Екатерина Великая

В начале июля 1775 года войска генерала Текели, возвращавшиеся с  театра военных действий, внезапно напали на Запорожскую сечь и полностью ее разрушили. В манифесте, извещавшем население России об этом событии, Екатерина заявляла, что казаки помышляли «составить из себя область совершенно независимую, под собственным своим неистовым управлением». Впоследствии, после Ясского мира 1791 года, основная масса запорожцев была переселена на Кубань, где они образовали Черноморское казачество.

Распространение губернской реформы на Левобережную Украину  привело к упразднению там в начале 80-х годов деления на полки и сотни и введению наместничеств, губерний и уездов. Все войсковые регалии, напоминавшие о прежней автономии Украины (знамена, печати и др.), были доставлены в Петербург.

Проведение реформы на Дону сопровождалось созданием войскового гражданского правительства, копировавшего  губернскую администрацию страны. Эстляндия и Лифляндия были разделены на две губернии — Рижскую и Ревельскую — с учреждениями, существовавшими в прочих губерниях.

Едва ли не главным результатом  областной реформы стала независимость  судебных учреждений. Правда, независимость  эта не была полной и предусматривалась  не во всех случаях, но все же крупный шаг в этом направлении несомненен.

Положительное значение реформы  состояло и в постепенном изменении  внешнего облика уездных и губернских городов; реформа придала им более  благоустроенный вид: в губернских центрах сооружались фундаментальные  здания для правительственных учреждений и резиденций наместников и губернаторов, центральные улицы многих городов  обзавелись мостовыми и ночным освещением. Губернская столица приобретала  троякое значение: она являлась экономическим, административным и культурным центром  округи.

По свидетельству Болотова, Тула, центр прежней провинции, город «очень малозначащий», превратился в «знаменитый» центр наместничества. «И подлинно, — вспоминал Болотов, — город сей в сравнении тогдашнего его состояния с нынешним ничего почти не значил, а в течение истекших с того времени тридцати лет он так много во всем преобразился и произошло в нем столь много важных перемен как в рассуждении красоты и порядка строения, так и других обстоятельствах, что если б можно было воскресить ныне кого-нибудь из умерших в тогдашнее время, то он бы и не узнал бы его почти совсем, а почел бы его каким-нибудь другим городом».

А. Т. Болотов с восторгом описывает спектакли созданного им в уездном городе Богородицке любительского театра, в котором он выступал сразу как автор пьес, режиссер и художник-декоратор. Зрителей, никогда не бывавших в настоящем театре, поразила декорация с видом плывущего по воде корабля.

Создание театра было приурочено к открытию в Богородицке ярмарки, во время которой в город съехалось  множество дворян, купцов и крестьян. Конечно, Болотов — уникальное явление в истории России второй половины XVIII века: далеко не во всех губернских, не говоря уже об уездных городах, существовали любительские театры, печатались газеты. Но губернские центры как бы состязались друг с другом, чтобы завести и то и другое.

Создание новых учреждений на местах вызвало ломку центрального аппарата в столице. Реформа сопровождалась децентрализацией управления, перенесением заведений правительственной администрации  из центра на места, в губернии, где  созданные учреждения дублировали  компетенцию коллегий. В самом  деле, если Казенная палата ведала финансами, торговлей и промышленностью, то исчезла надобность в существовании  Мануфактур-, Берг-, Камер- и Штатс-контор коллегий. Появление в губернии Палаты уголовных дел нанесло удар по Юстиц-коллегии, а Палаты гражданских дел — по той же Юстиц-, а также Вотчинной коллегиям. В итоге областная реформа разрушила коллегиальную систему управления. Сохранили свое значение только первейшие три коллегии, ведавшие такими делами, децентрализация управления которыми противопоказана: Военная, Адмиралтейская и Иностранных дел. Им было предоставлено право решать вопросы в пределах своей компетенции, не докладывая Сенату.

Первой жертвой областной  реформы стала в 1780 году Мануфактур-коллегия. Вслед за нею одна за другой пали Штате-контор-коллегия (1782 год), Главный магистрат (1783), Берг-коллегия (1784), Камер-коллегия (1785), Вотчинная и Юстиц-коллегии (1786). Столь продолжительное существование коллегий, надобность в которых исчезла, связана с накоплением в них огромного количества нерешенных дел.

Децентрализация управления имела еще одно следствие —  она укрепила абсолютную власть императрицы. Это наблюдение представляется парадоксальным лишь на первый взгляд. В самом деле, ликвидация коллегий и управление периферией через наместников прибавило  власти монарху; место учреждения заняло доверенное лицо монарха — наместник. Решение многих вопросов замыкалось лично на Екатерине.

Верховная власть в стране принадлежала и ее предшественницам и предшественникам, но те царствовали, а не управляли. Екатерина и царствовала, и управляла. Децентрализацией управления она усложнила бремя своих  забот и в то же время раздвинула поле своей деятельности и круг обязанностей: рычагов влияния на ход событий  у Екатерины прибавилось.

