История мафии

   Дом  был двухэтажный, с деревянной  лестницей, очень скромно меблированный  в рустическом и одновременно  античном стиле, исключая совершенно  роскошную ванную комнату, расположенную  на втором этаже.

   Несмотря  на то что дом был относительно  просторным, собрания могли проходить лишь в одном зале, остальные же комнаты были явно недостаточного размера для того, чтобы в них с комфортом мог расположиться совет министров «Коза ностры». Нужно было хорошенько поискать, чтобы обнаружить именно то место, где собирался ареопаг «людей чести».

   В  нижней части одной из стен, замаскированное несколькими выдвижными  керамическими плитами, было отверстие, вполне подходящее для того, чтобы  через него мог пройти человек  солидных габаритов. Спускаться  надо было по грубоотесанной  каменной лестнице, освещая себе дорогу факелом или карманным фонариком.

   Прямо  от немногочисленных ступенек  начинался коридор, также ведущий  вниз и выходивший в огромный  зал конической формы, который  по своим размерам был больше, чем все комнаты дома вместе  взятые. Днем зал освещался естественным светом, пробивавшимся в громадные щели, забранные решеткой. За этой решеткой видны были соседние поля.

   Именно  здесь, в зале, расположенном в  трех-четырех метрах под жилищем  Микеле Греко, собирались Стефано  Бонтате и другие секретари Капитула, чтобы определять политику «Коза ностры». Существование этого подземного пристанища имело самое простое объяснение: дом был построен на древнем карьере, территория которого, после того как из него перестали брать камень, и была приспособлена для выращивания лимонов. Множество разветвленных ходов вели от центрального зала к другим помещениям поменьше, которые могли служить прибежищем для скрывавшихся от полиции беглецов. На стенах в этих каменных норах были прилеплены свечи, а на полу валялись смятые матрасы, и это неопровержимо доказывало, что хозяин тех мест в случае необходимости действительно укрывал здесь своих «бойцов», прятавшихся от «сбиров».

   Микеле  Греко сам в этом доме не  жил. Он обустроил себе прибежище  в нескольких виллах, расположенных в той местности; одна из них возвышается напротив земельного владения Фаварелла, под номером 415 на улице Чакулли, и ее тоже скрывают от посторонних глаз гектары цитрусовых. Дом в земельном владении Фаварелла использовался исключительно для встреч и приемов «людей чести», о чем свидетельствует наличие в нем примерно шестидесяти стульев и гигантские печи и жаровни, расположенные в разных помещениях дома.

   Папа  и антипаписты

   Если  в конце 70-х годов Микеле Греко  позволил себе переделать одну  из своих загородных резиденций в клуб «Коза ностры», то только потому, что он был убежден в своей безнаказанности. Микеле Греко — выходец из одной из самых знатных «семей» острова. Он был двоюродным братом Сальваторе Греко (Пташки), который возглавлял «Коза ностру» в 60-е годы, но Микеле Греко не любил об этом родстве говорить. Войдя в круг палермской знати, он быстро научился скрывать свои делишки, установив в «Коза ностре» атмосферу террора, так что никто из его подручных никогда не посмел бы назвать «сбирам» его имя.

   Таков  был этот человек, который с 1978 года с высоты своих метра  шестидесяти озирал поле деятельности  Капитула так величаво-торжественно, что «люди чести» прозвали  его Папой.

   Стефано  Бонтате входил в число тех  секретарей Капитула — а их  было меньшинство, — которые осмеливались противоречить Микеле Греко. Глава «семьи» Санта Мария ди Джезу заметил, что дела в мафии стали идти иначе после того, как во главе правительства «Коза ностры» встал Папа. Еще не осмеливаясь говорить о государственном перевороте, Стефано Бонтате очень скоро понял, что Папа может до неузнаваемости извратить основополагающие принципы организации.

   Чикитедду, или Пташка

   В 1972 году, в то время как Стефано  Бонтате еще сидел в Уччардоне, он любил повторять своему  другу и товарищу по заключению Томмазо Бускетте, что считает себя духовным наследником старого Сальваторе Греко, прозванного Чикитедду, или Пташкой, который возглавлял Капитул до 1963 года, до того момента, как тот был распущен в связи с началом «большой войны».

   Бонтате был слишком молод, чтобы лично знать Пташку, вот почему он просил Томмазо Бускетту рассказывать ему об этом «человеке чести». И хотя Бускетта не входил в высшие мафиозные сферы, так как был в начале 60-х годов простым «бойцом», тем не менее ему уже тогда довелось завоевать дружбу Сальваторе Греко, который так был к нему расположен, что даже открыл ему свое сердце.

   Так  как Бускетте довелось быть  непосредственным очевидцем и  участником событий, он смог объяснить  Бонтате, почему в 1963 году, когда  «большая война» между «семьями»«Коза ностры» была в полном разгаре, Пташка в здравом уме и твердой памяти принял решение устраниться от дел и распустить «Коза ностру».

   — Пташка принял решение бросить все и уехать за границу, — сказал Бускетта, — когда понял, что мафия отошла от своих основополагающих принципов и превратилась в организацию преступников.

