Исторический портрет Бориса Годунова

(“тысячи голов” –  опричников), придворной служни, московских улиц и слобод,

приписанных к опричнине, и различных городов и волостей, которые государь

“поймал в опричнину”. Устроившись  в новом дворе, Грозный начал

последовательно забирать в  опричнину все большее количество земель, именно

тех, которые составляли старую удельную Русь и в которых  сосредоточивались

вотчины княжат. На землях, взятых в опричнину, царь “перебирал людишек”, то

есть землевладельцев: иных “принимал” к себе в новую службу, а других

“отсылал”, иначе говоря, выгонял прочь из их владений, давая  им новые земли

(и при том вместо  вотчин - поместья) на окраинах государства.  Род за родом,

семья за семьей, княжата  подпадали под своеобразный пересмотр  и в громадном

большинстве случаев теряли старую оседлость и выбрасывались  вон с

наследственных гнезд. В  течение двадцати последних лет  царствования Грозного

опричнина охватила полгосударства и разорила все удельные гнезда, сокрушив

княжеское землевладение  и разорвав пугавшую Грозного связь  удельных княжат с

их удельными территориями. Цель Грозного была достигнута, но ее достижение

сопровождалось такими последствиями, которые вряд ли были необходимы и

полезны. Взамен уничтожаемых “княженецких вотчин”, представлявших собою

крупные земельные хозяйства, вырастали мелкие поместные участки; при их

образовании разрушалась сложная хозяйственная культура, созданная многими

поколениями хозяев-княжат; гибло крестьянское самоуправление, жившее в

крупных вотчинах; отпускались на волю боярские холопы, менявшие сытую жизнь

боярского двора на голодную бесприютность. Самый характер производимой

Грозным реформы – превращения  крупной и льготной формы землевладения  в форму

мелкопоместную и обусловленную службой и повинностями – должен был вызвать

недовольство населения. А способы проведения реформы  вызывали его еще более.

Реформа сопровождалась террором. Опалы, ссылки и казни заподозренных в измене

лиц, вопиющие насилия опричников над “изменниками”, кровожадность  и

распущенность самого Грозного, истязавшего и губившего своих  подданных во

время баснословных оргий, –  все это пугало и озлобляло  население. Оно видело

в опричнине только необъяснимый и ненужный террор и не угадывало  ее основной

политической цели, которой  правительство, по-видимому, и не объясняло  народу

прямо.

Такова была пресловутая  опричнина. Направленная против знати, она

терроризовала все общество; имея целью укрепление государственного единства и

верховной власти, она расстраивала общественный порядок и сеяла  общее

недовольство. Знать была разбита и развеяна, но ее остатки  не стали лучше

относиться к московской династии и не потеряли оппозиционного духа, не забыли

своих владельческих преданий и притязаний. Все население трепетало  пред

Грозным царем, не понимая, почему это “многих людей государь в  своей опале

побил. И не успел Грозный  закрыть глаза, как в самую  минуту его кончины

Москва уже бурлила  в открытом междоусобии по поводу того, быть ли вперед

опричнине, или не быть; а  княжата, придавленные железною пятою  тирана, уже

поднимали голову и обдумывали планы своего возвращения к власти. Наблюдая

московское общество в  годы после смерти Грозного, Флетчер находил, что

“варварские поступки”  Грозного “так потрясли все государство  и до того

возбудили всеобщий ропот  и непримиримую ненависть, что, по-видимому, это

должно окончиться не иначе, как всеобщим восстанием”. Он оказался провидцем:

опричнина в значительной степени обусловила собою великую  Смуту, едва не

погубившую Московское государство.

Вот в каких обстоятельствах  боярин Борис Федорович Годунов  оказался у власти

в Москве.

·

     В НАЧАЛЕ  царствования царя Федора Ивановича  внутренние отношения в

боярстве московском уже  не походили на то, что мы видели в  боярстве до

опричнины. В старое время  княжата были многолюдным кругом знати, высоко

державшим свою голову и  свысока смотревшим на нетитулованное боярство.

Опричнина истребила этот людный круг. Убыль в составе старого  княжеского

боярства была так велика, что, по словам В. 0. Ключевского, к началу XVII века

из больших княжеско-боярских фамилий прежнего времени действовали  Мстиславские,

Шуйские, Одоевские, Воротынские, Трубецкие, Голицыны, Куракины, Пронские,

некоторые из Оболенских, и  в числе их последний в роду своем Курлятев – “и

почти только”. Остальная княжеская знать бежала, казнена, вымерла, разорилась –

словом, исчезла с вершин московского общества. При такой  убыли, – можно даже

сказать, при таком разгроме – уцелеть мог лишь тот, кто  послушно склонился

перед Грозным и пошел  служить в опричнину, отложив  в новом “опришнинском”

порядке службы старые претензии  и признав силу нового правила, что  и велик и

мал живет государевым жалованьем. В этом отношении очень показательна была

судьба князей Шуйских. Они  по родословцу почитались родовитейшими из князей.