Глава VI На вершине славы

Название главы требует  пояснений. Почему именно 80-е годы XVIII столетия мы относим к пику политики просвещенного абсолютизма? Ведь в  советской историографии прочно утвердился тезис, что эта политика дала самые плодотворные результаты в 60-е годы. Именно тогда Екатерина II осуществила секуляризацию церковных  владений, основала Вольное экономическое  общество и Смольный институт, составила  знаменитый «Наказ» и созвала  Уложенную комиссию 1767–1768 годов. Но на 80-е годы падает обнародование  и реализация не менее важных нормативных  актов: Устава благочиния или Полицейского (1782), Грамоты на права, вольности  и преимущества благородного российского  дворянства (1785), Грамоты на права  и выгоды городам Российской империи (1785), Устава народных училищ (1786), Устава о повивальных бабках (1789).

Строго говоря, принципиальные различия между внутренней политикой 60-х и 80-х годов отсутствовали: она оставалась продворянской, крепостнической и в то же время ориентировалась на распространение просвещения, совершенствование человеческой натуры и смягчение нравов. Различия между двумя этими периодами носили более количественный, чем качественный характер: цели оставались прежними, но менялись способы их достижения. Между манифестом о вольности дворянской 1762 года и Жалованной грамотой благородному дворянству 1785 года такое же различие, как между организацией Смольного института в 1764 году и созданием сети народных училищ в 1786 году — иной масштаб явлений, иные мерки их распространения.

Самый консервативный элемент  внутренней политики Екатерины составляло строгое соблюдение интересов дворянства — императрица свято блюла  обещание, данное сразу же после  вступления на престол, что крестьяне  останутся в прежнем повиновении  помещикам. Убедительнее всего верность этим обещаниям императрица проявила в структуре бюджета государства  и в ее финансовой политике: основную часть из десятилетия в десятилетия  увеличивавшихся доходов казне  приносили не прямые, а косвенные  налоги. На протяжении трех четвертей  столетия размер прямого налога —  подушной подати, — установленный  в 1724 году, оставался неизменным — 70 копеек с мужской крестьянской души. За эти же десятилетия оброчные повинности в пользу помещика увеличились с 40 копеек до четырех-пяти рублей. Если учесть падение курса рубля, то можно  констатировать не подлежащий сомнению факт: размер повинности в пользу казны  сократился, а в пользу помещиков  увеличился если не в десять — двенадцать, то по крайней мере в пять-шесть раз. Таким образом, львиная доля трудовых доходов крестьянина оседала не в государственной казне, а в карманах помещиков, у которых были все основания восхвалять императрицу.

Тем не менее доходы государства в 1796 году превышали доходы 1763 года более чем в четыре раза. Отчасти увеличение дохода происходило за счет прироста населения — с 16 миллионов в 1775 году до 36 миллионов в 1796 году. Подушная подать обеспечивала в казну чуть более половины доходов. Остальная часть бюджета пополнялась за счет косвенных налогов — эксплуатации винной и соляной регалий, а также доходов от внешней торговли.

Императрица на протяжении почти всего царствования руководствовалась  идеями, изложенными ею в «Наказе» Уложенной комиссии, и депутатскими наказами. Эти документы в царствование Екатерины имели такое же значение, какое в свое время выпало на долю проектов, поданных дворянами в 1730 году в связи с «затейкой» верховников. Впрочем, у Екатерины можно обнаружить две внешне противоречащих друг другу оценки своего детища — «Наказа» Уложенной комиссии. В апреле 1775 года, извещая Гримма о завершении работы над законом о реформе местной администрации, она писала: «„Наказ“ мне в эту минуту представляется пустой болтовней». Десять лет спустя, в 1785 году, когда в руках императрицы оказались резкие отзывы Дидро о ее «Наказе», она решительно встала на защиту своего творения. Тому же барону Гримму она писала: «Я же утверждаю, что мой „Наказ“ был не только хорош, но превосходен, и хорошо соображен с обстоятельствами, ибо осмнадцать лет как он существует, он не только ни в каком отношении не сдался, но еще все хорошее, что произошло за это время и что признается всеми, проистекало из основных начал, установленных этим „Наказом“»[174].

Если отбросить присущую императрице эмоциональность в  оценках, то надобно в обоих случаях  признать ее правоту: «Наказ» в сопоставлении  с «Учреждениями о губернии»  действительно выглядит «пустой  болтовней», ибо изобиловал общими фразами программного содержания, в  то время как «Учреждения» устанавливали  структуру областной администрации  и предлагали конкретные пути реализации вынашиваемых Екатериной идей. Но вместе с тем императрица была права, отмечая значение «Наказа», наметившего  программу действий на будущее.

