Исторический портрет Бориса Годунова

него осталось два сына: старший от первого брака Федор  и младший, от седьмой

жены Грозного, – Дмитрий. О старшем Федоре, которому было уже 27 лет, широко

шла молва, что он слаб в  умственном отношении: “как слышно, мало имеет

собственного разума”, писал  о нем в апреле 1584 года польско-литовский  посол

Лев Сапега. “Царь несколько помешан, – говорил о Федоре шведский король Иоанн в

официальной речи в 1587 году. Русские на своем языке называют его «durak».

Младший “царевич” Дмитрий  родился в 1582 году от седьмой жены Грозного Марии

Федоровны  Нагой. Хотя царь и справил должным обычаем  свою “свадьбу” с седьмой

супругой, но канонически  это сожитие не было законным браком, и положение

последнего сына Грозного царя могло возбуждать некоторые  сомнения. Во всяком

случае из двух наследников  Грозного только один старший брат был бесспорно

правоспособным, и оба требовали опеки – один по малолетству, а другой по

малоумию. В Москве не было сомнения, что престол принадлежит старшему. Младшего

Дмитрия с его роднею поспешили выслать из Москвы на “удел” – в тот “удельный”

город Углич, который сам  Грозный еще в 1572 году предназначил по своему

завещанию младшему сыну (тогда  – Федору). Любопытно, что очень  зоркий дипломат

Лев Сапега, приехавший в Москву тотчас по смерти Грозного и имевший возможность

очень много знать через  “шпигов” (лазутчиков), в своих письмах ничего не

упоминает о Дмитрии: очевидно, имя Дмитрия не играло тогда никакой  роли в

вопросе о престолонаследии, и удаление Дмитрия с его матерью  и с ее родней на

удел не составляло заметного  события для московского населения. Нагих с их

“царевичем” просто убрали из предосторожности, как вообще из осторожности и

подозрительности Москва принимала разнообразнейшие меры предупреждения против

возможных осложнений во все  важные моменты своей политической жизни.

- Неспособность и малоумие царя Федора, естественно, ставили на очередь

вопрос об опеке над  ним. Молва говорила, что Грозный  сам определил, кому из

бояр быть при Федоре опекунами  и поддерживать царство. Современники называли

определенно имена важнейших  бояр, удостоенных чести править  государством.

Карамзин поверил их сообщениям и создал такое представление, что  при Федоре

действовала формально боярская “пентархия”, состоявшая из князей И. Ф.

Мстиславского и И. П. Шуйского, бояр Н. Р. Юрьева и Б. Ф. Годунова и любимца

Грозного оружничего Б. Я. Бельского. За Карамзиным о пентархии говорили и

другие историки. Однако ближайшее знакомство с документами  той эпохи никакой

“пентархии” не открывает. При Федоре просто собрались его ближайшие

родственники: его родной дядя по матери Никита Романович Юрьев, его

троюродный брат князь  Иван Федорович Мстиславский с сыном  Федором Ивановичем

и его шурин Борис Федорович  Годунов. По свойству и родству со всеми этими

тремя фамилиями имел во дворце значение князь Иван Петрович Шуйский и,

наконец, стремился удержать свое положение царского фаворита Богдан Яковлевич

Бельский, который в последние  годы Грозного пользовался большой  любовью и

доверием царя, хотя и  не был пожалован в бояре. Эти  лица не все одинаково

дружили друг с другом. По-видимому, Бельский готов был на интригу  против

прочих, а Годунов выжидал, не выступая пока на первый план.

