Крещение Руси

Содержание:

 

Содержание……………………………………………………………………………………..1

Введение………………………………………………………………………………………...2

Крещение Руси в социокультурном  контексте……………………………………………….2

Зарождение культуры в  Древней Руси………………………………………………………..9

Развитие просвещения в России………………………………………………………………14

Крещение Руси (завоевание)…………………………………………………………………..18

Заключение……………………………………………………………………………………...19

Список литературы……………………………………………………………………………..20

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение 

 

Обстоятельства, при которых произошло  «крещение Руси» князем Владимиром, были и остаются во многом загадочными. Источников, содержащих необходимую информацию, мало: несколько летописных преданий, скупые сведения житийной и панегирической литературы, единичные свидетельства иностранных авторов — вот, собственно, и все, чем располагает современный исследователь. И тем не менее научный поиск продолжается. 
Привлекает внимание весьма красноречивое указание древнерусского летописца, создателя «Повести временных лет». Приведя версию о крещении князя Владимира в Корсуне, он замечал, что несведущие считают, будто Владимир крестился в Киеве, «иные же говорят в Васильеве, а другие и по иному скажут». Не было известно в точности, где крестили киевлян — в Днепре или Почайне. Значит, прошло не более ста лет со времени крещения, а русские люди уже имели довольно смутное представление об этом событии. О чем это свидетельствует? Конечно же о том, что «крещение Руси» не запечатлелось в памяти народной, будучи в сознании современников событием почти рядовым

 

Крещение Руси  в социокультурном контексте

 

До Крещения Руси языческая культура восточных славян не составляла истории  — ни древнерусского общества, ни древнерусской  культуры. Язычество восточных славян составляло доисторический период Руси, продолжавшийся без существенных социокультурных изменений по меньшей мере 3 тысячи лет, предшествовавшие христианизации. По существу, история древнерусской, а вместе с ней и всей русской культуры только началась после принятия Русью христианства, и дата Крещения Руси (988 г.) становится, таким образом, начальной точкой отсчета национального культурно-исторического развития России. На месте разрозненных и слаборазвитых в экономическом, социальном,  политико-государственном и культурном отношении восточно-славянских племен, разбросанных на периферии европейского континента, на границе между оседлыми поселениями и Великой Степью — жизненным пространством азиатских кочевых народов, — возникло централизованное государство, сплоченное единой идеологией и созидательными устремлениями, в течение долгого времени (более 7 веков) совмещавшее архаические первобытно-родовые черты традиционного общества и начала будущего (так и не заладившегося) феодально-монархического устройства.

Культурное содержание Крещения Руси, с одной стороны, объективно сводится к религиозной форме социально-экономических и политических процессов образования Киевского государства; с другой — к приобщению Руси к культуре и миросозерцанию христианизированных стран Европы. Обычно в этом случае исследователями отмечаются: рост международного авторитета, дипломатических, торговых, политических и культурных связей Киева времен княжения Владимира и Ярослава; образование единого, в той или иной степени феодального, государства, объединенного новой, передовой по тому времени культурой, писаными законами и развитой религией; постепенное исчезновение прежнего деления восточных славян по племенным признакам; окончательное оформление единой древнерусской народности. Все это — “общие места” исторического освещения начального события древнерусской истории. Таким же общим местом оказывается признание того, что в результате культовых реформ Русь окончательно встала вровень со всем “цивилизованным миром” (т. е. Западной Европой)  — в ремесле, военном деле, зодчестве, технике и т.д.

Однако историческое развитие культуры не может рассматриваться как следствие социально-политического "первотолчка": государственная реформа князя Владимира не высвободила постепенно накапливавшийся в древнерусском обществе духовный, творческий потенциал, а, напротив, сама во многом явилась следствием развития такого потенциала восточных славян, “созревших” для принятия мировой религии, а вместе с тем — государственно-правового самоопределения и самосознания.  Такой — имманентный — подход к осмыслению истории  и самого генезиса древнерусской культуры  позволяет осмыслить феноменологию христианизации Руси в контексте культуры, не подменяя ее социально-политической мотивацией генезиса древнерусского государства, как самоценное культурно-генетическое событие.