   Корлеоне

   — Начало глубокого кризиса, который сотрясает мафиозные структуры, — говорит Томмазо Бускетта, — восходит к тому моменту, когда Леджо убил Наварру и Капитул ничего об этом не знал.

   Это  было беспрецедентное преступление  во всей истории «Коза ностры», когда убийца очень быстро  был обнаружен, а поступок его  осужден всеми «людьми чести». Звали убийцу Лучано Леджо.

   Лучано  Леджо родился в 1928 году в маленьком городке Корлеоне и был по происхождению потомственным крестьянином, которому довелось ступень за ступенью преодолеть все стадии посвящения в «Коза ностре» и спустя тридцать лет прославиться в связи с убийством местного «крестного отца»,доттореМикеле Наварры, деревенского врача и одновременно грубого и злобного мелкоземельного собственника, власть которого в то время простиралась вплоть до самого Капитула.

   — Чикитедду вызвал Леджо и потребовал от него объяснений, — рассказывал Бускетта. — Леджо, сославшись на личные причины, попросил поверить ему на слово. Леджо утверждал, что один бывший мафиози, исключенный из организации, якобы мог подтвердить правдивость его рассказа. Я позабыл имя этого мафиози, но, помнится, как только его освободили, он тут же исчез, не успев встретиться с Чикитедду. Последний пришел в ярость. Но тем временем в 1965 году неожиданно произошел случай с Джульеттой (один из самых ужасных эпизодов «большой войны»), и, с отвращением воспринимая происходящее, Чикитедду решил эмигрировать и оставить все эти дела — навсегда.

   Вторая  жизнь «Коза ностры»

   Несколько  лет спустя, в начале семидесятых, Лучано Леджо стал врагом номер  один всех итальянцев. Газеты  сделали из него отъявленного  злодея. Они пестрели заголовками, посвященными той кровавой эпопее, которая привела его из Корлеоне в Палермо и должна была возвести на ключевой пост в «Коза ностре».

   Терзаемый  костным туберкулезом, от которого  его даже наполовину парализовало, Лучано Леджо тем не менее  нимало не утратил своих умственных способностей. Он был арестован в Корлеоне в мае 1964 года и в течение почти четырех лет величественно отражал атаки итальянских судов, которые каждый раз расписывались в своей беспомощности доказать его участие в гнусных преступлениях «за неимением достаточных улик».

   После  долгого пребывания в клинике, где лечат различные мочеполовые  инфекции и почечную недостаточность, Леджо исчез из нее в тот  самый момент, когда полиция вновь  собиралась его арестовать. Для  него настал час свести счеты  с теми, кто его «преследовал», как выразился он сам.

   Осуществление  проектов Лучано Леджо здорово  облегчало то состояние упадка, в котором находилась исполнительная  власть «Коза ностры». Чтобы восстановить  организацию, в клочья разнесенную  «большой войной», поредевшую после арестов и даже на короткое время лишившуюся правительства, уцелевшие представители различных «семей» «Коза ностры» избрали триумвират, состоявший из молодого Стефано Бонтате, «крестного отца» Чинизи неотесанного мужлана Гаэтано Бадаламенти и одного из убийц «семьи» Корлеоне Сальваторе Риины.

   Когда  Лучано Леджо очутился в Палермо, триумвират уже прекратил свое  существование в связи с арестом  Бонтате и Бадаламенти. Власть  отныне была сосредоточена в  руках одного-единственного человека, Сальваторе Риины, приближенного Лучано Леджо, который на протяжении долгих лет был его ближайшим помощником.

   Огонь  по прокурору Скальоне

   5мая 1971 года Стефано Бонтате и Гаэтано  Бадаламенти находились в тюрьме  Уччардоне, когда узнали, что прокурор  Палермской республики Пьетро Скальоне был убит вместе со своим шофером на виа Чипресси в тот момент, когда он вышел из Дворца правосудия и садился в свой служебный автомобиль. Очень скоро оба они совершенно уверились в том, что их «коллеги» Лучано Леджо и Сальваторе Риина лично приняли участие в этом беспрецедентном даже для Сицилии преступлении.

   Те, кто сообщили Бонтате и Бадаламенти  эту информацию, уточнили, что Леджо, терзаемый приступом нестерпимой  боли, был вообще не способен  передвигаться во время покушения: он якобы стрелял в несчастного прокурора из засады, которая была устроена впереди автомобиля.

   Когда  Бонтате и Бадаламенти стали  расспрашивать о причинах убийства, выяснилось, что их было три.

   Прежде  всего Лучано Леджо намеревался  покарать человека, которого считал своим самым неуемным преследователем. Вторая причина была менее серьезной: прокурор Скальоне только что расправился с «семьей» д’Алькамо, которая, впрочем, была далеко не в самых дружеских отношениях с корлеонцами; Леджо, следовательно, было приятно подставить своих противников, которых неминуемо должны были заподозрить в причастности к убийству. Третья причина, подвигнувшая его на преступление, даже для Бонтате и Бадаламенти была неслыханно циничной: убив Пьетро Скальоне, Леджо рассчитывал дестабилизировать обстановку в палермских судах, как бы намекнув, что речь шла о сведении счетов между своими. Зная наверняка о непричастности Скальоне к делам мафии, Бонтате и Бадаламенти пришли к заключению, что замысел Леджо сработал свыше всяческих ожиданий: даже спустя десять лет в Палермо можно было встретить добропорядочных людей, которые полагали, что прокурор Скальоне был убит за свои старые грешки.