2 апреля интрига вскрылась.  После приема литовского посла  Льва Сапеги, когда

бояре разъехались из Кремля по домам обедать, Бельский, опираясь на

стрельцов, затворил Кремль и пытался убедить царя Федора сохранить “двор и

опричнину” так, как было при его умершем отце. По-видимому, он думал

присвоить себе при этом первую роль, как старому опричнику, и устранить от

царя “земских бояр”  князя Мстиславского и Юрьева. Бояре получили тотчас же

весть о происходящем в  Кремле и бросились туда. Стрельцы Вольского, однако,

отказались пропустить их в Кремль: успели туда проникнуть только Мстиславский

“сам-третей” и Юрьев  “сам-друг” – без обычной  боярской свиты. Тогда их люди

подняли крик, боясь, что  Бельский погубит их господ; стрельцы же начали их

бить. На шум сбежался народ: дело было у Кремлевских стен на Красной площади,

где всегда была толпа у  торговых рядов. Пошел слух, что Бельский хочет побить

– или уже и побил  – бояр. Толпа рвалась в Кремль, стрельцы начали в нее

стрелять и, по сведениям  Л. Сапеги, человек двадцать убили. Началось прямое

междоусобие: народ собрался штурмовать Кремль. К черни пристали “ратные

люди”, дворяне разных городов; добыли большую пушку (“царь-пушку”, как

говорит летописец) и хотели ею выбить Спасские ворота. Из Кремля предупредили

приступ. Земским боярам как-то удалось справиться во дворце с Бельским и

освободить царя Федора от его внушений. Они вышли из Кремля к народу на

площадь и спрашивали народ  о причине его возмущения. Толпа  требовала выдачи

Бельского, потому что “он  хочет извести царский корень и боярские роды”.

Озлобление против интригана  оказалось так велико, что боярам легко было

отделаться от Бельского. Не выдавая его толпе, они решили его сослать в

Нижний Новгород, о чем  царским именем немедленно же и сказали  народу. Москва

успокоилась, и Бельский сошел со сцены надолго. Молва  говорила, что он

старался удержать в силе “опричнину” не для себя, а для  того, чтобы

определить царствование Московское своему советнику; некоторые  видели в этом

советнике Бориса Годунова. Однако в 1584 году Борису было еще рано этим

заниматься. Все дело Бельского  прошло без участия Бориса, и в  его результате

Борис ни выиграл, ни проиграл. Выиграли дело старейшие бояре; “опричнина”  с

Бельским официально ушла из дворца и государства. У дел  встал Никита

Романович, которому, по общему признанию, принадлежала действительная опека

над его родным племянником  царем Федором, а вместе с ней  и правительственное

первенство.

- Никита Романович Юрьев  был стар; в августе 1584 года  его постигла тяжкая

болезнь, по всей вероятности  – удар, и он сошел с политической арены.