Если рассматривать Крещение Руси как социально-политически детерминированный акт, то, разумеется, его культурные следствия покажутся лишь частными атрибутами, притом второстепенной значимости, процессов государственного строительства (хотя формирование государства того или иного типа — это важный фактор становящейся цивилизации, а вместе с нею и истории культуры). Если же подойти к этому событию как к принципиальному культурно-историческому выбору, то формирование государственности и социальной структуры общества, политические процессы дифференциации родового строя и институализация различных аспектов общественной жизни предстанут как разветвленный “пучок” социальных следствий культурно-исторического “первотолчка”. С точки зрения истории культуры,  становится ясно, во-первых, что этот выбор на столетия и даже более чем на тысячелетие вперед предопределил важнейшие черты русской культуры (общие для нескольких ее исторических парадигм), не только наложившие свой определенный отпечаток на различные ее явления (письменности, обрядности, архитектуры, изобразительного искусства, мировоззрения и т. п.), а также на процесс культурно-исторического развития в целом, но и оказавшие сильное, если не сказать — определяющее, воздействие на цивилизационные процессы в России, в том числе на социально-исторические, политико-правовые, социально-экономические и т. п.

Во-вторых, сам культурно-исторический выбор древнерусским обществом  в качестве государственной, надплеменной религии именно восточного христианства (получившего впоследствии название "православия" — в противоположность западному христианству — "католичеству") был продиктован не только государственно-политической мудростью князя Владимира (и тех слоев родового и раннефеодального общества у восточных славян, которые он персонифицировал и представлял в своей политике), но и потенциальной ценностно-смысловой и  ментальной "предрасположенностью" самой древнеязыческой культуры восточных славян именно к такому, а не иному выбору; конкретная политическая ситуация и временной политический расчет лишь ускорили и локализовали действие этих культурных и цивилизационных предпосылок.

Одной из важнейших предпосылок  исторического религиозного выбора Древней Руси является ее геополитическое  положение, и прежде всего ее нахождение между Западом и Востоком и связанная с этим постоянная подверженность перекрестному влиянию различных цивилизаций, оказавшемуся плодотворным для духовной жизни и культуры русского народа, но в то же время неоднократно порождавшему критические моменты русской истории, ставившему острую проблему выбора и  реальную угрозу раскола нации (о. Иоанн [Экономцев]). Заметим, что это тот случай, когда культурологическая интерпретация исторических событий в значительной части (за исключением провиденциальных соображений) совпадает с позицией историка церкви и богослова.

Другой фактор, отмечаемый И. Экономцевым, — собственно географический: это  нахождение между лесами и болотами Северо-Запада и бескрайним открытым пространством Юго-Востока, естественно  предопределивший преимущественную обращенность Руси именно на юго-восток. Максимальная военная угроза для Древней Руси исходила именно оттуда, со стороны диких кочевников-степняков; поэтому установление контроля над степью стало для Руси главной национальной задачей, от решения которой зависела ее судьба как государства и нации; вектор древнерусских интересов (идейных, торгово-экономических, а позднее и внешнеполитических), ценностных ориентаций восточнославянских племен — еще с праславянских времен — показывал именно на юг и восток. Основной обмен идеями и людьми  на протяжении веков шел в южном и северном направлениях, следуя течениям рек Восточно-Европейской равнины, соединявшей между собой разбросанные поселения восточнославянских племен. Христианство стало проникать на Русь именно по этому пути — с юга, из Византии, задолго до того, как оно утвердилось на севере.

Проблема выбора религии, а вместе с ней и определенного культурно-исторического  пути, стояла перед Русью очень  остро: во-первых, речь шла о достижении национального сплочения разрозненных восточно-славянских племен (в том числе и в форме единого государства, но важнее всего — идеологически и культурно); во-вторых, речь шла о геополитическом самоопределении древнерусской народности в координатах: "Запад « Восток" и "Север « Юг", постепенно приобретавших не чисто географический, но и политический, и культурно-религиозный смысл; в-третьих, вместе с "вектором" национальных интересов (включая выбор наиболее естественных союзников - в военно-политическом и духовно-культурном отношении — и определение главных угроз своему национально-государственному существованию) выявлялось направление собственного территориально-государственного и национально-культурного развития.

Однако восточный "вектор" социокультурной  ориентации Руси был вызван не одними социально-практическими ее интересами (геополитическими, экономическими, государственно-политическими или даже этническими). За этой ориентацией явно стояла некая духовная доминанта, предвосхищающая соответствующие социально-практические цели и стремления и предопределяющая выбор религиозно-культурной традиции народом и страной. Эта духовная доминанта, натолкнувшая Русь, русскую культуру на выбор восточного христианства (будущего православия), была тенденцией, обусловленной менталитетом русской культуры, нашедшим свое воплощение в восточнославянской мифологии, культурных традициях, массовой психологии населения, его хозяйственном укладе и образе жизни. 

