, сообразно числу рабочих рук. Затем земля делилась между отдельными, по-видимому, так называемыми «домашними общинами» «по достоинству». Через несколько лет земля забрасывалась, и обработка переносилась на другое место. Тацит подчёркивает экстенсивный характер земледелия - остаётся много свободной земли. Вся эта система была возможна лишь благодаря обширности не занятых под земледелие полей. В частное пользование отдельных семей переходила только земля, отводимая под обработку. Большая часть земли оставалась в общем пользовании всей родовой общины[2].

Временно занимаемая земля распределялась между «большими семьями», представлявшими переходную ступень от рода к позднейшей семье. Такие большие семьи (домашние общины) обыкновенно охватывали три поколения и могли включать по нескольку десятков членов[2].

Надо особенно отметить, что раздел совершался не поровну, а «по достоинству». Не все семьи считались равными. В описываемую Тацитом эпоху уже начался процесс социальной дифференциации «варварского» общества. Из среды равных свободных родичей стала выделяться родовая знать. Некоторые семьи стали занимать первенствующее положение. Отличаясь от других и большим количеством отводимой им земли и большим количеством скота. У «варваров» появляются рабы. Тацит останавливается на вопросе о рабстве и на положении рабов у «варваров». В рабство обычно обращали военнопленных. Иногда, впрочем, попадали в рабство и члены племени; это были чаще всего те, кто проигрывал свою свободу в азартную игру (в кости). Но таких рабов «варвары» у себя не держали и старались их поскорее продать[2].

Тацит отмечает, что «варвары» использовали рабов не так, как римляне. Рабов сажали на землю, у каждого из них было своё хозяйство. Такой раб платил своему господину оброк хлебом, мелким скотом, тканями. Положение рабов у германцев, напоминало Тациту скорее положение римских колонов, чем римских рабов. Германцы обращались с рабами мягче, чем римляне. «Раба редко подвергают побоям, заключают в оковы и наказывают принудительными работами». Едва ли рабы были многочисленны. Это была начальная стадия-рабовладения, так называемое «патриархальное рабство. Между господами и рабами не было такой непроходимой грани, как у римлян. Дети рабов и господ росли вместе, «в той же грязи», говорит Тацит. Не было очень значительной имущественной разницы и между знатным и простым свободным, хотя знатные и имели лучшую одежду и оружие. У германцев эпохи Тацита наблюдается лишь начало процесса социальной дифференциации. Основу общественного строя всё ещё составляет масса простых свободных, обладающих равным имуществом равными правами и равным общественным положением. Были ещё крепки родовые связи, объединявшие свободных. Население деревни принадлежит к одному роду, во время войны родичи сражаются вместе. Знать также выросла из родовой организации. По своему происхождению это родовая знать. Но выделение знати и начало социальной дифференциации, как бы слаба она ни была, уже вносит в родовой строй элементы разложения[2].

Родовая аристократия, сосредоточившая в своих руках более значительные земельные владения, большое количество скота, использующая рабский труд, приобретает всё больше власти в племени. Родовые вожди окружают себя военными дружинами. Эти дружины не имеют уже временного характера, как 150 лет тому назад, в эпоху Цезаря; дружинники живут при дворе вождя, получают от него содержание, коней и оружие, связаны с ним обещанием верности. Вождь делится с ними добычей, кормит их, предпринимает вместе с ними военные набеги. Знатные юноши старались попасть в дружину к прославленным вождям.

Захваченная в набегах добыча увеличивала богатство вождей, усиливала их социальное влияние, а вместе с тем и разницу между ними и простыми свободными[2].

Война и набеги составляли главное занятие военных вождей и их дружин. «...Прокормить большую дружину можно только грабежом и войной», - говорит Тацит. Возникновение знати и военных дружин, живущих только войной и грабежом, усиливало значение военных предприятий в жизни «варваров». «Они считают леностью и малодушием приобретать потом то, что можно добыть кровью», - говорит Тацит о германских дружинниках. С началом процесса классовой дифференциации возрастала, таким образом, «воинственность» «варваров», возникал слой людей, целиком посвятивших себя войне и грабежу и живущих этим, а также эксплуатацией труда рабов, которые тоже, приобретались путём войны[2].

Рядом со старинной родовой организацией, вырастая из неё, возникает новая, дружинная, основанная на связи между вождём и его военными товарищами. Эта организация нашла своё выражение, прежде всего, в военном строе «варваров»: в бою члены рода сражались вместе, дружина же следовала за своим вождём. Дружинники были лучше вооружены, они составляли, по-видимому, конные отряды, в то время как простые воины сражались пешими[2].

Описанные Тацитом германцы жили ещё догосударственным строем. В мирное время функцию суда и разбора споров выполняли выборные старшины, которые творили суд «по округам и посёлкам», причём в судебных разбирательствах принимал участие и народ. По-прежнему верховная власть племени принадлежала собранию всех взрослых мужчин, являвшихся на эти собрания вооружёнными. Эти народные собрания решали важнейшие вопросы, стоявшие перед племенем, - вопросы о войне и мире, заключении договоров; здесь же судили за те преступления, которые у «варваров» считались самыми тяжкими, - за измену и трусость. Изменников вешали на деревьях, трусов топили в болотах. Собравшиеся приветствовали звоном оружия те предложения, с которыми они были согласны. Несогласие выражалось нестройными криками. Но в народных собраниях уже не было прежнего равенства. Обычно предложения вносили только знатные; масса простых воинов выражала лишь согласие или несогласие. Наряду с народным собранием существовал совет знати, который подготовлял дела к народному собранию. Менее важные из дел, касающихся всего племени, совет решал сам, не обращаясь к народному собранию. Так знать приобретала всё большее значение в жизни «варварских» племён[2].

Во главе многих «варварских» племён появляются постоянные князья, как их называли славяне, конунги, как их называли германцы, «reges» (короли), как их называл Тацит, а не только вожди, выбираемые на время войны. Выбирало князя народное собрание (при этом в знак избрания его поднимали на щите), но выбор делался обычно из среды знатных родов. Устанавливаются уже своего рода «династии» - правящие семьи, из среды которых выбираются князья. Власть князя была очень ограничена. Он должен был считаться и с народным собранием и ещё больше с советом знати. Никаких постоянных налогов и податей «варвары» не знали. Было в обычае делать князю подарки, но эти подарки князь не имел права требовать. Кроме того, взималась дань с покорённых племён. Но в основном князь должен был полагаться на свои средства, которыми он располагал как самый крупный в племени владелец земли, скота и рабов, как вождь самой сильной дружины[2].