Немедленно выяснилось, что  его место – царского опекуна  и правителя

государства – займет царский  шурин Борис Годунов. На первый взгляд, это не

казалось столь очевидным; на первом месте в боярском списке стоял старик

князь И. Ф. Мстиславский, а  не Годунов. Кроме чиновного первенства, он, как и

Борис, обладал драгоценным  для того времени преимуществом  – родством с

царской семьею. Правда, родство было не близкое (Иван Федорович Мстиславский

был сыном двоюродного  брата Ивана Грозного, иначе –  внуком сестры великого

князя Василия III), но оно  было давнее и потому сравнительно ценное. Однако

Годунов перешел дорогу Мстиславскому, так как болезнь Никиты Романовича

обнаружила близость Юрьевых  именно к Годунову и засвидетельствовала  какое-то

соглашение между этими  боярами, союз или связь их семей. Общая почва для

такой связи ясна: и та, и другая семья принадлежала к  позднейшему кругу

московской дворцовой  знати, обе держались благоволением  Грозного и родством с

Федором; обе имели одинаковые интересы во дворце и одних и тех  же завистников

и врагов. Союз их был естественным; но он не просто существовал, а был  создан

и оформлен. Современники знали, что Никита Романович “вверил  Борису

соблюдение о чадах” своих. Эти “чада” были еще молоды, нуждались  в поддержке

и руководстве на трудном придворном пути, и заболевший старик поручил их тому

же боярину, которому передавал и попечительство над царем. В свою очередь,

Борис поклялся считать их за братьев и помощников в деле управления. Так

возник “завещательный союз дружбы” между двумя виднейшими семьями дворцовой

знати, не хотевшими выпустить из своих рук фавор и власть. Дворцовое влияние

эти семьи могли отстоять и сами, а власть в правительстве  помогли им освоить

и укрепить за собою виднейшие  политики того времени, думные дьяки, братья

Андрей и Василий Щелкаловы. Старший из них Андрей Яковчевич был в теснейшей

близости с Никитой  Романовичем, с которым вместе много  лет служил Грозному; а

затем сблизился он и с  Борисом. Есть сведение, что для Бориса он был

наставником и учителем в  деле житейского преуспевания. Между  Борисом и

Щелкаловыми существовала будто  бы клятва, чтобы им, согласно всем трем,

искать преобладания в  правительстве. Таким образом, ко времени  болезни Никиты

Романовича в Москве образовался  крепкий союз деловых людей, направивший  свои

силы против родовой знати  в пользу определенных семей царской  родни.

Переход власти от Н. Р. Юрьева к Борису, по-видимому, был дурно  принят

родовитейшими боярами и повел к розни боярской. По словам летописца, бояре

разделились надвое: одну сторону  составили Годуновы, Борис с дядьками и с

братьями”, другую – князь И. Ф. Мстиславский. К Годуновым пристали и иные

бояре и дьяки, и думные, и служивые; а с князем Мстиславским были князья

Шуйские и Воротынские, Головины, Колычевы и другие. Началась борьба за

придворное влияние и  положение, и Борис, по словам летописи, осиливал. При

Грозном дело не обошлось бы без крови; теперь же борьба разрешилась мягче.

Сначала пострадали Головины: в конце 1584 года их устранили от должностей

(казначеев), причем один  из Головиных сбежал в Литву.  Затем старший

Мстиславский, Иван Федорович, служивший во дворце с 1541 года, был  сослан в

Кириллов монастырь и  там был пострижен в монахи. По сообщению летописца,

другие противники Бориса были разосланы по дальним городам, а кое-кто попал в

тюрьму. Но, очевидно, это  гонение не простиралось далеко: летописец  не

указывает поименно жертв  Бориса, сосланных и заключенных, кроме названных

выше; а из документов видно, что после пострижения старика  Мстиславского его

сын, князь Федор Иванович, наследовал его первенство в боярском списке и,

таким образом, не пострадала даже семья главного противника Бориса.

- Устранение старого Мстиславского  по времени совпало с кончиной  Никиты

Романовича Юрьева (весна 1585 года). На вершинах боярства стали  теперь друг

против друга Борис  Годунов и князья Шуйские, выступившие  на первый план с

удалением Мстиславского. Шуйские  желали продолжать борьбу с временщиком  и

повели ее осторожно, и  столь хитроумно и сложно, что  раскрыть их замыслы

представляет большую  трудность. Зачем-то они вовлекли в  свою интригу

общественные низы. Шуйские  возбудили против Бориса московскую площадную

толпу. В первой половине 1587 года в Москве произошел уличный  беспорядок,

направленный против господства Годуновых. Когда же отсиделись и справились с

толпой, то начали “розыск” – следствие, по которому главными виновниками были

признаны князья Андрей Иванович и Иван Петрович Шуйские. Их постигла

государева опала: они  были сосланы, имущество их конфисковано. Молва

говорила, что в ссылке пристава Шуйских позаботились об ускорении  их кончины.

Приятели Шуйских, Колычевы, Татаевы и другие, были  также сосланы. Их “люди”

(холопы) и “торговые мужики”  подверглись пыткам, а шесть или  семь из них были

даже казнены. Московское правосудие за одно и то же дело всегда карало

боярина ссылкой, а “мужика-вора”  смертной казнью. В чем именно оказались