Как коренной великий русский  род, Шуйские ставились “по отечеству” выше не

только всех прочих Рюриковичей, но и старейших Гедиминовичей. И  поляки считали

их естественными наследниками Московского царства после конца  Московской

династии. Сами Шуйские, конечно, знали о своем родословном  первенстве,

выражаясь о своих предках, что они в князьях “большая братия”. Но при Грозном

эта большая или старейшая  братия смиренно пошла служить в опричнину и спасла

свое существование только безусловным послушанием деспоту. Можно даже сказать,

что Шуйские были единственным среди заметнейших Рюриковичей родом, все ветви

которого не только уцелели, но и делали карьеру в эпоху опричнины. Казалось бы,

в новых условиях жизни  и службы должны были завянуть старые владельческие

воспоминания и притязания Шуйских. На деле же они расцвели, как  только умер

Грозный и забрезжила надежда  на возвращение старых доопричнинских порядков в

Москве. Так же, как Шуйские, чувствовали себя и другие пережившие опричнину

знатнейшие княжата. Поникнув под грозою опричнины, они подняли  головы с ее

концом и готовы были, вместе с Шуйскими, добывать себе утраченное первенство

при дворе наследника Грозного царя Федора. Но, как далее увидим, достигнуть

успеха княжатам не удалось. Остатки княжеской знати уже  не составляли плотной,

однородной и сплоченной среды. Брачные союзы, совершаемые  в угоду Грозному,

ввели в их семьи нетитулованные элементы; случайности карьеры ставили  их

нередко в зависимость  от людей, по сравнению с ними более  “худородных”. Княжата

разбились на кружки и семьи  пестрого состава, далеко не всегда согласные  между

собою. Старые идеалы еще  довлели над умами вожаков  этой среды и соединяли их в

общих стремлениях – в интригах и покушениях на захват влияния и власти. Но эти

интриги и покушения не имели большой силы, не шли далее  придворной среды и

обычно имели характер мелких житейских хитросплетений. На широкую арену

общегосударственной интриги  вывела княжат только самозванщина, лет через

двадцать после смерти Грозного.

Таким образом, княжата потеряли в опричнине свои былые силы. А кроме того, в

ту же эпоху опричнины  сложилась в московском дворце новая  враждебная

княжеским традициям среда  – чисто дворцовой знати. Браки самого Грозного и

его сыновей приводили  в царское родство некняжеские  семьи московского

боярства. Последовательно  входили во дворец Захарьины-Юрьевы, Годуновы,

Нагие. За дочерью или  сестрой царицей во дворце укоренялись  ее отец и братья.

Государь, воздвигнув гонение  на княжат, вместо них выносил на верхе женину

родню и давал ей первые места, освобожденные от княжеской  знати. Благодаря

царской ласке, родственные  царю семьи укрепились очень прочно в московском

правительстве и администрации и притянули туда за собою свое многочисленное

родство. В особенности  хорошо, Захарьины-Юрьевы и Годуновы, сумели

воспользоваться своим придворным положением. К концу XVI века оба эти  рода

обратились в большие  гнезда родичей, объединенных каждое господствующею в нем

семьею ближайшей царской родни. Среди Захарьиных первенствовала семья

царского шурина Никиты Романовича Юрьева, среди Годуновых – семья  Бориса

Федоровича Годунова, также  царского шурина. Вокруг Юрьевых группировались их

“братья и великие други” князья Репнины, Шереметьевы, их зятья князья

Черкасские, Сицкие, князь Троекуров, князь Лыков-Оболенский, князь Катырев-

Ростовский, семья Карповых, Шестуновых и многие другие менее  заметные семьи

(Михалковы, Шестовы, Желябужские). Годуновы сами по себе были многолюдны и

также имели свой круг, подобно  Романовым-Юрьевым (Скуратовы-Бельские,

Клешнины и др.). Эта знать была очень далека от вожделений княжат, помнивших

удельную старину и  мечтавших о возвращении к порядкам, бывшим до опричнины.

Именно в пору опричнины  и, быть может, благодаря ей в новом  “дворе особном”

Грозного эта дворовая знать получила свое придворное и  служебное первенство.

Были ее члены опричниками  или не были, все равно: они не могли негодовать на

порядки Грозного, как негодовали истинные княжата. Носили они сами княжеский

титул или нет, они были втянуты в новый круг житейских  интересов, держались

дворовым фавором и  уже перестали быть “княжатами”  по своему духу и классовым

идеалам. Для них возвращение  к доопричнинским порядкам было бы утратой только

что приобретенного положения  во дворце.

Итак, в исходе XVI века взаимоотношение  боярских групп существенно изменилось

по сравнению с началом  этого столетия. Взамен прежних “исконивечных

государских” слуг и новоприбылых “княжат” перед нами две группы смешанного

состава. Обе они уже  достаточно “старо” служат в Москве и обе достаточно

перемешались между собою  путем браков и иных житейских  сближений. Обе поэтому

стали пестры по составу, а  в опричнине сравнялись и по служебным и

местническим отношениям. Но в одной из них жил еще  старый дух, цела была

удельная закваска и горела ненависть к опричнине, направленной как раз на эту

группу. В другой же приверженность к Москве как к давнему месту службы

получила характер привязанности  к династии, с которой удалось  этим людям

породниться и связать  свои семейные интересы. Здесь, напротив, жило

стремление сохранить  опричнину или, точнее, тот служебный  и придворный

порядок, который создался во дворце как последствие опричнины  и вызванного ею

падения княжеской знати. Именно опричнина была наиболее острым вопросом, на

котором расходились и враждовали боярские группы, из-за которого они готовы

были вступить между собой  в борьбу. Исход этой борьбы в  ту или иную сторону

решил бы второй столь же острый вопрос – о том, которой  из боярских групп

будет принадлежать первенство во дворце и в правительстве.

Так стояло дело в Москве в минуту смерти Ивана Грозного и  в первые дни власти

его преемника царя Федора Ивановича.

     4

     ГРОЗНЫЙ умер  неожиданно для окружавших его, 18 марта 1584 года. После