После изложенных выше предварительных  замечаний переходим к анализу  законодательных актов, направленных на реализацию идей Просвещения. Первым из них был «Устав благочиния или  Полицейский», обнародованный 8 апреля 1782 года. В самом названии документа  кроется противоречие. «Устав благочиния» предполагает комплекс мер по внедрению самых разнообразных добродетелей: милосердия, уважения к старшим, добросердечия, готовности оказать помощь ближнему, проявлять твердость в православной вере, соблюдать правила общежития и др. Слова же «или Полицейский» имеют в виду не сознательность подданного, не его добровольное восприятие добродетелей, а их насильственное внедрение, использование мер принуждения.

«Устав благочиния» предполагает обращение к разуму подданного, его  пониманию необходимости или  целесообразности той или иной меры. Понятие «Полицейский» имеет  иной смысл: Устав не ограничивается внушением, но прибегает к насилию  и перечисляет должностных лиц  и учреждения, на которые возложена обязанность блюсти выполнение подданными перечисленных в Уставе рекомендаций. В этом плане «Устав благочиния или Полицейский» близок к законодательным актам петровского времени: он, подобно петровским законам, вторгается в частную жизнь подданных и регламентирует ее. Отличие состоит в том, что в «Уставе» отсутствует присущее петровским актам применение разнообразных санкций: штрафов, физических истязаний, ссылки на каторгу и т. п.

Нас в первую очередь интересует «Устав» как памятник, пронизанный  идеями Просвещения. Наиболее выпукло  эти идеи выражены в специальном  разделе «Правила добронравия». Под ними подразумеваются поступки подданного, достигшего совершенства благодаря беспрекословному выполнению следующих заповедей: не чини «ближнему, чего сам терпеть не можешь»; на зло отвечай добром; если сотворил обиду, то, по возможности, удовлетвори обиженного; помогай в беде: «веди слепого, дай кровлю неимущему, напой жаждущего», протяни руку помощи утопающему, «с пути сошедшему указывай путь».

«Устав» определяет и поведение  подданного в храме. Здесь он перекликается  с Уложением 1649 года, но исключает  его жестокие меры наказания; он предписывает входить в храм «с благоговением, и вести себя в церкви и во время  хода с крестами благочинно». Принципиальное новшество в вопросе вероисповедания  по сравнению не только со временем принятия Уложения, но и с недалеким  прошлым состояло в веротерпимости — это результат влияния идей Просвещения.

«Устав» не ограничивался  требованием соблюдать христианские заповеди, он регламентировал семейную жизнь подданных. Глава семьи  — муж, он должен жить с супругой «в согласии и любви», извинять недостатки, «облегчать ее немощи, обеспечивать ее пропитанием». Что касается супруги, то «Устав», как и Домострой XVI века, отводит ей в семье подчиненную  роль: она «пребывает в любви, почтении и послушании к своему мужу» и  оказывает ему всякое «угождение». Положение детей в семье также  близко к домостроевскому: «родители суть властелины над своими детьми».

«Устав благочиния или  Полицейский» распространял свои нормы  на подданных, обитавших в городах. Определялась структура учреждений и должностных лиц, отвечавших за выполнение установленных «Уставом»  норм. Главным учреждением являлась Управа благочиния, председательствовал  в которой городничий, а членами  являлись приставы по уголовным и  гражданским делам, а также два  ратмана. Управе вменялось в обязанность  соблюдение порядка, навеянного идеями Просвещения: «Управа благочиния выслушивает  всех без изъятия: убогих, богатых, сильных, бессильных, знатных и незнатных».

На попечении Управы благочиния находилось благоустройство города и жизнь горожан; Управа должна была следить, чтобы жизнь эта текла  в русле спокойствия и законности — преследовала новизну, то есть то, что не предусмотрено указами. Длинный перечень обязанностей Управы благочиния включал множество как значительных, так и мелочных забот, начиная от наблюдения за состоянием бань (девочкам и мальчикам, например, разрешалось мыться в женских и мужских банях до семи лет), дорог, мостов, за качеством продаваемых товаров, соблюдением указов о запрещении роскоши, азартных игр и плясок до обедни, и заканчивая полицейским надзором за благонадежностью населения города: без разрешения запрещалась организация товариществ и братств, театральных представлений, незаконных сходбищ и др. Управа благочиния рассматривала мелкие уголовные преступления и иски, не превышавшие сумму в 20 рублей. Основанием для рассмотрения подобных дел являлось устное заявление истца. Если дело не решалось полюбовным согласием в течение суток, то оно передавалось в обычный суд.

Исполнительными органами Управы благочиния являлись квартальные надзиратели, а в крупных городах, поделенных на две и более части, — частные  приставы.

Уставом благочиния нарисован  портрет идеального должностного лица, наделенного комплексом добродетелей и лишенного пороков и недостатков: он обязан проявлять человеколюбие, добросовестное отношение к службе, стремление к достижению общего добра, бескорыстие, обязан чинить равный суд, покровительствовать невинному  и скорбящему, воздерживаться от взяток, ибо они «ослепляют глаза и  развращают ум и сердце, устам же налагают узду». В своих поступках они должны руководствоваться исключительно законом.