   Хотя  сами Бонтате и Бадаламенти  оказались непричастными к убийству, Лучано Леджо тем не менее устроил так, чтобы задеть самолюбие других своих «коллег».

   Пьетро  Скальоне был убит на виа  Чипресси в квартале Данизьеми, контролируемом «семьей» Порта  Нуова. Леджо не забыл предупредить  о своих намерениях главу «семьи»  Пиппо Кало, не только потому, что это было делом чести, но и потому, что репрессии полиции после убийства неминуемо должны были обрушиться на этот район, со всеми возможными последствиями для жизни «семьи». Не предупредить Пиппо Кало об убийстве в соответствии с буквой устных законов мафии значило бы объявить новую войну. После убийства Скальоне авторитет и репутация Пиппо Кало возросли до того, что его призвали исполнять высшую административную власть в «Коза ностре».

   Где  восстанавливает свои силы Капитул

   Выход  из тюрьмы Стефано Бонтате и Гаэтано Бадаламенти совпал с возобновлением деятельности правительства «Коза ностры». Они нашли в Палермо нового Лучано Леджо, которому, кажется, превратности нелегальной жизни ничуть не портили настроения. Строгая диета, основанная на белом рисе и жареном мясе, приправленных всевозможными пилюлями, вернули Леджо его двигательные возможности и вкус к жизни.

   До  такой степени, что он оказался  способен вести сразу несколько  дел (в основном это были похищения  людей), которые не мешали ему  заниматься и политикой: с помощью Стефано Бонтате и Гаэтано Бадаламенти Леджо удалось вернуть к жизни Капитул.

   С  первых же заседаний Капитула, который собирался уже в земельном  владении Фаварелла, принадлежавшем  Микеле Греко, представители различных  «семей» принялись наводить порядок в делах «Коза ностры». И так случилось, что Лучано Леджо, представлявший «семью» Корлеоне и ее соседей, вынужден был скрепя сердце согласиться умеритьсвой «деловой» пыл.

   Леджо  и его люди, начавшие специализироваться  на похищениях, действовали по всей Италии с заметным успехом: в их руках скопилась уже чуть ли не дюжина похищенных, которые ожидали своего освобождения за денежный выкуп. Если Капитул решил, что на Сицилии больше не должно быть похищений, то это случилось не из соображений гуманности к жертвам и тем более не из желания избавить жителей острова от лишних волнений.

   Каждый  уважающий себя «человек чести»  знает, что похищения людей вызывают  всеобщее чувство враждебности  по отношению к похитителям, так  что это могло причинить немалый вред «Коза ностре» в тех регионах, где она располагает крупными организациями, как это имеет место на Сицилии. Кроме того, такие действия вообще мешают мафии,поскольку неминуемо вызывают ответные меры полиции. Именно исходя из всех названных выше причин секретаря Капитула Лучано Леджо попросили ограничить свои притязания севером Апеннин.

   Поскольку  Лучано Леджо вынужден был  согласиться перенести свою бурную  деятельность на север Италии, ему просто необходимо было  отыграться на других секретарях Капитула, которые, по примеру «крестного отца» Чинизи грубияна Гаэтано Бадаламенти, считали его кровожадным идиотом. Ему нужна была жертва. Гаэтано Бадаламенти отлично подходил на эту роль; вот кто будет наказан, символически, конечно.

   Лучано  Леджо решил, что выкуп за одну из жертв похищений, произведенных на севере Италии, будет заплачен не территории Бадаламенти, в окрестностях Чинизи. Ясно без слов, что этот район был незамедлительно оцеплен полицией, которая, желая воспрепятствовать внесению выкупа, нарушила все планы «семьи» Бадаламенти. «Крестный отец» Чинизи счел этот случай личным оскорблением и не преминул сообщить остальным членам Капитула, что вторжение на его территорию — очевидныйcasus belli,повод к войне.

   История  умалчивает о том, что ответил Леджо на выпад Бадаламенти. Можно предположить, что он, по своему обыкновению, нападал и оскорблял. Долго еще потом Бадаламенти жаловался, что Леджо пользовался всякой возможностью, чтобы публично осмеять его. Во время заседаний Капитула Леджо никогда не лишал себя удовольствия обратить всеобщее внимание на невежественность Гаэтано Бадаламенти, со злобной радостью публично обнаруживая его грамматические и синтаксические ошибки, которых было более чем достаточно всякий раз, когда Бадаламенти, оставив родной диалект, пытался выразить себя на итальянском. Поскольку у «людей чести» восприимчивость к шуткам очень ограничена, секретари Капитула всякий раз воспринимали поправки Леджо как новые оскорбления, наносимые лично Бадаламенти.