Генетическая и типологическая связь восточного христианства и  особенно православия (сохранившего в своем каноне многие элементы раннего христианства и потому заслужившего в Западной Европе имя "ортодоксального") с восточными религиями различного регионального, этнического и культурно-исторического происхождения в общем виде известна. Так, отечественный востоковед и богослов Е.Б. Рашковский указывал на глубокие связи православия с великими внехристианскими духовными традициями Востока, причем в этом ряду им назывались не только иудаизм и ислам, но и зороастризм, великие религии Индии и Дальнего Востока (индуизм, буддизм, конфуцианство). Однако для осмысления исторического выбора Древней Руси, принявшей Крещение, большая часть из этих связей (кроме иудаизма, ислама, и, может быть, в генезисе восточнославянского язычества, еще зороастризма) не имеет принципиального значения, поскольку остальные восточные религии (Южной и Восточной Азии) не могли непосредственно повлиять на выбор веры Древней Русью.

Очевидно, многое могло привлекать восточнославянские племена в обеих  ближневосточных по своему происхождению религиях, — как в исламе, так и в иудаизме; многое казалось близким и приложимым к внутренним проблемам древнерусской народности, тем более, что народы, их исповедовавшие, были близкими соседями Руси, постоянно находившиеся с нею в контакте, — хазары и волжские булгары. Прежде всего обе эти восточные религии являлись действенным и эффективным выходом народов из состояния первобытного язычества, кочевнического (или полуоседлого) быта. Далее, это были идеологии, способствовавшие становлению единого сплоченного народа и сильной централизованной государственности, что было актуально для национального объединения разнородных и территориально разбросанных племен одного этноса. Более того, это были религии, изначально ориентированные на преодоление локальных связей и сплочение диаспоры, стягивание воедино огромных территорий и различных культурных традиций, создание духовной общности из весьма разнородных и разобщенных  — территориально и культурно  — смысловых  компонентов.

В обеих религиях средством такого единения и сплочения людей и народностей выступало сакрализованное Слово, священные тексты, канонизированные в письменной форме. Речь, таким образом, шла о такой религии, которая одновременно выступала бы и как основная, системообразующая, стержневая форма культуры, непосредственно связанная с распространением и закреплением в качестве фундамента дальнейшего культурно-исторического развития письменности, словесности. Связь людей мыслилась через текст боговдохновенного Писания, и слово, исходящее от Бога, становилось сакральным, изначальной причиной мира ("В начале было Слово...").

Вторым общим  элементом авраамитических религий  было стремление обнаружить связь людей  через национальную историю, обладающей определенной направленностью, целеустремленностью, смысловой "осью",  в потоке которой народ обретает общее спасение. Отсюда берут свое происхождение такие конститутивные составляющие древнерусской культуры, как церковнославянская письменность, распространившаяся на Руси одновременно с христианством, и летописание как опыт национально- исторического самосознания народа. Русь вместе с христианизацией вступала в период "осевого времени" (хотя бы некоторыми своими сторонами) и впервые начинала историческую жизнь — и социума, и культуры. Отсюда же начинается на Руси саморефлексия христианской культуры в категориях самобытности и государственности: ведь мировая религия и церковность появляются в Древней Руси одновременно со становлением централизованного государства и самоопределением Руси в ряду иных государственных образований Европы и Азии.

Было, разумеется, и различие между двумя авраамитическими религиями, интересовавшими древних  русичей  у истоков их христианства. Пространственный характер религиозной  общности, достигаемый в исламе, предопределял завоевательский  пафос этой религии, достигавшей желаемого единообразия в воплощении многообразия средствами перманентного насилия (борьбы с "неверными", "священными войнами", суровыми и жестокими кодексами религиозных узаконений — "шариат" и т. п.) и требовал от верующих беззаветной покорности божественной воле (буквальный смысл слова “ислам” — покорность). Временной, по преимуществу исторический характер религиозной общности в иудаизме выдвигал на первый план мессианизм, божественное избранничество народа, претерпевающего на своем историческом пути к спасению различные коллизии и испытания, подъемы и спады, принимающего божественное воздаяние — в виде кары или награды, — ведомого Богом к одному ему ведомым высшим целям, и преданность верующих Всевышнему, невзирая на все тяготы и лишения предназначенного народу пути к спасению. Здесь многообразие преходящих состояний объединяет неколебимое отношение к национальной и личной судьбе, преданной в руки Господа.